Портрет тирана
Однако в двадцать втором году еще можно было обжаловать решения центра. И даже надеяться на справедливость. Грузинские коммунисты добились в ЦК создания специальной комиссии. Но генсек не выпускал инициативы из своих рук: он предложил включить в комиссию Феликса Дзержинского, Д.З. Мануильского и В.С. Капсукас-Мичкавичуса — людей столь же покладистых, сколь недальновидных. Решение секретариата ЦК о составе комиссии Сталин провел через Политбюро методом опроса. Опрос — это великая находка. В умелых руках опрос мог стать удобным средством утверждения единовластия генсека [33].
Ленин от голосования воздержался и счел нужным послать в Грузию, помимо комиссии ЦК, А. Рыкова. Сомнения Ленина подтвердились: конфликт не угас, разразился скандал, сталинский эмиссар Григорий Орджоникидзе ударил по лицу одного из сторонников Буду Мдивани (тогда их еще называли не «врагами народа», а просто «уклонистами»), ударил в присутствии старейшего коммуниста, члена Политбюро Рыкова.
Что ж комиссия? Она оправдала доверие генсека, признав «правоту» Орджоникидзе…
Такого рода комиссии Сталин комплектовал из сугубо своих людей (во вторую комиссию генсека вошли Каменев и Куйбышев). Ленин это видел, посылая повторно своих доверенных лиц.
Получив информацию от Дзержинского, Ленин верно заметил, что «тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого „социал-национализма“» [34]. Теперь понятно, почему Сталин скрыл от Ленина материалы расследования конфликта.
Ленин настойчиво добивался получения материалов комиссии ЦК, Сталин упорно препятствовал этому. Он установил систему жесткой цензуры и давления на секретарей и помощников вождя. Свидетель — Дневник дежурных секретарей. Ленин постоянно ощущал тяжелую руку генсека, поэтому действовал втайне от него. 24 января 1923 года он вызвал к себе Л. Фотиеву и упрекнул ее: «Прежде всего по нашему „конспиративному“ делу: я знаю, что вы меня обманываете».
Фотиева пыталась уверить его в противном, но Ленин сказал:
«Я имею об этом свое мнение» [35].
На следующий день Ленин напоминает о материалах. 27 января Фотиева узнала от Дзержинского о том, что документы находятся у Сталина. Фотиева записала: «Послала письмо Сталину, его не оказалось в Москве. Вчера, 29 января, Сталин звонил, что материалы без Политбюро дать не может… Спрашивал, не говорю ли я Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел. Сегодня Владимир Ильич вызывал, чтобы узнать ответ и сказал, что будет бороться за то, чтобы материалы дали» [36].
Наконец, 1 февраля Политбюро разрешило выдать материалы по «грузинскому делу». Сталин был явно недоволен. Он предложил Политбюро освободить его от хлопотных обязанностей, связанных с наблюдением за исполнением Лениным терапевтического режима. Он, конечно же, играл, генсек. Сталин знал, что никто не решится лишить его статуса надзирателя [37].
Ленин тяжело переживал заблуждения большинства членов ЦК. Они пошли на поводу у Сталина. Ленин не мог смириться с великодержавной линией в национальной политике и создал, в противовес генсеку, свою комиссию для изучения материалов «грузинского дела».
«Ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию» Ленин считает Сталина и Дзержинского [38]. Не доверяя им решения острого конфликта, Ленин в письме Троцкому 5 марта 1923 года просит его «взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии» [39].
Сталин опасается полного разоблачения, он категорически запрещает Фотиевой информировать Ленина о текущих делах [40].
Что касается материалов, то наиболее важные генсек от Ленина все же утаил. Так, «пропало» заявление Кобахидзе, которому дал пощечину Орджоникидзе [41].
В октябре 1922 года встала проблема монополии внешней торговли. Заняв сразу же антиленинскую позицию отказа от монополии, Сталин не посчитал нужным вникнуть в суть вопроса, изучить документы, посоветоваться со специалистами. Это он оставляет на долю больного Ленина. За собой же он оставляет право интриговать против Ленина и Троцкого. Но вот Ленину удалось убедить членов ЦК в необходимости сохранить и укрепить монополию. Тогда Сталин бьет отбой: «Ввиду накопившихся за последние два месяца новых материалов (!)…» [42] считаю своим долгом заявить, что снимаю свои возражения…
Ссылка на «новые материалы» — а он и старыми пренебрегал — помогла Сталину сохранить свое реноме и… присоединиться в нужный момент к большинству.
Сталин показал себя мастером политического маневра. Это мастерство он оттачивал в борьбе против ленинской линии, ни на один час не забывая о своей, пользуясь языком Станиславского, «сверхзадаче» — подточить здоровье больного вождя.
В декабре 1923 года пленум ЦК встал на ленинскую позицию. Сталин, естественно, с большинством. Через полгода в докладе об итогах XII съезда партии он уже выдает себя за извечного поборника незыблемости монополии внешней торговли: «Кардинальное значение монополии внешней торговли не нуждается в новых доказательствах» [43].
Ленина уже нет в живых. Незадолго до смерти он, не полагаясь на Сталина, просил Троцкого не ослаблять давления на противников монополии.
Апрель двадцать третьего года принес Сталину предсъездовские тревога: на XII партсъезде будет обнародовано ленинское письмо «К вопросу о национальностях или об „автоматизации“.
Прошел год как Сталин занял высокий пост в партии. Конечно, генеральный секретарь всего лишь первый в Секретариате ЦК, он не определяет политику партии и государства. Сталин еще глядит на мир из-под ладоней Зиновьева и Каменева и не покушается на их авторитет. И все же пост генсека для него — единственный ход к власти. Надо удержаться!
Ленин уже не встанет, это ясно. Но если на съезде зачитают его письмо, начнется громкая дискуссия, и сталинское предложение объединить все республики под эгидой РСФСР, на правах автономии, будет провалено. Тогда его, Сталина, могут даже в состав ЦК не избрать… Выход подсказала история. Коба где-то вычитал о французском изобретении — сеньерен-конвенте, совете старейшин. Да, да, учредить совет, ознакомить его с опасным письмом и тем ограничиться. А чтобы надежнее заблокировать ленинцев, надо поставить на заседании съезда председателем своего человека, из авторитетных. Такой спасительный план измыслил генсек. Остальное — дело техники, партийной техники…
„…в интересах упорядочения организационной работы съезда и обеспечения наилучших условий информации делегатов“ пленум ЦК создал сеньерен-конвент XII съезда РКП(б) [44].
Решение пленума ЦК состоялось 15 апреля 1923 года. На следующий день, получив из секретариата Ленина письмо об автономизации, генсек на совещании старейшин-делегатов съезда провел еще одно решение — не оглашать ленинский документ на съезде, но ознакомить с его содержанием делегации. По желанию делегатов. (Ну, грузинская делегация пожелала. А еще кто?..)
Состав президиума съезда был подобран и обработан в нужном генсеку духе. В нужный час на сцену вышел нужный человек — им оказался все тот же Каменев. Он председательствовал на заседании при обсуждении национального вопроса.
Первым в прениях выступил Мдивани. Он хотел было опереться на ленинское письмо, но председатель не позволил цитировать этот документ.