Генератор Кошмаров (СИ)

Юноша заложил руки за голову, заросшую длинными чёрными волосами. Четыре часа вечера. Сегодня у него выходной и не придется через два часа собираться, чтобы топать в магазин по такой отвратительной погоде. Алану не нравилось работать в «Уолмарте». Но он не хотел просить у отца денег. Алан не переносил слякоть и сырость, хотя и любил дремать под успокаивающий шорох дождя. Сегодня пятница, а это значит, что отец вернётся с работы пораньше, загонит машину в гараж, скинет в прихожей мокрый плащ, разуется, пройдёт на кухню и усталым голосом сообщит маме, что он вернулся…. Дальше отец усядется в столовой во главе стола, напротив камина, развернёт свои любимые газеты и уткнётся в биржевые новости, дожидаясь законного ужина. Мама будет хлопотать на кухне, то и дело громко спрашивая через открытую дверь, как у мужа прошёл день… Папа по привычке буркнет что-то нечленораздельное, а потом, вздохнув, скажет, что «всё в порядке, Луиза».
Алан любил своих родителей. Любил маму. Отца. Несмотря на то, что за двадцать три года так и не дождался, чтобы отец сказал подобные слова ему. Я люблю тебя, сын, горжусь тобой. Нет, о чём вы? Это не для Гарольда Блейза! Алан сжал губы в упрямую плотную строчку. А за что его любить? Гордиться им? Да он самое большое разочарование для отца в жизни. Непутёвый, упёртый, глупый, странный. И это ещё самые мягкие эпитеты, коими «удостаивал» сына отец. В общем, одно сплошное разочарование. И Алан знал это. И ничего не мог с собой поделать. И не хотел. Он бунтарь. Он один большой протест. Он вызов. Связанный словом и клятвой. Алан мог переступить через многое и многих. Но не через своё слово. И не через… Он жил не так, как хотел, а как получалось по жизни.
И вот он лежит в своей комнате на кровати, высокий, худощавый юноша с длинными, падающими на плечи и закрывающими глаза чёрными волосами, и страдает. Молча. Как он привык. Как делал всю жизнь. Но я же не виноват! Алан мрачно уставился сузившимися глазами в одну точку. И отец это знает… Знает! Но не хочет понимать. Не хочет видеть. И не хочет слышать.
Мама… Мама понимала. Она всё видела. Всё происходило у неё на глазах. И ничего не могла сделать. Самое смешное, что и Алан не мог. Не смел.
И всё же он любил свою семью и чертовски тосковал по ним, когда «защищал интересы страны». Спроси у Алана сейчас, жалеет ли он, что ушёл тогда назло отцу в армию, и юноша ответил бы, что да. Хотя, если бы Алану задали тот же вопрос, но несколько месяцев спустя, он бы однозначно ответил, что нет, не жалеет…
И он сильно любил Шелли. Свою младшую, замечательную сестрёнку. Он сызмальства крепко привязался к ней, став ей не только любимым старшим братом, но и другом, и в какой-то степени отцом. Они были похожи. Одинаковые чёрные волосы, одинаковые, за исключением цвета, глубокие глаза, одинаковые губы. Во всём другом они были абсолютно разные. Алан – ночь, Шейла – день. Алан – сумрак, Шейла – солнце. Алан – грозовая туча, Шелли – радуга… У него не было родного человека ближе, чем сестра. Алан не представлял жизни без неё. Он не мог не заботится о ней, не мог не любить её. Когда ребёнок вырастает у тебя на руках, а ты помнишь его первое слово, с замиранием сердца наблюдал за первым шагом, переживал вместе с ним первые колики в животе, помогал закапывать первый выпавший молочный зуб, ты не можешь по-другому относиться к этому человечку. 
Когда родилась Шелли, Алану было всего шесть лет. Худенький, не по возрасту долговязый мальчик с упрямыми нечесаными чёрными волосами. Впервые держа на руках этот попискивающий копошащийся розовый комочек с завитушками чёрных волосиков на смешной головёнке, Алан понял, что мечтал об этом всю свою недолгую жизнь. И тогда же он понял, что скорее умрет, чем позволит упасть с головы Шелли хоть одному волосу… Он благоговейно замер, когда тонкие нежные пальчики ухватили его за нос и Шелли радостно закурлыкала. По щекам Алана потекли слёзы. У него есть сестрёнка! Это была любовь с первого взгляда. Мама, рыдая от счастья, обнимала их обоих. Папа, такой большой, сильный, и добрый, несколько растерянно гладил сына по голове. В его глазах блестели подозрительные хрусталики…
Алан смежил веки. Как хорошо купаться в тёплых радостных воспоминаниях далёкого детства. И как не хочется возвращаться в неуютные, серые будничные реалии. Но от себя не убежишь. Как не старайся. Не спрячешься. Не скроешься. Алан давно это понял. Но не смирился. Он продолжал жить, разрываясь от боли, страдая, скрывая ото всех, но не сдаваясь.
Если бы у Алана спросили, с чего всё началось, он бы, не задумываясь, сказал, что ЭТО началось со звонка. С обычного телефонного звонка. В тот дождливый осенний вечер, в пятницу, семнадцатого октября позвонил дядя Фредерик и сообщил, что тётя Урсула умерла.
_______________________________________________________
В шестнадцать часов тридцать минут Гарольд Блейз загнал машину в гараж, а в шестнадцать пятьдесят две он уже неспешно переворачивал страничные газеты. Сын выучил манеры и привычки отца до последней мелочи. Алан привык подмечать всё и вся. У него были и хватка, и намётанный взгляд и острый ум. Гарольд это бы одобрил и сказал, что у Алана есть все задатки превратиться в преуспевающего адвоката или финансиста. Но Алан вёл иную игру. 
Отец и сын внешне были похожи настолько, насколько это вообще возможно. Блейз-старший уступил всего пол дюйма в росте своему долговязому отпрыску, в густых чёрных волосах ниточек серебра было гораздо меньше, чем можно позволить мужчине пятидесяти трёх лет. Тёмно-карие глаза не потеряли острый сверлящий взор. В них светились ум и проницательность, затмевая собой упрятавшуюся где-то глубоко внутри затаённую боль. Но, если глаза отца напоминали два вызывающе блестящих агата, то глаза сына затягивали вас в чёрную, безразличную ко всему трясину болота…
- Гарольд, как прошёл день? – из кухни выглянула Луиза Блейз, вытирая мокрые руки полотенцем. – Всё нормально, милый?..
Алан лежал в своей комнате на втором этаже, но он словно читал родительские мысли! Гарольд ослабил узел галстука, перевернул страницу и поднял на супругу уставшие глаза. Сухие губы мужчины раздвинулись в тёплой улыбке:
- Всё хорошо, дорогая…. Чем порадуешь сегодня?
- Овощным рагу, картофельным салатом, мясом по-албански, - Луиза заговорщицки подмигнула. – А на десерт – немного сладенького… Я вижу, ты устал, милый.
Гарольд не удержался от повторной улыбки. Его Луиза, его девчонка. Всё ещё красивая, притягательная и желанная. Высокая, стройная, с распущенными по плечам волнистыми светло-золотыми волосами и проникновенным взглядом мягких серых глаз, в простом домашнем платье, она по-прежнему будила в нём восторг и радость. Он любил её. И даже когда его Луизе стукнет против недавно исполнившихся сорока восьми шестьдесят восемь, он будет продолжать её любить.
- Дети, хм, дома? – Гарольд не отрывался от газеты. С недавних пор он всё чаще боялся задавать ТАКИЕ вопросы. С Аланом всё было ясно предельно давно, но Шелли… Бог ты мой, но его дочери уже шестнадцать лет! Она развитая, привлекательная, современная девушка. А сегодня пятница, конец как рабочей, так и учебной недели. Понимаете? И всё чаще и чаще Луиза отвечала отрицательно на, казалось бы, отстранённо-ненавязчивые вопросы Гарольда. Она прекрасно понимала мужа…. Понимала и разделяла его переживания и тревогу. Гарольд Блейз был хорошим отцом, читай – понимающим. А это ох как много значит в каждой семье, где есть повзрослевшая современная дочь!
- Дома, Гарольд…. Шелли дома, - Луиза на секунду запнулась и, скрываясь в недрах кухни, добавила: - И Алан тоже.
Она СЛИШКОМ хорошо понимала мужа. Гарольд пропустил последние слова Луизы мимо ушей. В их большом светлом доме было тепло и уютно, столовая комната, обставленная в стиле «ретро» всегда успокаивала ему нервы. Гарольда основательно разморило. Он расслабленно листал газету, с трудом вникая в суть печатных колонок. Сегодня Шелли дома. Этого было достаточно.
Их дочь выросла. А он как-то и не заметил… На краткий миг Гарольд ощутил во рту горький привкус. Он знал, что это вкус неумолимо наступающего времени. Выросла. Он пропустил тот момент, когда Алан перестал прятать глаза в пол, выслушивая очередную отцовскую лекцию, и с кривой ухмылкой сообщил, что ДОБРОВОЛЬНО идёт в армию. И теперь Гарольд дьявольски боялся, что вот-вот наступит день, когда Шелли (их маленькая невинная Шелли!) скажет: папа, познакомься, это Джонни (Майкл, Алекс, Харви, не важно!), я его люблю, и мы хотим быть вместе. Или того хуже: папа, мама, у нас будет ребёнок. Ребёнок! У ребёнка.