Те же и Скунс
Молодая женщина позвонила по сотовому телефону, и часа через два в Ясное, взметая пыль, влетели громадные серебристые джипы. Они промчались мимо магазина, где коротал время дед Кирюша, и свернули в сторону дачи за высоким забором.
– Вона как! – восхищенно сказал старик. – Прям что твой носорог!
– Где ты носорогов-то видел, дед? – со смехом спросила Маринка.
– Как где? – обиделся Кирюша. – А что ж, по-твоему, совсем темный? Уж и телевизор не смотрю? Носорог – он в Красную книгу занесён. Это вы, молодежь, ничем не интересуетесь…
Маринка была самой молодой из коренных жителей Ясного, было ей всего-то сорок четыре года.
Они ещё стояли и разговаривали, когда джипы показались опять. За тёмными стёклами промелькнули расплывчатые силуэты – девочка, её мать, нянька и гувернантка, оба охранника…
– Да никак уехали?! – всплеснула руками Маринка. – Лето-то едва началось!
– У них, у богатеев, всегда так, – таким тоном, словно всю жизнь только и вращался в обществе этих самых богатеев, сказал дед Кирюша.
– А Нюра-то губы раскатала, молоко каждый день носить!
Новость быстро облетела поселок. Начали спрашивать Валентину Петровну, но та только пожимала плечами: запах им, видите ли, не понравился.
А ещё через пару дней приехал необычного вида фургон, из которого вышли люди, по виду вроде геологи, только очень уж мрачные и молчаливые. Они облазили берега всех трёх озер, брали пробы воды, почвы, воздуха. В конце концов дед Кирюша подошёл к одному из «геологов»:
– Нефть, что ли, ищете?..
– Скоро тут не то что нефть – вся таблица Менделеева фонтаном забьёт, – загадочно ответил «геолог». – А вообще уноси-ка ты, дед, отсюда ноги, если не хочешь их раньше времени протянуть!
Потом он всё-таки разговорился и пояснил: пробы, мол, показали увеличенное в тысячи раз по сравнению с нормой процентное содержание солей тяжелых металлов, аммиака, ядовитых веществ и всякой прочей дряни.
– А, так вы вона про чё! – махнул рукой дед. – Так бы сразу толком сказали. Это ж с Бездонного тянет.
Бездонным называлось глубокое озеро по соседству, и протока из него вела не простая – подземная.
– А ну-ка, дедуля, проводи нас туда!
Все это происходило в начале июня, и дед Кирюша никак не думал, что за лето он не раз будет водить самых разных людей к большим сараям, между которыми был вырыт глубокий котлован, сейчас кое-как присыпанный.
– Мы-то думали, строительство затевают какое, – радуясь вниманию, без устали рассказывал дед Кирюша. – Дорогу ведь провели, грунтовку. Экскаватор пригнали, рыли чегой-то, сараи эти поставили. Быстро всё, мы и мигнуть не успели… А потом грузовики стали ездить – шасть туда, шасть обратно! Мешки привозили, плотная такая плёнка, хорошая. У нас бабы думали, можа, цемент или чего полезное… Открыли один, от вони чуть не задохлись…
– Кто ж это всё делал?
– А хто их знает? – пожимал плечами дед Кирюша, – Нам ведь не сказывали…
Смерть мецената
Две недели назад, опять-таки в центре, у передвижного металлического ларька Валентин Кочетов угостил гамбургером голодную женщину. Женщина была давно не мытым существом в равномерно-бурых обносках – из тех, у кого любой разговор хрестоматийно начинается с протяжного: «Мы сами нездешние…» Она униженно благодарила и порывалась целовать ему руку, которую он, естественно, брезгливо отдёргивал. Тем не менее в результате этой сугубо случайной встречи он сидел сейчас в пустой квартире на улице Солдата Корзуна, терпеливо глядя с десятого этажа на белое здание бани и прилегающие территории. Возле бани располагалась удобная автостоянка, на которой в данный момент бок о бок стояли две одинаковые иномарки да поодаль, в углу, притулилась тускло-жёлтая «Таврия». Возле иномарок возился чернявый парнишка. Он пшикал из аэрозольного баллончика чем-то, наверняка стоившим безумные деньги, потом полировал мягкой тряпочкой и без того сверкающие кузова. Не подлежало никакому сомнению, что на тряпочке тоже где-нибудь красовалась фирменная этикетка.
Часы Кочетова бесстрастно отсчитывали время, и вот наконец у дверей обозначились признаки жизни. С полдюжины крепких молодых людей вышли наружу и начали бдительно озираться по сторонам. Из-за одинаковых костюмов они выглядели близнецами; единственное исключение составляла светловолосая женщина. Появление охраны сказало Валентину, что ждать осталось недолго. Он передвинулся, устраиваясь удобнее, и взял в руки изящную небольшую винтовку. Квартира, в которой он находился, официально как раз меняла владельца; давно не мытые окна были очень естественно пыльными, а небольшое отверстие, вырезанное в стекле, маскировала покосившаяся кормушка для птиц. Плавным, отработанным движением Валентин поднял винтовку и приник к оптическому прицелу. Сердце билось не чаще и не реже обычного. Солнце светило из-за угла дома: фасад, обращённый к улице, ещё оставался в тени, зато площадка перед баней и ступени к дверям были отлично освещены. Угол для стрельбы получался, правда, весьма неудобным, но всё сразу хорошо не бывает. Валентин знал, что справится.
И вот из дверей появился человек, чьё лицо Кочетов узнал бы и без фотографий. Это был мужчина лет пятидесяти пяти с характерной внешностью кавказского уроженца. Сквозь редеющие волосы просвечивала смуглая кожа, и полное лицо казалось довольно-таки заурядным, если смотреть анфас. Но вот он повернулся, весело обращаясь к кому-то… профиль был, каких поискать: орлиный, величественный. Захира Эльхан оглы Керим-заде легко было представить во главе роскошного и торжественного застолья, произносящим полный мудрости и поэзии тост. Он в самом деле был большой любитель дружеских застолий, этот питерский азербайджанец, родившийся в сорок первом году на Выборгской стороне. С тех пор он стал большим человеком и приобрёл немало друзей. Но не только друзей. И потому-то сидел на десятом этаже дома напротив молчаливый человек с небольшой компактной винтовкой, и его палец на спусковом крючке уже начал движение.
Собеседник Керимова не сразу понял, что произошло, когда на третьей сверху ступеньке тот поперхнулся на полуслове, а потом нечаянно споткнулся и тяжело осел наземь, неуклюже подвернув правую ногу. Двое телохранителей бросились поднимать принципала и увидели, что по его белой рубашке расплываются багровые пятна. Когда же ему приподняли голову, оказалось, что чеканный профиль непоправимо изуродован выстрелом. Белокурая женщина отреагировала хладнокровнее всех: выдернула из кармана рацию и коротко произнесла несколько слов. Остальные ощетинились стволами, запоздало прикрывая Керимова собой, кто-то пытался оказывать уже бесполезную помощь… Валентин аккуратно поставил у стены винтовку, на которой не было никаких отпечатков, побрызгал вокруг специальной жидкостью от собак, вышел на лестницу и защёлкнул за собой дверь. Потом бесшумно спустился несколькими этажами ниже.
Подоспевшим органам правопорядка не пришлось долго мучиться, выясняя, откуда стреляли: это было довольно-таки очевидно. Бабушки, сидевшие во дворе, рассказали, что из всех шести подъездов в последние четверть часа выходили разные люди, но был ли среди них кто незнакомый, уверенно припомнить не смогли. Пустую квартиру и оставленную винтовку обнаружили быстро. Когда пошли по квартирам, ничего не понимающие жители испуганно показывали паспорта, а когда испуг проходил, убеждали милиционеров посетить пятый этаж. Там, в семидесятой квартире, со вчерашнего дня ужасно шумели. Сущее безобразие.
На звонок никто не ответил, хотя изнутри в самом деле доносился шум и возбуждённые голоса пополам с музыкой. Делать нечего, пятеро в масках заняли позицию перед дверью. Рослый командир вежливо позвонил ещё раз, потом кивнул квадратному, метр в плечах, великану. Тому понадобилось лёгкое нажатие ладони: раздался скрежет и треск, сопливая дверь обрушилась внутрь вместе с рамой и петлями. В лица «маскам» пахнуло замечательной смесью остывшего табачного дыма, алкогольных паров и женской косметики, приправленной запахом недоеденных салатов. Ворвавшуюся пятёрку встретила немая сцена: посреди гостиной замерли танцующие, подняла головы парочка, устроившаяся в сторонке… только музыкальный центр продолжал греметь танцевальной эстрадой. Великан неторопливо подошёл к нему и ткнул пальцем в сетевую кнопку.