Билет в никуда
Только погрузившись в горячую ванну в форме зеленого листа, почувствовала, что возвращается к жизни и к своим бесконечным тревогам. В этот-то момент в ванную влетела Галина.
Кроме слова «зупер!», она ничего не способна была произнести. Быстро скинув синее платье, в котором Инесса оставила ее в казино, Галина бултыхнулась в ванну с другого края и, подняв из пены голову, повторила: «Зупер!»
– О чем ты! Я же просила не выходить из номера. Дожидаться меня!
– Да, но для этого нужно было попасть в номер! – парировала Галина. – Ты же сама дала мне задание отвлекать гэбэшника…
У Инессы отлегло от сердца. Оказывается, Галина слишком близко приняла ее просьбу.
– Хочешь сказать, что до сих пор отвлекала его внимание? – с улыбкой спросила она.
– Да… только он оказался не гэбэшник…
– А кто?
– О… – протянула Галина, – это так сразу и не объяснишь. Началось с того…
И принялась красочно рассказывать, как под пристальным взглядом дьявола она, пользуясь советами Доменика, выиграла четыре тысячи франков и как потом он отвез ее к себе в новеньком «порше».
Инессу эти детали интересовали мало. Она поняла, что прокололась и не заметила хвост. Значит, Манукалов уже знает о ее встрече с Виктором.
– Да слушай же ты! – закричала увлеченная своим рассказом Галина. – Представляешь, машина опускается под землю, а там светлее, чем в самый солнечный день. Я от страха чуть не упала, но он меня галантно взял под руку и провел в залу. Зупер! Бронзовые старинные люстры. Картины в тяжелых резных рамах, покрытые позолотой. По стенам – старинные диваны, накрытые гобеленами, а в центре – стол на тридцать две персоны, и накрыт роскошный ужин для нас двоих. Представляешь? У меня глаза разбегаются, а Доменик так застенчиво говорит, мол, он не думал, что сегодня будет ужинать не один, поэтому ужин слишком скромен для такого события. Представляешь? Я, прожившая столько лет на этой земле, стояла застенчивая, как Золушка, и боялась, что все это мне только снится!
– Кто он? – Инесса прервала захлебывавшуюся от восторга приятельницу.
Та осеклась на минуту, замерла, а потом совсем по-детски призналась:
– Не знаю…
– Ты что? С незнакомым мужиком легла в постель! – напустилась на нее Инесса. Она давно выбирала момент, чтобы выплеснуть все накопившееся в душе раздражение. Поэтому, не помня себя от злости, стала осыпать Галину последними словами.
Та покорно выслушала и, как только Инесса замолкла, продолжила:
– Ах, ты не права. Он так очаровательно ухаживал. Такой милый, аристократичный. Немного полноват, но это ему идет. Такой прямо весь располагающий к себе. Мы ели что-то такое с авокадо, пили шампанское «Кристалл», и он смотрел на меня такими грустными глазами. Я даже позабыла о времени. Около шести утра проводил в приготовленную мне спальню и у дверей поцеловал руку. Ну как я могла его отпустить…
Инесса, пережившая бурный вечер в объятиях Виктора, вовсе не собиралась выслушивать дальнейшую исповедь Галины, поэтому решила ее осадить.
– Ну, потрахалась с первым встречным, а толку-то что?
– Какой же он первый встречный? – возмутилась Галина.
– Да в Монако все так живут. Тут же миллионер на миллионере. Дальше-то что?
Галина обиделась и заявила:
– Ты сама попросила им заняться. Я же не виновата, что ты обозналась.
– Конечно, с такой заштатной внешностью только гэбэшники бывают, – назло Галине ответила Инесса.
Та хлопнула ладонями по воде так, что клочья пены разлетелись по всей комнате.
– Это у него-то заштатная внешность? Вот увидишь его вблизи и сама поймешь.
– С каких это пор ты собираешься знакомить меня со своими хахалями?
– Доменик пригласил нас на открытие Каннского кинофестиваля, – с гордостью сообщила Галина.
– Ну, это уже кое-что, – согласилась Инесса, надеясь, что гэбэшники заметят ее и успокоят Манукалова.
Она не могла знать, что Александр Сергеевич, вернувшись от Столетова, решил, что больше не следует заставлять сотрудников продолжать слежку. Факта встречи с Виктором было для него более чем достаточно, а держать столько народа по приватному приказу он не имел права. С этой минуты Инесса осталась не только без соглядатаев, но и без охраны. «Ничего с ней не случится», – решил оскорбленный Манукалов и постарался больше не думать о жене.
Шлоссер чистил смокинг, разложенный на широкой постели. Веня пошел гулять в горы, а Курганов приноравливал пистолет, чтобы не оттопыривался пиджак.
– Надо бы перекусить, – предложил Шлоссер. Он всегда, когда нервничал, хотел есть, а поскольку нервничал часто, то и живот рос постоянно.
Курганов, наоборот, до сих пор никак не мог побороть отвращение к пище, привившееся в зоне. Поэтому поддерживал силы чифиром. Не стесняясь, варил его на газовой плитке, которую Шлоссер, куда бы ни ехал, таскал с собой.
На этот раз адвокат поместил на сковородку с десяток охотничьих сосисок, полил спиртом и поджег. Дожидаясь, пока они поджарятся, открыл банку пива и объяснил:
– Садясь за руль, положено пить не более трехсот граммов. Но в соответствии с моим весом можно сразу умножать на три… или на четыре. Смотря сколько пива.
Вениамин появился в номере с охапкой красных маков и с рассеянной улыбкой влюбленного человека.
– Для кого цветы? – подозрительно спросил Шлоссер. Курганов презрительно фыркнул. А Веня спокойно объяснил:
– Для Инессы. Или вы хотите болтаться по пресс-бару с «парабеллумом» на виду? А так прячешь пистолет в цветы и подходишь к даме, вроде предлагаешь понюхать, а сам приставляешь к горлу «пушку» и говоришь то, что принято во всех гангстерских фильмах. Логично?
Шлоссер развел руками.
– Ребята, по-моему, у вас получится, – произнес он с нотками уважения.
– Что ж мне, таскаться с букетом по Каннам? – вспыхнул Курганов.
– Завернем цветы в мокрую тряпку и оставим в машине, а когда понадобится, вытащим, – сказал Веня, таская со сковородки горячие, облитые расплавившимся жиром сосиски, приготовленные Шлоссером.
– Логично, – поддержал тот и присоединился к Вене. Курганов, ни слова не говоря, вытащил пистолет, сунул его в букет и замаскировал. Посмотрел на себя в зеркало, презрительно скривился, оставил букет и занялся приготовлением чифира.
Через полтора часа все трое были готовы к поездке. Шлоссер оставил в номере противотанковую мину и взял с собой лишь две гранаты Ф-1. Ребята вооружились «парабеллумами», а Курганов, несмотря на уговоры оставить, прихватил автомат, завернув его в свой плащ.
Красная «ауди» Шлоссера безнадежно тыкалась во все улочки, прилегавшие к набережной Круазетт. Ни одного свободного места для парковки не находилось. Ребята начинали уже нервничать, но невозмутимый Шлоссер принялся успокаивать.
– Боитесь не попасть на съезд звезд? Ваша мадам по красной ковровой дорожке не пойдет. Не такая уж она птица. Тут сегодня соберется цвет со всего мира. Глаза от бриллиантов могут ослепнуть. Наше дело вечерком разыскать ее среди российских журналистов в пресс-баре и преподнести цветочки.
– Пусть с букетом подходит к ней Веня. Я не смогу. Мое дело – избавиться от охранников, – заявил Курганов.
– Логично, – согласился тот.
Устав кататься по городу, Шлоссер умудрился отыскать платную подземную стоянку и направился вниз по закручивающемуся спиралью съезду.
На набережной Круазетт троица с букетом красных маков появилась как раз вовремя. (Букет решили не оставлять в машине, потому что далеко было за ним возвращаться.) Толпы штурмовали отели «Хилтон», «Карлтон» и «Мартинес», от которых на черных «роллс-ройсах» отъезжали кинозвезды и почетные гости фестиваля. Огромное количество охранников, с рациями и с заушными микрофонами, оберегали покой своих клиентов. Подступиться к ним было практически безнадежно.
Шлоссер уселся в одно из пластиковых кресел, стоявших на набережной, и принялся разглядывать женщин. Более всего его внимание привлекали проститутки. И чем откровеннее они были одеты, тем шире он им улыбался. В смокинге Шлоссер смахивал на кинопродюсера, пережившего свой пик в кино. Некоторые неспешно прогуливающиеся по набережной участники фестиваля с ним почтительно раскланивались. Он отвечал им царственным кивком седой головы. Курганов стоял неподалеку с букетом маков и сверху наблюдал за тем, что творилось в пресс-клубе, устроенном в пляжном ресторане, под полосатыми тентами. Общительные молодые и не очень люди пили прохладительные напитки. Все были в черных смокингах, даже фоторепортеры. И при бабочках. Шлоссер тоже надел такую же, почему-то называя ее «кис-кис».