Музыка дождя

Винсент всегда ходил в пиджаках. Он не научился носить куртки и джинсы. Он покупал по костюму каждые три года. Как только в шкафу появлялся новый костюм, старый перевешивали на другую вешалку. Новый костюм надевался только на службу в церковь.
Брендон Дойл влюбился в это место, когда приехал сюда впервые в то странное лето. Напряжение не спадало всю дорогу, пока они плыли на пароходе, потом ехали на поезде. И надо было все запомнить. Запомнить, что нельзя разговаривать с теми, кто сидит на чемоданах, иначе всем станет ясно, что у них самые дешевые места. Запомнить, что нельзя говорить, что они прождали несколько часов на платформе. Жаловаться нельзя, потому что всем должно быть весело. Эти слова мама повторяла на протяжении всей поездки. Папа говорил все совсем наоборот. Он сказал им, что они могут пойти к дяде Винсенту и похвастаться всеми удобствами, которые есть у них в Лондоне. Брендон помнил, как спросил одну вещь — его немного подташнивало, прежде чем он спросил, словно предчувствовал, что спрашивать не стоит:
— Итак, мы кто? Мы богаты, как притворяемся перед бабушкой О’Хейген? Или мы бедны, как притворяемся перед дедушкой Дойлом и дядей Винсентом?
Все замолчали, и родители переглянулись.
— Притворяемся! — воскликнули они в один голос. — Мы ничуть не притворяемся. Они просто советовали детям не болтать о вещах, которые будут раздражать взрослых, вот и все.
Брендон помнил, как увидел ферму в первый раз. Они провели три дня у бабушки О’Хейген в Дублине, а потом долго ехали на поезде. Мама с папой, казалось, были расстроены тем, как все сложилось в Дублине. Но хотя бы дети вели себя прилично, не болтали лишнего. Брендон помнил, как он смотрел в окно на маленькие ирландские поля. Хелен наказали за то, что она стала играть с лошадьми на платформе, самое страшное в этом было то, что делала она это в присутствии бабушки О’Хейген. Анна молчала и читала. Мама и папа тихо разговаривали.
Он не ожидал, что увидит маленький каменный дом и обломки техники во дворе. На крыльце стоял его дедушка, высокий худой человек в рваной одежде: старой куртке и рубашке, на которой не было воротника. Рядом стоял дядя Винсент, который выглядел так же, только помоложе, и на нем был пиджак.
— Добро пожаловать домой! — сказал дедушка Дойл. — Это место, где выросли дети. Как приятно вернуться из города, где ходят толпы людей и ездят эти красные автобусы, на родную землю.
Дедушка Дойл был в Лондоне всего один раз. Брендон знал об этом, потому что видел фотографию на стене, где все стояли около Букингемского дворца, и еще много других снимков в альбоме. Но сам его приезд он не очень хорошо помнил. И когда он смотрел на этих двоих мужчин, стоявших перед домом, у него появилось странное чувство, что он действительно вернулся домой. Как те дети в книжках, которые он раньше читал, возвращались в конце после всех своих приключений из леса домой. Он боялся заговорить, чтобы не испортить это чувство.
Тогда они остались погостить на неделю. Дедушка Дойл неважно себя чувствовал и не ходил дальше входной двери. Но Винсент показал им всю округу. Иногда он возил их в старой машине с прицепом. Этот прицеп так и не изменился с его первого визита. Иногда Винсент даже не отцеплял его, хотя в нем не было необходимости и не надо было перевозить овец.
Винсент ходил смотреть на овец два раза в день. У овец была плохая привычка заваливаться на спину и лежать так, подняв ноги вверх, тогда их надо было переворачивать и ставить на ноги.
Однажды Анна аккуратно поинтересовалась, все ли овцы такие или только овцы дяди Винсента. Она не хотела спрашивать об этом, когда они вернутся в Лондон, потому что вдруг могло оказаться, что так делали только овцы Дойла. Дядя Винсент посмотрел на нее с улыбкой и сказал, что ничего плохого нет в том, что овцы этой породы заваливаются на спину, они так бы делали и в Англии.
Потом Винсент шел чинить забор. Овцы врезались в забор и расшатывали его. И прежде чем Анна задавала вопрос, он говорил, что это типично для всех овец.
В городе он отвел их в бар, где были высокие стулья, и угостил лимонадом. Никто из них до этого в общественных местах не был. Хелен попросила пива, но не получила его. Винсент был не против, но бармен не разрешил, потому что она была еще слишком молода.
Когда они возвращались домой, Брендон заметил, что Винсент не очень задумывается, как представить их окружающим. Он не говорил, что они были дети его брата, что приезжали погостить на неделю, что в остальное время они жили в прекрасном месте на севере Лондона, что летом по выходным играли в теннис. Мама с папой рассказали об этом каждому встречному. Винсент вел себя как обычно: говорил мало, неохотно, медленно и только тогда, когда его о чем-нибудь спрашивали.
У Брендона сложилось впечатление, что он вообще предпочел бы, чтобы ему не задавали вопросов. Иногда, когда они с Винсентом шли куда-нибудь далеко, то могли так и прошагать молча. И так было даже лучше.
Он жалел, что неделя закончилась.
— Возможно, мы вернемся, — сказал он Винсенту, когда они уезжали.
— Возможно, — неуверенно ответил Винсент.
— Почему ты думаешь, что мы не вернемся?
Они разговаривали, прислонившись к забору. В огороде росла картошка, капуста, морковь и кабачки — то, за чем просто ухаживать, объяснял Винсент.
— Ну, было много разговоров о том, чтобы вам вернуться сюда, но я думаю, они не увенчались успехом. По крайней мере, не после того, как они увидели дом.
У Брендона екнуло сердце.
— Вернуться? Больше чем на каникулы?
— А разве не для этого вы сюда приехали?
— Разве для этого?
Он увидел, что дядя смотрел на него по-доброму.
— Да не переживай ты, малыш Брендон, просто живи своей жизнью. И когда-нибудь наступит день, когда люди перестанут доставать тебя.
— Когда наступит этот день?
— Ты поймешь, когда он наступит, — сказал Винсент, не отводя взгляда от грядок с картошкой.
И действительно, когда этот день наступил, Брендон это понял.
Все поменялось, когда они приехали в Лондон. Вначале папа вернулся на работу, так что им больше не пришлось притворяться, что у него есть работа, когда на самом деле ее нет. А еще начались ужасные ссоры с Хелен. Она постоянно говорила, что не хочет оставаться дома одна, и приставала ко всем с вопросами, когда они собираются уйти и когда вернутся. И даже если они задерживались на пять минут, она могла пойти встречать Брендона из школы.
Он пытался узнать у сестры, почему она так поступала, но она просто пожимала плечами и говорила, что не любит оставаться наедине сама с собой.
Никогда раньше никто на Розмери-Драйв не переживал ничего подобного. Брендон, наоборот, любил побыть в одиночестве вместо того, чтобы говорить ни о чем за столом, накрывать на стол и обсуждать, что они сейчас будут есть и что хотят есть завтра. Он не мог понять, почему Хелен не радуется каждой возможности посидеть в тишине.
Наверное, именно поэтому она и стала монахиней в конце концов. Чтобы обрести покой. Или, может, она хотела быть среди людей, когда из их дома уехали сестра и брат: Анна — в свою квартиру, а Брендон — в Ирландию на ферму.
Так странно было прожить с этими людьми бок о бок дни, недели, месяцы, годы, все время говорить обо всем, но в итоге так мало знать их.
Брендон решил вернуться в каменный дом в тот день, когда в школе была ярмарка вакансий. Представители различных фирм рассказывали о вакансиях в компьютерной сфере, банках:, магазинах, телефонных станциях, транспортном секторе и армии. Он бродил от стойки к стойке, не имея представления о том, кем хочет стать.
Дедушка Дойл умер вскоре после их визита. Они не приезжали на похороны. Это не было настоящим домом, говорила мама, и дедушка наверняка думал так же. Да и дядя Винсент не ждал, что они приедут, а соседи не думали, что это так уж важно, и не станут осуждать их. В церкви отслужили службу за упокой его души, и все, кто присутствовал, принесли свои соболезнования.