Бледный гость

Я понимающе кивал, пока Лоренс вел свой рассказ, понизив голос, однако связь между этой историей и Элкомбом оставалась для меня совершенно неясной.
– Дела шли все хуже. Пришлось съехать в трущобы на реке Флит. Там вдове пришлось бороться за то, чтобы с нее и детей не сорвали последнюю одежду. И вот одним прекрасным утром двое сыновей, младший из которых уже твердо держался на ножках, гуляли на улице. Может быть, старший развлекал малыша тем, что рисовал палкой на грязи, или учил считать крыс, бесстрашно шныряющих по набережной. Эти твари выглядели гораздо более упитанными и довольными, чем изгои общества, жившие по берегам этого зловонного потока.
– Да, мне известно это ужасное место, – кивнул я. – Но что же было дальше?
– А вот чтобы узнать, Ник, нам следует подождать окончания истории. Смотри.
Он кивнул в сторону зрительских ярусов, к этому моменту уже заполненных, за исключением центральных рядов, отведенных для жениха, невесты и их родственников. Я был так увлечен рассказом Лоренса, что почти позабыл о публике. Но только почти. Ни один актер не может забыть о своих зрителях.
– Вот и подошел наш час, – сказал Сэвидж и скользнул в сторону.
Я был возмущен. Наверняка он прервал свое повествование на самом интересном месте, чтобы я еще больше захотел услышать его окончание! По-прежнему я не видел никакой связи между Элкомбом и маленькими Сэвиджами, – ведь было очевидно, что старший сын вдовы это сам Лоренс. Однако обсуждение и впрямь следовало отложить на потом, поскольку приближался Томас Поуп в костюме Пака, с целью дать нам последние наставления и приободрить. Особенно внимателен он был к детям, открывавшим представление танцем фей и эльфов.
Фанфары возвестили приход Элкомбов и Морлендов, и это был сигнал к началу спектакля.
Я ждал своего выхода, и пока Ипполита и Тезей ворковали о том, как же долго тянется время перед их свадьбой, я окинул быстрым взглядом публику в поисках Кэйт. Да, вот она, сидит рядом с отцом в одном роду с Элкомбами. И вновь я почувствовал, как меня охватывает дрожь, но, клянусь, на этот раз не из-за волнения перед игрой, но из-за присутствия Кэйт. Она еще ни разу не видела меня на сцене, но я тут же осек себя: вряд ли ей было до этого какое-то дело. И потом, у меня уже не осталось времени для сердечных переживаний, я должен был выйти на освещенную золотом зелень в роли страдающего от любви Лизандра.
 
 
 Мне не случалось ни читать, ни слышать, —
 
 Будь то рассказ о подлинном иль басня, — 
 
 Чтобы когда-нибудь струился мирно 
 
 Поток любви.  [17] 
 
 
Итак, представление началось. Переплетенные судьбы влюбленных, их блуждания по лесу, где извилистые тропинки знаменуют запутанный путь, которым идут люди, преследуя свои желания, вмешательство Оберона и Титании, обладающих силой богов и слабостью к смертным, особый взгляд на проблему любви грубых ремесленников – все это оказалось прекрасным десертом для пиршества. Строки мастера Шекспира приятны слуху своим сладкозвучием, но есть в них и терпкость – результат наблюдений и опыта.
По мере развития действия небеса сворачивали золотой покров дня, чтобы спрятать его в темном ночном ларце. Но поскольку был июнь, смена освещения шла плавно и постепенно. И даже когда вся любовная путаница разрешилась и порядок был счастливо ознаменован свадебными торжествами, запад все еще хранил сияние света, тогда как с противоположной стороны полная луна – этот бледный гость нашего праздника – снисходительно смотрела вниз.
После того как Пак произнес финальную реплику – «доброй ночи вам, друзья. Вы похлопайте, а Робин вам отплатит, чем способен», –детишки вновь выбежали на сцену, чтобы сплясать танец со свечками; огоньки образовывали эффектный сияющий круг на фоне сумерек. Своевременно раздались аплодисменты, возможно столь бурные по причине участия в пьесе дражайших чад многих зрителей, и мы, стоя посреди залитого лунным светом газона, прилежно раскланивались. Вот что значит играть перед высшим светом. Ни тебе шлюх, ни воришек, ни бранящихся солдат и необразованных подмастерьев. Вместо этого вкус, уравновешенность и сдержанность. Долго я бы такого не вытерпел, но, согласен, весьма приятный опыт.
– Ну, как я сыграл? – кинулся ко мне Кутберт, едва мы оказались за «кулисами», если можно так сказать.
Дрожащее пламя нескольких факелов давало мало света – луна справлялась лучше. Здесь мы переоделись в повседневное и сдали сценические костюмы Джеку Хорнеру. Поскольку труппа гастролировала, гардероб «на выезд» предоставлялся менее роскошный, чем для сцены «Глобуса». По сути, это была смесь более дешевых костюмов из кладовых театра и нашей собственной одежды. Ко всему прочему, мы могли не хлопотать над гримом, ведь слабый вечерний свет не мог сравниться с ослепительным освещением лондонских подмостков.
– Как я сыграл? – повторил Кутберт в нетерпении, свойственном всем новичкам. – Я был неплох?
– Ты был великолепен, – ответил я. – Мы еще сделаем из тебя настоящего актера.
И я почти не кривил душой, делая ему комплимент. Он действительно отразил натуру Деметрия. На волне ликования, сопровождающего окончание успешно отыгранного спектакля, Кутберт был так же открыт моим похвалам, как я был готов раздавать их. Его лицо сияло радостью в мерцающем свете факелов.
– Будь уверен, я вошел во вкус. Сейчас я готов пожертвовать всем, что имею, и двинуться в путь вместе с твоей труппой.
– Мы бы с великой радостью приняли тебя, – сказал я, размышляя, что бы сделал с коллегой-аристократом Лоренс Сэвидж или кто-нибудь из наших, но мне не хотелось в такой момент разочаровывать Кутберта.
– Впрочем, все это только мечты, – вымолвил он, словно прочел мои мысли, и лицо его помрачнело. – Мой отец никогда не позволит мне этого сделать.
– Я думал, ты шутишь.
– Я сам так думал. Но почему я должен исполнять роль, которой противлюсь всем своим существом?
Я решил, что Кутберт говорит о роли младшего брата, которая обычно является довольно неблагодарной. Пытаясь вернуть ему вдруг улетучившуюся веселость, я сказал:
– Если бы ты стал членом нашей труппы, тебе бы пришлось играть множество неинтересных тебе ролей. Взять хотя бы меня. За то время, что я работаю со слугами лорд-камергера, меня уже дважды травили, один раз рубили на части и по меньшей мере трижды закалывали шпагой. Остальные роли не лучше: послы, солдаты или члены совета. А еще меня, жестокого убийцу, вообще затащили в заросли, где размозжили череп. Приятного в этом, скажу тебе, мало. Злодеи и чиновники – вот мой хлеб.
– И любовники.
– Эти в моем списке появились совсем недавно.
– Но, Николас, мне бы действительно этого хотелось. Один день быть убийцей, другой – жертвой… Быть победителем в битве, а потом побежденным. Или продавцом ядов по понедельникам, а по четвергам – покинутым влюбленным, глотающим отраву.
Как видно, попытки умалить в глазах Кутберта притягательность театра лишь распалили в нем жажду иметь то, чего у него никогда не будет, пока отец стоит на его пути.
Почти все мои коллеги разошлись, беседуя с лордами и леди или в компании слуг и служанок. Я очень хотел остаться один, наверное, чтобы вдруг случайно встретиться с Кэйт Филдинг и услышать ее мнение о постановке. Поэтому, видя, что мои попытки развеселить Кутберта безрезультатны, я еще раз заверил его, что Деметрий получился что надо – нет, правда, отличная игра, – и поспешил навстречу сгущавшейся темноте.
Почти сразу я натолкнулся на Кэйт. В буквальном смысле. Причем ни я, ни она друг друга не узнали.
Осторожнее, сэр!
Кэйт, госпожа Филдинг…
– Неужели мастер Ревилл?
– Он самый.
– Что ж, вы, похоже, куда-то торопитесь. Не смею вас задерживать!
Мы посмотрели друг на друга. Луна светила над нашими головами. Недалеко в темноте двигались огни факелов, теплый воздух доносил звуки веселого смеха и голосов.