Служебный брак (СИ)
— Называй меня Вадиком, — так сказал новоявленный доминант, когда затолкал несчастную в пыточную — просторное помещение с таким количеством зеркал, что у любого нормального человека могла развиться фобия или невротическое расстройство.
Вадик, вихляя задом, вышел в центр комнаты, с явным нарциссизмом осмотрел себя в зеркалах, тряхнув ярко — цикламеновой чёлкой и прокричал:
— Де-е-е-е-ва-а-а-а-ачки!
В общем, Вадик оказался не один, помогали пытать горемычную Котёночкину три «девочки», как подозревала Лиля, урождённые мальчики, но точно сказать она бы не смогла. Один из «девочек» был андрогином, во всяком случае, именно это он сообщил в первые три секунды знакомства. Звали андрогина Елоу, что никак не помогало определить пол. Елоу, впрочем, сказал, у андрогинов нет половой принадлежности. Это вроде как… Оно. Унисекс.
С двумя другими «девочками» определённости было не больше. Звали их Саша и Женя, что не способствовало ясности. Саша был как Мэрилин Монро, такой же блондинкой, с красными губами, в соответствующем платье, только с кадыком и без груди.
— Мужчина должен смотреть мне в глаза, в глаза, я сказала, — говорил Саша, растягивая все гласные, объясняя свою позицию. — Большая грудь — это сексизм! Улавливаешь связь?
Котёночкина связи не улавливала, но на всякий случай согласилась, про себя благодаря природу за собственный скромный размер. Неизвестно, как отреагировала бы новоявленная безгрудая Мэрилин Монро на пышную грудь Котёночкиной, будь та у неё, конечно.
А вот у Жени грудь была, очень даже нескромная, прикрытая обтягивающей футболкой со стразами. Вернее, стразами с футболкой… И всё остальное тоже у Жени было такое же — обтягивающие стразы с джинсами не слишком-то это скрывали.
Елоу, Саша и Женя, под предводительством Вадика — слава богу, у него хотя бы с полом всё было понятно, да и одет он был «как мальчик», в узкие брюки и белую футболку, правда, от Версаче, — пытали бедняжку Котёночкину.
Для начала Вадик приволок несколько хирургических светильников на ножках и направил на обалдевшую Лилю.
— Нет, нет, нет, — причитал Вадик. — Это решительно невозможно!
— Ужасно, — Саша схватился на плоскую грудь.
— Возмутительно! — подтвердил Женя.
— К такому лицу примерять нельзя, — сухо констатировало Елоу.
Котёночкина, в общем и целом, была согласна. Чего бы они ни собрались примерять, перепуганное, синюшное лицо Котёночкиной этому бы не подошло, а другого она не захватила, не догадалась как-то.
Через минуту не на шутку перепуганная Лиля лежала на кушетке, рядом стоял внушительный столик, на котором Елоу деловито выкладывало пыточные инструменты, а Вадик кому-то звонил.
— Установка: никаких губ и бровей! — объявил он «девочкам». — Никаких следов от инъекций через четыре дня, никакого экстрима.
— Без экстрима здесь будет сложно, — сухо прокомментировало Елоу, пока другие «девочки» хватались за грудь и пытались переварить установку.
Ничего себе «без экстрима», думала Лиля, надо было всё-таки захватить запасное лицо, тогда бы сейчас то лицо натирали, шелушили, корректировали, а под конец и вовсе кололи. Шприцом! Иголкой! Лилия Котёночкина с детства боялась уколов, вид шприца приводил бедняжку почти к панической атаке, она с трудом терпела прививки и всегда в этот день мечтала об одном — заболеть, а паре медсестёр приходилось её удерживать силой, по-другому Лиля уколоть себя не давала.
«Девочки», крепко зафиксировав брыкающуюся Котёночкину, насыщали витаминами её кожу лица, придавая ей сияние молодости, упругость и здоровый вид.
— Это вовсе не больно, — голос Елоу звучал размеренно, спокойно, но спокойнее подопечной не становилось. Дальше что? Ей выльют в род кипящий свинец, потому что это «инновационные технологии» и «новое слово в косметологии».
До этого «счастливого» дня Лилия Котёночкина пребывала в убеждённости, что мезотерапия и вообще любая инъекционная косметология если и необходима женщинам, то не в двадцать два года, и уж точно никто не станет проводить процедуру насильно.
— Милая моя, — Саша крепко удерживал лицо Котёночкиной твёрдыми, совсем не женскими ладонями. — Красота требует жертв, в твоём случае, кровавых и массовых. Лежи спокойно, а то у Елоу дрогнет рука и останется синячок.
«Синячок» останется. Останется, мать его, «синячок»! Паникующей Лиле хотелось визжать на всё имение, только голос пропал, видимо, от страха, что всё лицо превратится в «синячок», а ещё от понимания, что у человека, в частности у Котёночкиной Лилии Михайловны, имеется не только лицо, и там, наверняка, тоже необходимо применить что — нибудь инновационное.
Когда пытка закончилась и Лиле позволили встать, в зеркало она увидела себя, в розовых, равномерно нанесённых пупырышках, как от укуса комара — перфекциониста. Брови поменяли форму совсем немного и, слава богу, губы остались на месте. А то всякое можно ожидать после насильственной мезотерапии.
— Следы от инъекций пройдут к вечеру, в крайнем случае, к утру. Никакого пляжа, сауны, бассейна, никаких грязных рук, — Елоу спокойно собирало «пыточный арсенал», инструктируя Лилю.
— Снимай, — скомандовал Вадик, показывая тонким пальцем на махровый халат, в котором всё время провела девушка. Ей пришлось переодеться, когда Елоу готовило инструменты для пытки. Тогда «девочки» деликатно отвернулись, а сейчас четыре пары глаз в упор смотрели на Котёночкину и ждали, когда её побелевшие от напряжения пальцы развяжут пояс халата.
— Ой, мы все тут женщины, — взмахнул рукой Женя. — Нечего стесняться.
— Милая моя, считай нас за врачей, — взмахнула лапищами альтернативная версия Мэрилин Монро, ростом никак не меньше метра восьмидесяти.
— Дорогая, — Вадик встал напротив Лили, уперев кулачки в бока. — Как мы будем примерять платья, если ты не снимешь халат? А мерки, мерки, как я, по-твоему, сниму мерки? Ну? Раздевайся!
— Платья?
— Свадебные. Платья, — по слогам пропел Вадик, в то время, когда расторопный Саша вкатывал вешалку с белыми объёмными чехлами, висящими стройными рядами. Потом вторую вешалку, следом третью и четвёртую.
Пятьдесят оттенков серого, говорите? Сто пятьдесят оттенков белого — вот где филиал ада на земле! Вот, как выглядят настоящие пытки, по сравнению с которыми мезотерапия — детская шалость.
Котёночкину одевали и раздевали, раздевали и одевали, одевали и снова раздевали. Зашнуровывали корсеты, застёгивали миллион мелких пуговиц, она путалась в нижних юбках, фатиновых рукавах, у неё сводило ноги от постоянного топтания в туфлях на экстремально высокой шпильке, а примерка должна была проходить именно в такой обуви. В глазах рябило от яркого света, голова кружилась от названий тканей, модных домов, брендов. Её уже тошнило от белого цвета всевозможных оттенков и фасонов.
— Сними это, дорогая, — Вадик указал рукой на лифчик Лили — обычный, базовый, как сказала консультант в магазине нижнего белья.
В это же мгновение щёлкнули крючки, бюстгальтер телесного цвета, без кружева и пуш-апа скатился по плечам, а Лиля взвизгнула, прикрывая груди руками.
— Дорогая моя, — заверещал в унисон с клиенткой Вадик. — Это катастрофа! На тебя не сядет ни одно платье, ни одно, пока на тебе напялено это ужасное изделие! Грудь к осмотру! — визгливо приказал Вадик, в это время Саша дёрнул руки Лили вниз, выгнул девушку в спине, кажется, в попытке свести лопатки вместе. — Кто подбирал бельё? Скажи мне имя этого шоппера, и я навсегда внесу его в чёрный список! О, боги! — Мэрилин Монро продолжал с усилием держать Лилю за плечи, а три пары глаз смотрели на почти голую девушку.
Одного этого Котёночкиной было достаточно, чтобы захотеть умереть тут же, мгновенно, не сходя с места. И пусть во взглядах «девочек» не было никакого интереса, кроме профессионального — с таким интересом обычно врачи разглядывают рентгеновские снимки пациентов, но Лилия Котёночкина испытывала неловкость даже в кабинете врача, а туда она приходила сама, по доброй воле, и ей там ни разу не заламывали руки. И, явно чтобы добить клиентку и не мучиться дальше, Вадик подал знак рукой тому, кто держал Лилю со спины, и тут же ладони обхватили груди девушки.