Из двух зол

Капитан смотрел на машину. Щупальцы антенн и стеблеподобные подставки для глаз поднялись над безволосой макушкой. То был большой робот, отлично сконструированный: казалось, он способен справиться с целой дюжиной полицейских.
Капитан задрожал и отдал приказ.
И в самый раз. За пределами ракетодрома Жэдивер увидел людей в полицейской форме, выбирающихся из подземных укрытий. Когда загремели дюзы ракеты, они исчезли из поля зрения.
Увеличивая скорость, космический корабль поднимался все выше и выше. Они шли сквозь густые облака, затем пронзили их и понеслись в черном пространстве — прочь от Венеры.
Жэдивер смотрел вниз на машину. Она не походила на простое механическое устройство. Этот робот был ему знаком…
— Я и должен быть вам знакам, — сказал мягко робот. Голос звучал для него одного, проникая прямо к слуховому нерву. — Вы сконструировали множество таких же, как я, — там, на Земле… Помните?
Он вспомнил. Перед ним находилась не имитация человека, приятная для глаз, — нет, то был его самый совершенный робот, его любимейшее детище. Когда-то он рассказывал о нем Эмили.
Так вот кто его неизвестный друг! Неужели это он вел за ним наблюдение?
Медленно Жэдивер сошел по лестнице и остановился перед машиной.
Робот переключился на звучащий обычно голос.
— Они создали печатную радиосхему. Но они нуждались в большом и мощном движущемся роботе — в одном из тех, что умеют управлять сложными системами.
Наконец он узнал голос, преследовавший его давно. Он не звучал совершенно идентично голосу Жэдивера, но походил на него. Посторонний человек не уловил бы разницу.
— Механизм, — сказал Жэдивер, — тот самый, который управляет печатной радиосхемой в моем теле?
— Я соединен параллельно со схемой. Щупальцы беспокойно вытянулись к нему из своих углублений.
— Собрав, меня снабдили хорошим мозгом — лучшим, чем ваш собственный в некотором смысле. Мне посчастливилось и в сфере чувственной восприимчивости. Глаза и уши, будьте уверены, у меня отменные: конечно, в своем роде, но без слишком тонких нюансов, которыми обладает человек, особенно для осязательных истолкований. Я не нуждался в лучшем, считали люди, потому что в мои функции входило — лишь наблюдать и докладывать о параллельной схеме, известной вам.
Вначале схема была бесформенной матрицей и только слабо походила на вашу нервную систему. Так как нервные импульсы меняются, она становилась похожей на вашу все больше и больше, особенно вживляясь в ваш мозг. Теперь для практических целей это — ВЫ, и я могу рассматривать ее по желанию как ваше второе «я».
Жэдивер хотел что-то сказать.
— Неужели не понимаете? — спросил робот. Мой разум — это не ваш мозг и наоборот. Но мы имеем одну общую штуку — синтетическую нервную систему, которая, будь вы убиты, разделится медленно и болезненно на составные части. А теперь, когда она развилась, я, по-видимому, тоже стал смертен, так как эта синтетическая нервная система стала непривычной частью моего мозга.
— Были две жертвы до меня, — сказал Жэдивер.
— Были, но они погибли еще до того, как начался эксперимент. Я пытался им помочь, но слишком поздно. Мне это неприятно.
«Он» оказался не только другом. «Он» питал живой интерес к тому, чтобы Жэдивер остался в живых. Ему можно было довериться, должно довериться. После всего случившегося места сомнениям не оставалось.
— Щит, которым я прикрывался, действовал?
Робот рассмеялся смехом Жэдивера — он копировал его самыми различными способами.
— Работал вам во вред. Сигналы проходили сквозь него ко мне, но я не мог посылать ответные до тех пор, пока Думья Филоне не испортила ваш грим. Тогда, если помните, я обратился к вам. Перед этим был вынужден запутать полицию. Создал для них фальшивку и направил по ложному следу…
Если вдуматься поглубже — ничего удивительного во всем этом не заключалось. Полиции хотелось шагать в ногу с веком; они давно могли схватить его и без помощи электроники. Но это выглядело бы так просто. И вот наблюдение за радиосхемой они поручили роботу…
Ни один человек, конечно, не смог бы так долго, без устали, просидеть перед экраном и улавливать и расшифровывать сигналы, означающие, например, что его рука дотронулась до яблока.
Жэдивер сел. Сеть разорвалась, и он был свободен, связанный лишь с отдаленным местом вынужденной ссылки.
— Полиция использовала вас, хотя и не в таком полном объеме, как я в свое время намечал, — заметил он. — Видимо, они не развивали дальше теорию.
— Нет. Был человек на Земле, ученый высшего класса. Он разрабатывал теорию и создавал механизмы. У него работал ассистент, вернее, ассистентка по хирургии — Думья Филоне, человек, который никогда бы не достиг многого на Земле, потому что она не была сильна в теории, хотя и слыла докой в хирургии. Понимая это, она использовала сконструированную когда-то вами машину и отправилась для испытания на Венеру. Первоначально механизм предназначался для сбора сведений о нервной системе человека, о закономерностях ее деятельности.
На Венере взгляд на многие вещи иной. Законы, связанные с правами личности, не так строги. Ее идея проверки всей нервной системы сразу не была реализована в том смысле, как она хотела, потому что ее путь был неверен. Если уж эта разветвленная радиосхема попадала в живой организм, не было иного пути, чтобы извлечь ее оттуда, кроме смерти.
Она связалась с полицейским департаментом. Там не имели объектов для опытов, но очень хотели снабдить ее ими для своих собственных целей.
— Объект для опытов, — повторил Жэдивер. — Ух! Я был для нее подопытной морской свинкой.
Голова его тяжело опустилась.
— Почему вы мне не сказали об этом с самого начала?
— Могли вы слушать, когда я впервые с вами соединился? — спросил робот. — Позже, возможно. Но с того момента, когда вы спрятались за щит, я уже не мог проникнуть к вам до тех пор, пока вы не пришли к Думья Филоне.
Слушал ли Жэдивер? Нет — до тех пор, пока разговор не затронул принципов нечестного отбора. Даже теперь ему была ненавистна мысль о необходимости покинуть Венеру. Это было более, чем ненависть. Как раз сейчас, когда он обладал совершеннейшим роботом и его сердцем овладела совершеннейшая женщина — все было потеряно.
Робот — его друг. Жэдивер знал об этом. Его собрали другие, но по его идее, и он был соединен с ним общей нервной системой. Он обладал таким же великолепным мозгом, как его собственный, и он не осуждал его слабости.
— Она вам нравится, — продолжал робот. — В Солнечной системе она никогда не станет ничем иным, кроме того второсортного существа, каким она является. Ей хочется стать первой. Но Солнечная система уже не та, какой она была когда-то. Она подобна обществу, приходящему в упадок так медленно, что люди даже не замечают, что происходит. Правда, есть еще люди, могущие подняться даже из трущоб, но они — редкие исключения. Другие нуждаются в более благоприятных возможностях, чем можно обрести в трущобах. Они их покидают, если хотят свободно развиваться. Но ловушка цивилизации сильна, и тяжело убедить их в том, что они должны уйти.
Робот приостановился.
— Посмотрите в последний раз на эту больную зону космоса.
Снаружи мерцали планеты.
Жэдивер устал, его глаза сами закрывались. Теперь он мог спать в безопасности, но… без мира в душе.
— Не сожалейте ни о чем, — посоветовал робот. — Когда вы собирались, вы думали о настоящих делах, о новых конструкциях… Но не надо больше никаких красивых лиц для роботов…
— Где это — Альфа Центавра? — спросил Жэдивер без интереса.
— Корабль наш отбыл вчера по земному времени, за час до срока. Мы летим — к Сириусу.
Сириус. Могучее солнце с похожими планетами. Эта часть Галактики обещала оказаться огромной. Огромной и одинокой.
— Я не могу заставить вас действовать, — грустно сказал робот. — Но у меня есть для вас новость.
Робот щелкнул своим багажником. Открылось пустое пространство, — своего рода маленькая кладовка — в ней находилась женщина.