Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)

Оглядываясь на ту рождественскую неделю, я не могу вспомнить традиционного веселья праздника. Я не помню, что мы ели или пили, посещали ли церковь, хотя Виктор, местный сквайр, не мог не зайти туда. В памяти отпечатался лишь ни с чем не сравнимый покой вечеров, когда закрывались ставни и мы усаживались перед горящим камином. Должно быть, деловая поездка очень утомила меня, потому что, сидя в доме Виктора и Анны, я не испытывал никаких желаний, кроме как расслабиться и погрузиться в благословенное, исцеляющее молчание.
И еще в одном изменился дом Виктора, хотя я осознал это лишь через несколько дней: комнаты стали куда просторнее. Мебель, оставленная Виктору поколениями предков, в большинстве своем куда-то исчезла. Вот и в зале, где мы сидели по вечерам, не было ничего, кроме длинного стола и кресел перед камином. Изменения эти показались мне весьма уместными, но, с другой стороны, как я мог ожидать, что их инициатором станет женщина. Обычно новобрачная покупала новые занавеси и ковры, оживляя суровое жилище холостяка. И я рискнул спросить об этом Виктора.
— О, да, — он рассеянно огляделся, — мы выбросили много барахла. Это идея Анны. Она не раба вещей, знаешь ли. Нет, мы их не продали. Просто раздали.
Меня поселили в ту же комнату, что и раньше, и в ней практически ничего не изменилось, и ублажали меня точно так же: бутылки с горячей водой, чай по утрам, вазочка с печеньем у кровати, всегда полная сигаретница, радушная хозяйка помнила обо всем.
Однажды, проходя по длинному коридору, ведущему к лестнице, я заметил, что дверь в комнату Анны, обычно закрытая, на этот раз распахнута настежь. Я знал, что раньше в ней жила мать Виктора. Прекрасная кровать с пологом, старинная массивная мебель ее комнаты полностью гармонировали с обстановкой всего дома. Я не удержался и из чистого любопытства взглянул в открытую дверь. Я увидел голые стены. Ни ковра на полу, ни занавесей. Простой деревянный шкаф, стол, стул, длинная лежанка на козлах, покрытая лишь одеялом. Окна, открытые сгущающимся сумеркам. Я отвернулся, сделал пару шагов и нос к носу столкнулся с Виктором, поднимающимся по лестнице. Должно быть, он заметил мой взгляд, брошенный в комнату Анны, и мне не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, будто я подглядываю.
— Может, я злоупотребляю вашим гостеприимством, но, как я случайно заметил, при твоей матери комната была совсем другой.
— Да, — коротко ответил он. — Анна ненавидит излишества. Пошли обедать? Она послала меня за тобой.
И мы молча спустились вниз. Почему-то я не мог забыть этой спартанской спальни и, сравнивая ее с расслабляющей роскошью своей комнаты, чувствовал собственную неполноценность, ибо Анна посчитала, что я не могу обходиться без удобств, с которыми она рассталась безо всякого сожаления.
И вечером, когда мы уселись у камина, я то и дело поглядывал на Анну. Виктора вызвал кто-то из слуг, и на несколько минут мы остались одни. Как обычно, я физически ощущал исходящее от Анны спокойствие, само ее присутствие убаюкивало, призывало к безмолвию, казалось, что я спеленут, упрятан в кокон: такого мне еще не приходилось испытывать в повседневной жизненной суете. И это умиротворение словно передавалось через Анну с другой планеты. Я хотел сказать ей об этом, но не находил слов. Наконец я выдавил: «Вы что-то сотворили с этим домом. Не пойму только, что именно».
— Неужели? — ответила Анна. — Я думаю, вы все понимаете. Ведь мы оба ищем одно и то же.
Внезапно я испугался. Окружавшая нас тишина стала еще пронзительнее, почти непереносимой.
— Я и не подозреваю о своих поисках…
Мои слова повисли в воздухе. А глаза, устремленные на огонь, как зачарованные повернулись к ней.
— Так ли?
Я помню охватившую меня безмерную грусть. Впервые я увидел себя совершенно никчемным, весьма посредственным человечишкой, порхающим из одного конца мира в другой без всякой на то надобности, занимающимся никому не нужными делами с такими же никчемными людишками, не ставящим перед собой никакой цели, кроме как поесть, одеться да пребывать в уютном гнездышке до самой смерти.
Я подумал о моем маленьком домике в Вестминстере, купленном после тщательного выбора и обставленном с особой заботой. Я увидел свои книги, картины, коллекцию фарфора и двух добрых слуг, которые обслуживали меня и поддерживали идеальный порядок, ожидая моего приезда. До тех мгновений мысли о доме и его содержимом всегда доставляли мне радость. Теперь я засомневался, а нужен ли он мне вообще.
— Что вы предлагаете? — услышал я свой голос. — Мне следует продать все, что у меня есть, и бросить работу? И что потом?
Перебирая в памяти тот короткий разговор, я должен признать, что она ничем не спровоцировала мой неожиданный вопрос. Она лишь предположила, будто я что-то ищу, а я, вместо того чтобы коротко ответить — да или нет, спросил, не стоит ли мне отказаться от своего состояния. Но разговор с Анной задел меня за живое, и если чуть раньше я наслаждался покоем, то сейчас заволновался.
— Ваш ответ, возможно, не совпадает с моим, — заметила Анна, — и, кроме того, я пока еще не уверена в своем. Но придет день, когда я буду знать наверняка.
Вернулся Виктор, и мне показалось, что его присутствие добавило нашей компании основательности и тепла.
— Все заледенело, — сообщил он. — Я выходил на улицу. Температура упала. Ночь, правда, чудесная. Полнолуние, — он придвинул кресло к камину и улыбнулся Анне. — Почти так же холодно, как в ту ночь, что мы провели на Сноудоне. Клянусь небесами, мне ее не забыть, — он засмеялся и добавил, повернувшись ко мне: — Я еще не успел рассказать тебе, не так ли, что Анна таки соблаговолила пойти со мной в горы.
— Нет, — изумленно ответил я. — Я думал, она твердо решила обходить их стороной.
Искоса взглянув на Анну, я заметил, что ее глаза словно задернуты пеленой. Интуитивно я почувствовал, что ей не по душе затронутая Виктором тема. А тот продолжал, не замечая недовольства жены.
— Анна у меня — темная лошадка. Она знает о восхождениях ничуть не меньше, чем я или ты. Честное слово, она все время шла впереди меня и я даже потерял ее.
Полушутя, полусерьезно он изложил все подробности восхождения, очень и очень сложного, потому что отправились они в горы поздней осенью.
Утро, обещавшее хорошую погоду, подвело, и после полудня ветер нагнал тучи, грянул гром, засверкали молнии, началась метель. Темнота застала их на спуске, и им пришлось провести ночь на склоне горы.
— Я до сих пор не могу понять, как я потерял ее, — заключил Виктор. — Она была рядом со мной, а мгновение спустя исчезла. Признаться, мне не забыть тех трех ужасных часов, в кромешной тьме и под ураганным ветром.
Пока он говорил, Анна не произнесла ни слова. Она полностью замкнулась в себе и сидела не шелохнувшись. Встревоженный, я решил остановить Виктора.
— Во всяком случае, вы спустились живыми и невредимыми, так что худшее позади.
— Да, — вздохнув, кивнул он, — около пяти утра. Я промок до костей, не на шутку перепугался. А Анна внезапно возникла передо мной, выступила из тумана, удивленная тем, что я сержусь. Сказала, что пряталась под скалой. Просто чудо, что она не сломала шею. Я предложил ей стать нашим проводником, когда мы пойдем в горы в следующий раз.
— Возможно, — я бросил взгляд на Анну, — второго раза не будет. Одного окажется достаточно.
— Отнюдь, — развеселился Виктор. — Мы, знаешь ли, уже договорились насчет следующего лета. Поедем в Альпы или Доломиты [3] или Пиренеи. Будет неплохо, если ты составишь нам компанию и мы организуем настоящую экспедицию.
С сожалением я покачал головой.
— Я бы с радостью, но это невозможно. В мае я должен плыть в Нью-Йорк и едва ли вернусь раньше сентября.
— Ну, впереди еще много времени. До мая все может измениться. Поговорим об этом ближе к лету.
Анна по-прежнему молчала, и меня удивляло, что Виктор не видит ничего необычного в ее поведении. Внезапно она пожелала нам спокойной ночи и ушла наверх. У меня не осталось сомнений в том, что разговоры о горах ей неприятны. И я попытался убедить Виктора отказаться от его планов.