Бледный гость

Несмотря на то что репетировали мы в зале, само представление должно было проходить под открытым небом. Ричард Поуп велел нам собраться у южного крыла дома к трем часам дня, поскольку необходимо было осмотреть отведенное для игры пространство, так сказать, наши временные владения. Газон там должен был стать сценой, деревья и прочая растительность – декорациями, вечернее небо – крышей. Нам предстояло отметить все, что могло бы стать нам подспорьем: тропинки, живые изгороди, даже неровности почвы.
Еще оставалось время, и я, вспомнив о своем полушутливом обещании Робину, решил навестить лесного дикаря.
Приветливо светило солнце, полуденное благоденствие расстилалось вокруг. Если бы такая погода стояла круглый год, можно было бы считать, что жизнь удалась.
В лесу царила глубокая тишина. Я остановился. Но на этот раз не почувствовал никакой тревоги.
– Мастер Ревилл.
– Робин.
Он возник передо мной, спрыгнув откуда-то с дерева. Правда, вынужден заметить, что мое обоняние отреагировало на него быстрее зрения.
– Вижу, вы все-таки пришли.
Я кивнул:
– Я надеялся, что ты покажешь мне свое королевство, как обещал.
Робин снова весь как-то сжался и ссутулился, на тот же манер, что и вчера, и выставил руку, будто прикрываясь. Что-то лебезящее было в его поведении, что-то от собаки, которая припадает перед хозяином к земле, когда тот заносит над нею палку. В дневном свете я разглядел, что лохмотья, прикрывавшие его тело, были не цельными шкурами животных, а кусками меха и кожи, кое-как сшитыми друг с другом. Обнаженные руки и ноги были обветренными и грязными. Из бороды торчали листья, а в волосы попало перо сойки. Хотя, возможно, Робин сам воткнул его в свою шевелюру. Для красоты.
Прежде чем двинуться в чащу, Робин еще раз предостерегающе вытянул руку, будто просил меня держаться на расстоянии. Я бросил взгляд на внушительную громаду Инстед-хауса, еще видневшуюся сквозь деревья. В тихом полуденном воздухе разнеслось эхо чьего-то выкрика. Я двинулся за Робином. Он прокладывал себе путь среди зарослей, известный только ему одному. Вскоре мы подошли к заболоченной части лесного ручья. Робин был бос, хотя можно было подумать и обратное, – настолько черными от грязи и заскорузлыми были его стопы. Мои собственные ноги недолго оставались сухими и чистыми: пришлось идти прямиком через болотную жижу, чтобы не отстать от проводника, так что грязная вода мигом оказалась в моих башмаках. Я, привыкший ходить аккуратно, как все горожане, невольно издал жалкий стон при виде этой картины, но Робин никак не отреагировал. Время от времени он только оборачивался, проверяя, иду ли я за ним.
Сквозь чащу мы пробирались, пожалуй, уже минут пять. Все это время я сосредоточенно глядел себе под ноги, надеясь избежать луж со стоячей водой и всяческих ям и нор, которые в лесу встречаются на каждом шагу. Того и гляди, упадешь и рассадишь себе нос. Когда я поднял голову, грязно-серая фигура Робина исчезла.
Я только вздохнул. Опять та же история…
И тут откуда-то снизу донеслось:
– Тсс!
Я опустил голову и с трудом разглядел высунувшуюся из какой-то норы чумазую физиономию. Перо сойки торчало из косматой макушки Робина. Показавшись мне, он вновь спрятался, закрывшись рукой. Я решил, дикарь предлагает мне спуститься к нему.
Это и впрямь была нора, с неровными краями, устланная опавшими листьями. Солнечные лучи выдавали ее границы, но без них убежище было крайне трудно заметить. Итак, у Робина-дикаря жилище не хуже, чем у лисы или кролика. А что я ожидал увидеть? Роскошный особняк с высокими окнами, утопающий в лесной зелени? Или миленький лесной домик с хлопотливой госпожой Робин в придачу? Да, Ник, разве что тебе это приснилось.
Не особняк, не домик, а нора. Берлога. А что, если он имеет обычай дурить головы юным актерам и прочим нарушителям границ его королевства, заманивать их к себе в логово и затем варить их в котле? Или вялить их на зиму?
Господи, Ник, разве что тебе это приснилось, повторил я сам себе.
Дэви говорил, что Робин и мухи не обидит. И даже является местным талисманом удачи.
Я протиснулся в нору, вернее, в тесный туннель. Он шел вниз, спускаться пришлось то на четвереньках, то ползком. Потом показалось пятно света впереди. И я вновь почувствовал вонь, хотя не берусь судить, был ли это запах обитателя или же естественный, свойственный всем жилищам подобного рода.
– Тсс, мастер Ревилл, – донесся до меня голос Робина.
Я сделал последнее отчаянное усилие, испугавшись вдруг, что окажусь погребенным под обвалившимся потолком туннеля, и вылез в крошечное круглое «помещение», часть которого, как я понял, едва мои глаза привыкли к слабому свету, находилась под сросшимися корнями нескольких старых деревьев. Возможно, Робин сам вырыл это убежище, либо землю вымыло дождями. Пустое пространство средь толстых, кривых корней было заполнено переплетенными ветвями и листьями. Но кое-где свет все же проникал, словно в крошечные окна, и его было достаточно, чтобы разглядеть Робина, который сидел на корточках в противоположном углу, обняв колени.
– Добро пожаловать в мои покои, – сказал он.
Я бы поклонился, да только и без того был согнут в три погибели.
– Вы более чем любезны.
– Могу предложить вам воды.
– Я не пью воду, благодарю вас.
Я действительно не пил ее, ну или очень редко. И уж тем более не из того болота, откуда, скорее всего, Робин ее принес бы.
– Я не могу предложить вам мяса, – продолжил Робин тем же официальным тоном, – ибо мяса я не ем.
О, какое облегчение! Все мои детские страхи быть съеденным тут же улетучились. Я даже позволил себе сесть на пол норы, если так можно выразиться, сплошь усыпанный листьями.
– Убийство даже самой ничтожной твари, самой мелкой птахи сродни убийству собственного друга, – поучительно заметил Робин.
Вероятно, при этих словах я инстинктивно окинул взглядом его одеяние, сшитое из шкурок белок, кроликов и бог весть еще каких животных, поскольку он тут же добавил (несомненно заметив, на что я смотрю, ведь глаз у него был очень острый):
– Я не убиваю. Использую шкуры только тех, кому они больше не нужны. Нет греха в том, чтобы брать их у мертвых.
Мурашки побежали у меня по коже. Возможно, от сырого, промозглого воздуха норы. Что-то зашевелилось у меня на шее, и я быстро смахнул это «что-то» рукой.
– Нет, нет, мяса я не ем. И они это знают.
– Кто они?
– Мои подопечные.
Он махнул грязной рукой влево, и, немного подумав, я понял, что он указывает в сторону особняка.
– Поэтому они приносят мне только репу, зеленый салат, крыжовник, малину…
Так вот что имел в виду Дэви, говоря, что о Робине заботятся.
– …на серебряных подносах.
Заботятся, потому что он слабоумный, без сомнений.
– Разве не такого обхождения заслуживает король?
– Да, добывать пропитание самому – это ниже его достоинства, – ответил измазанный грязью «монарх».
Мои глаза привыкли к полумраку, так что я мог видеть его лицо. Я намеревался узнать о его личности столько, сколько это было возможно. Однако бедняга Робин, как видно, давно выжил из ума, а случаи, когда можно получить от убогого более или менее полезную информацию, крайне редки. Похоже, когда-то он был ладным малым. Вытянутое лицо, мужественные, открытые черты… Но голод и лишения заострили их, так что теперь нос его напоминал кончик пера. Глубокие шрамы и струпья покрывали грязное лицо и конечности. Это несчастное создание пребывало в разладе с самим собой.
Вновь я почувствовал, как по мне кто-то ползет. Перед моими глазами неожиданно повис паук, один из тех самых «гадов», о которых упоминал Дэвис.
Дикарь вдруг промолвил тихо, с грустью:
– Не всегда со мной было так.
Выходит, если одна половина Робина – монаршая – была как раз сумасшедшей, то другая, находящаяся у нее в подчинении, вполне осознавала всю плачевность ситуации.
Я ждал продолжения откровений.