Хмельная страсть (СИ)

Так вот, почему мне его лицо показалось смутно, но все же знакомым… «Беха»… Как его звали? Имя какое-то необычное… Кирилл? Даниил?
- Глеб, - будто прочитав мои мысли, подсказал он. – Глеб Шиманский. Бля, ты даже имени моего не помнишь! Совсем без сознания тогда за рулем была!
  
Глава 4. Катя 
 
Да. Тогда реально, - просто без сознания. Тогда так жутко было, что думала, с ума сойду. Мало того, что бы с братом остались без родителей, так и Стас еще меня бросил. А ведь он всегда был для меня самым родным, самым дорогим! Я же за него, как за соломинку держалась! За единственную соломинку, которая была у меня в этом мире после смерти родителей! Месяца не прошло, как мы их похоронили. И в тот день я застала его в постели с другой…
Мир тогда взорвался, раскололся на мелкие кусочки. Мне казалось, что сердце само по себе вырвется из груди, а меня просто разорвет на части. Никого, кроме Стаса у меня не было, - ни задушевных подруг, ни старых или новых друзей. Мы ведь выросли с ним вместе! С пеленок! Еще сохранились старые детские фотографии, на которых наши мамы везут рядышком наши коляски.
Мы выросли со Стасом вместе.
Вместе взрослели.
Делились всем на свете, - каждой своей мыслью, каждым ощущением, каждой тайной и каждой мечтой…
Стоит ли говорить, что я прекрасно понимала, - ни один человек на свете никогда в жизни не станет для меня хотя бы на десятую часть настолько близким, как Стас Ольжин? Конечно, это было невозможно! Вот поэтому-то я и не особенно с кем-то сближалась. Зачем тратить время на то, чтобы раскрываться перед теми, кто никогда все равно не поймет тебя так, как он?
Мы менялись, росли, проживая вместе одни и те же события. Мы въелись друг в дружку. Знали каждую черточку, каждое выражения лица. Знали все о семьях друг друга, которые в нашем раннем детстве жили бок о бок. И даже потом, когда родители переехали, оставались неразлучны.
С детства нас со Стасом дразнили женихом и невестой.
Мы лазили по деревьям, обдирая еще зеленые яблоки. И вместе разбивали коленки, падая с них. Лежали на толстых ветках ивы, спрятавшись от всего мира в таком себе импровизированном домике на дереве, - да, да, тогда мы жили на окраине, где еще сохранились зеленые дворы.
Вместе когда-то, лет, примерно, в шесть, сбежали из дома, чувствуя себя великими путешественниками. Захватив с собой рюкзачки с молоком, хлебом и семечками. Путешествие наше, правда, закончилось очень быстро, как только стемнело и мы поняли, что понятия не имеем, куда нам дальше идти в поисках великих приключений и в рамках познания мира. А еще нам просто стало темно и страшно. И еда закончилась. И очень хотелось к нашим мамам… И мы заблудились…
В общем, великое пешее путешествие закончилось тем, что Стас подошел к прохожему и попросил помочь нам найти наш дом…
Кто, кроме него, знал, откуда у меня шрам над левой бровью, - правда, совсем уже незаметный, и почему я до сих пор боюсь воды? Только он видел тот ужас, когда мы приехали к его бабушке в деревню и мой брат начал тонуть в речке… Я тогда разбила все лицо о камни, бросившись его спасать. В итоге Стасу пришлось вытаскивать нам обоих, но с тех пор я и близко не подхожу к открытым водоемам и плаваю разве что в бассейне…
Когда у каждого из нас случилась первая любовь, мы вместе страдали и вздыхали, глядя на звезды. Увы, у обоих она, - трепетная и подростковая не сложилась. Зато и поддерживали мы друг друга так, как не смог бы никто на свете. Даже мама тогда не знала о моих страданиях и слезах в подушку. И только Стасу известно, что именно тогда, желая кому-то что-то доказать, я начала заниматься гимнастикой и танцами. Хотела стать самой красивой. Чтобы он понял, как был неправ, не замечая меня…
А потом… Даже не помню, когда между нами что-то заискрило… Наверное, и не было какого-то особенного мгновения. Просто мы поняли, что дополняем один другого. Так и перешли ту последнюю грань, которая отделяла нас от самой полной близости.
И вот…
Весь мой мир рухнул, когда он, слезая с той, другой, которая выгибалась и стонала под ним, когда я, как обычно, без стука и всякой задней мысли, ворвалась в комнатушку, которую он снимал и в которой я так часто оставалась на ночь, в которой было полно моих вещей, - так, всякие мелочи, фен, лаки для ногтей, полотенца, халатик, отвел меня на кухню и, как и всегда, честно глядя мне в глаза, сказал, что полюбил другую и скоро с ней уедет. Вот тогда мой мир раскололся на миллион осколков. С громким звоном, от которого заложило уши и заледенело сердце. Тогда рассыпалась я сама. В крошку.
Слушая его, я кивала.
- Ты же все понимаешь, малыш, - его голос почему-то не стал чужим и ненавистным, оставаясь таким же родным и теплым, как и всегда. – Просто так вышло… Сердцу ведь не прикажешь, верно?
И мне даже не хотелось наброситься на него с кулаками или расцарапать ему лицо. Нет. Хотелось броситься ему на грудь и разреветься. Потому что – кому я привыкла доверять все свои радости и беды? Да. Именно ему. Единственному. Всегда, практически, с самого рождения.
Мир будто раздвоился. Тот, кто был самым дорогим, вдруг стал причиной черной дыры в сердце. Тот единственный, кто мог бы понять и утешить оказался и тем, из-за кого все внутри меня скрутила обжигающая боль. Кажется, каждую клеточку. И поняла, что умерла в тот миг.
Не знаю, как поднялась и вышла, зачем-то улыбнувшись и кивнув.
Не помню, как дошла до дома.
Помню только единственное чувство, - что меня рвут на части, вырывая сердце с мясом.
Вот тогда-то я и открыла бутылку виски, вытянув ее из бара отца, -что, что, а бар у него был солидный…
А потом…
Даже не знаю, что на меня нашло.
Стало просто невыносимо оставаться запертой в квартире. Боль от спиртного немножко притупилась, но… Здесь каждая вещь и даже запах напоминали про Стаса. Я поняла, что не выдержу здесь, совершенно одна и с этими воспоминаниями. На этом диване он в первый раз меня поцеловал… Здесь, на мягкой медвежьей шкуре, прямо на полу, случился наш первый раз…
Почему память работает так странно? Зачем так устроена, что, вместо того, чтобы в один момент взять и вытеснить все то, о чем помнить не стоит, она, наоборот, подбрасывает самые болезненные воспоминания? Перед глазами плыли картины, в которых мы были так счастливы! И, самое главное, - ничто же не предвещало этой его « любви»! Да и откуда она вообще взялась, если все время Стас проводил со мной? Если я, кажется, знала о каждом его шаге?
Но разве из сердца можно вырвать часть себя? А Стас был моей частью. И, может, даже большей. Потому что, в отличие от него, я не могла понять того, что мы останемся так же близки, как брат и сестра, но нам обоим нужно развиваться и двигаться дальше.
Все его слова, сказанные мне на кухне, тонули в каком-то дурмане. Зато по телу предательски плыли ощущения. Прикосновения его губ, когда он, перед тем, как меня поцеловать, водил губами по моим губам, - до тех пор, пока я не переставала выдерживать этого томления. Его руки, - слегка шершавые, нежно и неторопливо скользящие по моим бедрам перед тем, как с силой, надавливая так, что после оставались легкие синяки, раздвинуть их и моментально войти в меня несколькими пальцами, в ответ на что я всегда вскрикивала и меня будто подбрасывало на постели… Сладкая боль от резкого проникновения всегда смешивалась с почти сразу же накатывавшим наслаждением…
Как он всегда прикусывал мою губу в тот момент, когда в меня входил, а я стонала, не сдерживаясь, в его приоткрытые губы.
Как с силой перехватывал мои руки, забрасывая их мне за голову и прижимая, когда я, не контролируя себя в оргазме, начинала рвать его спину ногтями…
И жаркий шепот мне на ухо о том, как любит после того, как мы, расслабленные, прижимались друг к другу.
Он ее целует так же? Шепчет ей после оргазма те же слова, что и мне? Так же входит в нее сначала пальцами, заставляя стонать и подскакивать вверх?