Буду твоим единственным
Саутертон, задумчиво созерцавший графин и пустой стакан на серебряном подносе, стоявшем в изножье кровати, удивленно поднял брови.
– А в чем дело? – спросил он. – Я приехал на две недели. Ты хочешь, чтобы я уехал раньше?
Нортхэм отрицательно покачал головой в ответ на его вопросительный взгляд.
– Мне придется уехать в пятницу, – вступил в разговор Истлин. – Завтра же скажу об этом хозяевам. Оказывается, я попал в переделку, из которой нужно срочно выпутываться.
Уголки рта Нортхэма приподнялись.
– Это как-то связано с твоей невестой?
Маркиз бросил на него кислый взгляд и, вздохнув, прижал ко лбу прохладный хрустальный стакан. Этот жест, красноречиво свидетельствовавший о степени его расстройства, оказал на его друзей неожиданное действие. Они расхохотались.
– Не вижу ничего смешного, – проворчал Истлин. – У меня нет невесты. И никогда не было. Я не имею ни малейшего желания связывать себя узами брака. – Он произнес это как клятву, с теми же торжественными интонациями, с какими они декламировали латинские стихи в Хэмбрик-Холле. – Хотел бы я знать, кто распустил эти слухи.
Нортхэм и Саутертон хором откликнулись:
– Марчмен.
– Ха! Никогда не поверю. – Маркиз опустил стакан. – Уэст, может, и не прочь досадить мне лично, но он не настолько жесток, чтобы втягивать в наши разборки посторонних. А в данном случае пострадает третье лицо. – Он посмотрел на друзей и убедился, что они перестали веселиться. – Боюсь, леди София услышит о нашей помолвке раньше, чем я успею заверить ее, что все это нелепые выдумки, и будет ждать от меня предложения. Хуже того, возможно, она уже нашла священника для брачной церемонии. Дьявольская ситуация! С одной стороны, я не хотел бы угодить в ловушку, а с другой – ни одна девушка, даже такая нудная, как леди София, не заслуживает подобного обращения.
Саутертон кивнул:
– Пожалуй, ты прав.
Нортхэм добавил:
– Вообще-то Уэст просил предупредить тебя, что ходят такие слухи. Но, кажется, нас опередили.
– Леди Кэролайн отвела меня в сторонку якобы для того, чтобы расспросить о моей помолвке. Я сказал «якобы», по-скольку ее больше интересовало, где находится моя спальня.
– Ну и как? Ты отклонил или принял ее авансы? – ухмыльнулся Саут.
– Отклонил. – Истлин пожал плечами – Пришлось. Я сам не знал, как туда добраться. Кажется, меня разместили в восточном крыле на северной стороне Или наоборот Я так и не понял, просто стараюсь держаться по левую сторону от внутреннего дворика, в надежде увидеть что-нибудь знакомое. – Он глотнул виски. – В любом случае мне придется хранить целомудрие, пока все эти болтуны не поймут, что никакой помолвки не было. Это самое меньшее, что заслуживает леди София.
– А как отнеслась к этому миссис Сойер? – полюбопытствовал Нортхэм, имея в виду любовницу маркиза. – Она-то не возражает?
Истлин снова прижал стакан ко лбу, ощутив очередной приступ головной боли.
– Мои отношения с этой дамой уже двадцать дней как закончились. – Он поднес стакан к губам и проглотил остатки виски. – Кстати, мне только что пришло в голову, что все эти слухи могут исходить именно от нее.
Очевидно, та же мысль посетила и остальных. Они воздержались от комментариев, но Истлин знал, что может рассчитывать на их поддержку. Миссис Сойер никогда не пользовалась симпатией у его друзей.
Маркиз кивнул, давая понять, что правильно истолковал их молчание. Поднявшись со своего удобного места у окна, он подошел к буфету и вновь наполнил свой стакан. Затем поднял графин и вопросительно посмотрел по очереди на своих приятелей. Саутертон принял его безмолвное предложение, а Нортхэм отклонил.
– Между прочим, – заметил Истлин, протянув стакан виконту, – Норту удалось уклониться от обсуждения леди Элизабет.
– Еще бы! Он не знает себе равных по уверткам, – хмыкнул Саутертон. – Думаю, его матушка со мной согласится.
– Вообще-то это изречение принадлежит моей матери, – заявил Нортхэм с невозмутимым видом.
Саута это весьма порадовало.
– Неужели? В таком случае я с ней согласен.
Нортхэм вздохнул, когда Истлин засмеялся, поощряя глупые шутки виконта.
– Леди Элизабет куда более темпераментна, чем кажется на первый взгляд, и куда менее жизнерадостна, чем хотела бы казаться.
Истлин снова устроился у окна.
– И что это должно означать?
– Только то, что я сказал, – ответил Нортхэм. – И вообще мне не хотелось бы ее обсуждать.
Истлин и Саутертон многозначительно переглянулись. Нортхэм вытянул указательный палец и ткнул им в каждого из них поочередно.
– Прошу принять это к сведению!
Приятели дружно кивнули, расплывшись в хитрых ухмылках.
Закатив глаза, граф позволил себе еще одно, последнее замечание:
– Она ясно дала понять, что не нуждается во мне, даже если бы меня преподнесли ей на блюдечке.
Барон Баттенберн проскользнул в дверь, ведущую в комнату жены. Он все еще был в элегантном вечернем костюме – во фраке со скругленными фалдами, сером жилете в полоску, белой сорочке с высоким воротничком, острые уголки которого врезались в подбородок, и черных брюках со штрипками. Только слегка помявшийся галстук свидетельствовал о долгих часах, проведенных за карточным столом. Крахмальные складки уже не радовали глаз той пышностью, какой отличались перед обедом, и хранили зримые отпечатки пальцев, теребивших их во время игры.
Приветливая улыбка Луизы несколько померкла, когда она оценила состояние его галстука.
– Сколько ты проиграл, Баттенберн?
Несмотря на это далеко не благосклонное приветствие, Харрисон Эдмунде, достопочтенный лорд Баттенберн, проследовал через всю комнату и запечатлел почтительный поцелуй на круглой щеке своей супруги. И только отступив назад, он заметил Элизабет Пенроуз, свернувшуюся клубочком в глубоком кресле с подголовником.
– Нервишки шалят? – сочувственно спросил он.
– Нет, милорд, – отозвалась Элизабет, не покривив душой. Если ее что-то и беспокоило, так это ноющая боль в бедре и пояснице. Подумать только, в кого она превратилась! В настоящую развалину. Она отвела глаза, опасаясь, что потеряет самообладание и проявит унизительную слабость в присутствии барона.
– Оставь ее, Харрисон, – вмешалась Луиза. – Либби переутомилась. Это был длинный день. Для всех нас.
Барон покаянно улыбнулся, но жена не ответила на его улыбку. Ее полные губы сложились в несвойственную им прямую линию.
– Пятьсот фунтов, – признался он. – И почти все Саутертону. Я надеялся, что смогу отыграться, когда он встал из-за стола, но не тут-то было.
Элизабет заметила выражение облегчения, мелькнувшее на лице баронессы. Похоже, проигрыш не превышал той суммы, которая могла бы нанести значительный урон благосостоянию семьи.
– Выходит, Саутертон опытный картежник, – сказала Луиза, оживившись. – И что, он получает удовольствие от игры?
Баттенберн одернул рукава фрака.
– Я бы не назвал его опытным. Он скорее везучий. По-моему, он просто убивал время за картами, хотя, подозреваю, что у него был для этого тайный мотив.
– Мотив? Ради Бога, какой?
– Желание отделаться от леди Пауэлл. Она весь вечер просто из кожи вон лезла, чтобы привлечь его внимание. Не удивлюсь, если она сидит сейчас у себя в комнате и строит планы, как бы заполучить его в свое полное распоряжение.
Брови Луизы поползли вверх:
– Ах вот как! Что ж, леди Пауэлл довольно привлекательная дама и остроумная собеседница. К тому же она вдова и не собирается в ближайшее время вновь терять свою свободу. Не понимаю, что не устраивает Саутертона?
– Вероятно, то, что она буквально вешается на него, – сухо проговорила Элизабет. – Я опасалась, что она повалит его на пол, когда он вошел в бальный зал.
Луиза посмотрела на мужа, ожидая подтверждения. Она опоздала к началу мероприятия из-за сломавшейся застежки бриллиантового ожерелья. Потребовалось целых десять минут, чтобы горничная привела ее в порядок, и теперь баронесса переживала из-за того, что вполне могла пропустить что-то интересное.