Сандро, не плачь! (СИ)

Самовар всё никак не закипал. Кетеван, заскучав, изъявила желание осмотреть мансарду. Белецкий пошёл проводить девушку наверх и заодно показать, что там и как обустроено.
Едва они остались наедине, Кетеван обернулась к нему и проговорила со странным выражением лица:
— У тебя очень красивая мама.
— Ну да, она неплохо сохранилась для своего возраста, — пошутил Белецкий, а Кетеван не спросила, нет, скорее — констатировала:
— Я ей не понравилась.
От растерянности он призвал на помощь весь свой артистический дар и натурально изобразил искреннее удивление:
— С чего ты взяла? Мы с ней вообще о другом говорили…
— Вы-то, может, и о другом. Но как она на меня смотрела, пока была в доме…
Белецкий замер, поражённый неприятной догадкой.
— Она тебе сказала что-то?
Кетеван успокаивающе улыбнулась.
— Ну, что ты, Сандро… Твоя мама для этого слишком хорошо воспитана. Но в её взгляде читалось явственное предупреждение, что если я приближусь к тебе чуть больше, чем позволяют приличия — мне не сдобровать.
Она гордо поджала губы, стараясь скрыть от Белецкого то, как её уязвило подобное отношение, и отвернулась к окну, делая вид, что рассматривает видневшийся в отдалении лес. Он же, прекрасно всё замечая и понимая, буквально готов был заплакать от обиды за неё и злости на собственную мать. Желая успокоить Кетеван, он подошёл к ней сзади, обнял за худенькие плечи и уткнулся подбородком в её макушку. Однако она отвергла его жалость.
— Да расслабься ты. Меня это не слишком задевает. Честно. Даже наоборот… что-то вроде тренировки.
— В каком смысле? — недоуменно спросил он.
— Ну, мать Аслана, когда мы с ней всё-таки познакомимся, наверняка тоже не придёт от меня в восторг… я заранее предвкушаю её отношение, — Кетеван выскользнула из его объятий и уселась на кровать, закинув одну ногу на другую. — Аслан говорил, что мама у него очень властная и… консервативная. Из семьи с традиционными взглядами. А тут я! Не мусульманка, не скромница, не покорная и не тихая — будущая жена её сына…
— Слушай, не хочу тебя пугать, но… консервативная мусульманская семья — это не шуточки, — стараясь не заводиться от этой, по-прежнему ненавистной ему, темы, начал он. — Я, конечно, понимаю, что тебе сейчас море кажется по колено и рай с милым в шалаше. Но, поверь, разность культур и воспитания… всё это аукнется тебе ещё не раз, даже если вы поженитесь со своим Асланом.
— Даже если? — с нажимом, насмешливо переспросила она. Ответить Белецкий не успел — их позвали снизу.
— Эй, влюблённые! — бесцеремонно заорал Жорка. — Хватит миловаться, ещё успеете. Идёмте чай пить, пока шашлык не поспел!
Белецкий первым выскочил из комнаты и сбежал по лестнице, пытаясь унять всё возрастающее раздражение. И когда же он, наконец, научится контролировать себя и не так бурно реагировать на любое упоминание имени Аслана?.. В конце конов, Кетеван для себя всё уже давным-давно решила. Он не в силах повлиять на её решение.
Впрочем, на свежем воздухе его дурной настрой как рукой сняло. Белецкий уселся рядом с однокурсниками на скамейку и с благодарностью принял из рук Анжелы кружку с крепким травяным чаем.
Вслед за ним неторопливо спустилась и Кетеван. Она остановилась неподалёку с самым независимым видом и получила свою кружку чая от подруги.
— Хорошо-то как! — вдыхая запах готовящегося на углях мяса, произнесла Анжела. — В такую погоду ещё здорово на лыжах кататься. Ох, как же я люблю лыжи…
— Так вперёд, — отозвался Жорка со смешком. — Вон, в сарае три пары лыж валяется, я видел… Выбирай на свой вкус!
— Сейчас всё же не советую, — мягко вмешался Белецкий. — Я и сам люблю на лыжах погонять, но через полчаса уже темнеть начнёт.
Климова, похоже, всерьёз расстроилась из-за этого обстоятельства.
— В этой вашей Москве я даже зимы толком не ощутила, — девушка капризно надула губы. — Что есть она, что нет — не почувствовала… Вот уже и второе марта. Скоро всё таять начнёт…
Между тем Жорка снял с огня шампуры, ухватив их по несколько штук в каждую руку, отчего стало казаться, будто он держит два огромных букета гладиолусов.
— Отворяйте мне двери, холопы! — басом пропел он, подражая оперным певцам. Парни распахнули дверь веранды, и Жорка с шашлыками торжественно вплыл в дом.
Празднование начиналось…
Воздух внутри уже совершенно прогрелся от раскалённой печки, и всем тут же стало жарко в свитерах. В доме было уютно и хорошо, а накрытый стол радовал глаз и заставлял урчать желудок вечно голодных студентов.
Все торопливо расселись и с радостными возгласами принялись за еду. Ну, и за выпивку, конечно, тоже. Её привезли с собой не настолько много, чтобы нажраться в хлам до поросячьего визга, но и не просто для “понюхать”.
Все тосты сегодня произносились исключительно за Белецкого, как за виновника торжества: прославляли его восемнадцатилетие, желали здоровья, пили за прекрасное настоящее и многообещающее счастливое предстоящее, за успехи в будущей карьере и, конечно же, за любовь…
Кетеван, уже начисто забывшая сцену в мансарде, смотрела на него, как ни в чём не бывало, подставляла свой бокал, чтобы “чокнуться”, улыбалась и тоже произносила какие-то искренние сердечные пожелания… А Белецкий всё никак не мог забыть тот разговор наверху. Имя Аслана крепко засело у него в голове, как заноза, и он понимал, что, помимо банальной ревности, сюда впервые примешивается ещё и серьёзное беспокойство за Кетеван. Ему — невольно, неосознанно — хотелось защитить её, уберечь от неизбежного разочарования. Чего она там себе навоображала, глупышка маленькая…
Ему же самому с каждым днём этот брак казался всё более и более сомнительной идеей. Не придумала ли дурёха того, чего нет, вознесясь на крыльях своей мнимой любви? Не придётся ли вскоре больно шмякнуться о суровую реальность? А может, её просто притягивает аура недоступности, невозможности счастья… Кто знает, как всё повернулось бы, если бы у них с Асланом сразу всё сложилось. Вдруг она охладела бы к нему уже через пару месяцев… Хотя, положа руку на сердце — был ли уверен сам Белецкий, что любил бы свою Кети с прежним пылом, ответь она на его чувства согласием?..
— Сандро, — попросила Кетеван с раскрасневшимися щеками и возбуждённо блестевшими глазами, — а почитай стихи! Мне так нравится, как ты это делаешь…
— О-о-о, — многозначительно схохмил Жорка, — какие у вас затейливые сексуальные игры, друзья. Вас возбуждают ритмы… поэзии?
— Заткнись, Иванов, и не завидуй, — со смехом перебила его Анжела. — Никто у нас на курсе читает так, как Сашка. А ты и вовсе завываешь, как кришнаит, когда декламируешь.
— Ну так что? — умильно взглянула на него Кетеван. — Прочтёшь нам что-нибудь? Что-нибудь такое… ух, нежное, откровенное, чтобы за душу взяло!
Разве он мог ей хоть в чём-то отказать?.. Прав, тысячу раз прав был Жорка. Спасибо хоть, не по карнизу пройтись попросила.
Мгновение спустя он уже читал Александра Кушнера. Это стихотворение первым пришло ему в голову и, пожалуй, было чуть более личным, чем он желал бы демонстрировать окружающим. Но было поздно. Его уже закрутила воронка чужой любовной лирики, так удивительно и странно переплетающаяся с его собственными переживаниями…
 
 
— Быть нелюбимым! Боже мой!
 
Какое счастье быть несчастным!
 
Идти под дождиком домой
 
С лицом потерянным и красным.
 
 
 
Какая мука, благодать -
 
Сидеть с закушенной губою,
 
Раз десять на день умирать
 
И говорить с самим собою.
 
 
 
Какая жизнь — сходить с ума!
 
Как тень, по комнате шататься!
 
Какое счастье — ждать письма
 
По месяцам — и не дождаться…