Хабаров. Амурский землепроходец

   — А много ли людей в твоём отряде?
   — Много.
   — А точнее?
   — Шибко много. Не сосчитаешь.
   — Врёшь ведь, чтоб нас напугать.
   — А когда придёт время нападать на ваш зимний городок, нас будет ещё больше. Раза в два или в три больше, чем теперь.
Возможно, лазутчик врал и бахвалился, чтобы припугнуть русских, но допрос его вызвал у Хабарова и его соратников неприятное, тревожное ощущение. Беглый Даур, уловив эту тревогу, произнёс:
   — Позвольте сказать... Я слышал разговоры ханских людей. Они говорили друг другу, что в их войске шесть тысяч воинов. Может быть, вначале и было столько, да с тех пор многие дауры и другие жители Амура разбежались по своим домам.
   — Это очень важно, что ты нам передал, — сказал Хабаров поощрительно.
Лазутчик со связанными руками был оставлен на борту дощаника. Человек ловкий, он как-то ухитрился освободиться от верёвок и, перегнувшись через борт, плюхнулся в воду и стремительно начал грести к берегу. Один из казаков, прицелившись, выстрелил в беглеца. Выстрел оказался метким, пуля попала в голову. Тело убитого ушло под воду, на её поверхности осталось расползающееся кровавое пятно.
Караван плыл мимо дючерского селения.
   — Смотри-ка, Ерофей Павлович, никак наши, — радостно воскликнул один из гребцов.
   — Наши, наши... — подхватили его возглас другие.
   — Где наши? — воскликнул Хабаров, прикладывая ко лбу сложенную козырьком ладонь.
   — Глянь-ка... Вот они, родные.
Вдали едва можно было различить силуэты трёх дощаников.
   — Приналегите-ка на вёсла, ребятки, — скомандовал Хабаров гребцам.
Когда караван приблизился к стоянке дощаников, навстречу ему вышла лодка со знакомым человеком на борту и двумя гребцами. В лодке был Третьяк Чечигин, возглавивший пополнение. Его люди располагались у костров на прибрежной поляне и занимались приготовлением пищи.
Хабаров и Чечигин сердечно приветствовали друг друга, обнялись.
   — А я уж совсем потерял надежду дождаться пополнения и решил отправиться на зимовку без вас, — сказал ему Ерофей Павлович.
   — Вышли из Якутска только в июле, — ответил ему Чечигин. — Францбеков не сумел быстро собрать тебе пополнение. Не все казаки и промысловики горели желанием отправиться на Амур. А тут ещё дела всякие кляузные...
   — Что ты имеешь в виду?
   — Пойдём в твою коморку, хочу потолковать с тобой, Ерофей, с глазу на глаз, без свидетелей.
   — Пойдём.
Они уединились в тесной коморке под палубой дощаника, впереди грузового трюма. Чечигин перешёл на доверительный шёпот и стал рассказывать:
   — Францбеков зело не ладит с Петрушкой Стеншиным.
   — По-моему, они давно не ладят. Сам был свидетелем.
   — А теперь нелады и вовсе усугубились. Дьяк строчит доносы на воеводу в Сибирский приказ. Обвиняет его во всех злоупотреблениях. Сохранить свои кляузы в тайне Стеншин не сумел. Уж не знаю, как сие вышло, либо дьяк сам кому-то проговорился, либо одно из его писем сумели перехватить люди Францбекова. В доносах тех достаётся на орехи и тебе, Ерофей.
   — Мне-то за что? Я казённых денег не присваивал, как некоторые...
   — Дьяк выставил тебя сообщником воеводы. Вы, мол, оба греховодники. И ещё... Ты уж извини меня, Ерофеюшка, за откровенность, по-дружески хочу предупредить тебя.
   — Говори, говори, коли знаешь. Не щади. Ведаю, на что способен дьяк.
   — Стеншин в своих кляузах представил дело так, будто вы с воеводой заединщики. Вместе, мол, обирали людей отряда и наживались на этом.
   — Какая чушь! Не сообщник я воеводы, скорее, жертва его. Не могу выпутаться из долгов. Опутал он меня с ног до головы долговой кабалой, словно охотничьей сетью.
   — Понятно. Но разберутся ли в этом люди в приказе? Опровергнут ли кляузу Стеншина?
   — Будем надеяться, что разберутся, коли там сидят люди с головой.
   — Спросишь небось меня, Ерофей, почему я в Якутске столь долго замешкался, что ты ушёл на зимовье, меня с подкреплением не дождавшись.
   — Спрошу, конечно.
   — Тяжба с дьяком отвлекала воеводу от сбора отряда. Стеншин определённо настраивал людей против Францбекова, не советовал им идти на Амур.
   — Дьяку-то от этого какая корысть?
   — Мол, будете служить под началом человека Францбекова. А они — одна ватага.
   — Как настрой в твоём отряде?
   — Да что тебе сказать? Нет единения в отряде. Некоторых дьяк Стеншин настроил. Промысловики ропщут — почему, мол, нам не выплачивают государево жалованье, какое получают казаки. Так что единства в отряде нет. Чувствую, что и ко мне отношение настороженное, даже, пожалуй, недружелюбное.
   — Ты-то чем не угодил людишкам?
   — Неужели не понимаешь? Я для них тоже человек Францбекова, а нелюбовь к воеводе обрушилась и на меня, грешного. Предугадываю, что и тебе с этим народом придётся нелегко. Опасаюсь, что когда-нибудь их недовольство прорвётся наружу и случится бунт.
   — Не дай-то Бог такое.
   — Рассказал бы, Ерофеюшка, как прошла твоя зимовка.
   — Прошла благополучно. Соболей заготовили много. Надо бы снарядить в Якутск человека с ясачными сборами. Вот к весне случилась напасть. Выдержали нападение богдоевых полчищ.
   — Расскажи.
Ерофей Павлович принялся подробно рассказывать о недавних событиях под стенами Ачинского городска, где его защитникам пришлось выдержать кровопролитный бой.
   — Тяжёлый был бой, — подытожил Хабаров. — И потери понесли немалые.
   — Велики ли потери?
   — Наш отряд потерял десять человек убитыми и ещё много раненых. А противник потерял раз в десять больше.
   — Ого! А мы с отрядом шли вниз по Амуру, пока не достигли городка князька Банбулая. Здесь нас и застала зима. В Банбулаевом городке зазимовали. Отсюда ходили на промысел, заготовляли соболя. С банбулаевыми людьми старались ладить.
Хабаров с интересом выслушал Чечигина, рассказывавшего о зимовке, потом прервал его:
   — Хочу познакомиться с пополнением. Собери своих людей.
Ерофей Павлович облачился в парадный кафтан, прицепил к поясу саблю и взял с собой двух своих людей для сопровождения, чтобы выглядеть более торжественно, с ними и спустился с борта дощаника на берег.
Люди Чечигина встретили Хабарова настороженно, ждали, что он скажет.
   — Рад вашему прибытию, други мои, — торжественно произнёс Ерофей Павлович. — С вашим прибытием мы теперь серьёзная военная сила. Отряд наш вырос до трёхсот с лишним человек. Это великая сила, коли мы все будем держаться дружно, вместе, чувствовать локоть друг друга. А раздоры могут ослабить самый внушительный отряд. Поэтому и хотел бы начать своё слово с призыва к вам — не место раздорам в наших рядах.
   — А коли есть причины для раздоров? — дерзко выкрикнул какой-то чернявый казак. — Как тогда прикажешь поступать?
   — Приходи ко мне по-свойски. Поведай, что тебе мешает жить в мире и дружбе с соотрядниками. Вместе обсудим твоё дело и уладим.
На эти слова Хабарова никто не решился возразить, и он продолжал свою речь.
   — У нас впереди будет достаточно времени, чтоб я смог познакомиться с каждым из вас. Пока же лучше меня узнал вас Третьяк Чечигин. Будем служить с ним общую службу за един человек.
Этими словами, запечатлёнными в одном из документов, Хабаров фактически представлял Чечигина как своего заместителя по объединённому отряду.
Хотя Хабаров иногда улавливал косые недружелюбные взгляды, недоброе шушуканье по углам, но пока казаки и промысловики вели себя смирно и скандалов не поднимали.
В земле дючеров отряд пробыл месяц. Здесь отрядники собирали ясак с местного населения. Дючерский князёк Тонча и его родные, и улусные люди сами пришли к Хабарову и добровольно решили принять российское подданство. С собой они принесли 32 ясачных соболя и сверх того ещё 78 «поклонных», т.е. подарочных шкурок. Через некоторое время улусные люди Тончи выплатили полный ясак.