Поверишь в любовь? (СИ)

— Просто я честный.
Настя чуть было не ответила, что мужчина не может быть честным, только промолчала, не хотела выглядеть ещё более глупой, чем постоянно выглядела. Вечно что-то скажет невпопад, не к месту или некстати. Речь всё-таки о работе, да ещё в такой сфере, где Настя ничего не понимала, а она, как глупая школьница, всё переводит на личное. Какое отношение имеет некая Аллочка, или та Марина к честности Ника? Тем более, он Насте ничего не обещал, кроме, пожалуй, безопасности. Она вовремя прикусила язык и смолчала.
— И о чём подумала твоя симпатичная головка? — Ник сощурился и оценивающе посмотрел на девушку.
— А твоя? — мгновенно ответила Настя, тут же заливаясь румянцем.
— Ста-а-а-ся, никто никогда не делал ей такого комплимента, — Ник закрыл лицо руками, закатываясь от смеха. — Могу рассказать, о чём она думает, строго между нами, естественно.
— О чём? — Настя изо всех сил постаралась выглядеть если не искушённой, то заигрывающей.
Ник пересел с пола на диван, нагнулся к девушке, просовывая одну руку под кашемировый плед. Настя прикрыла глаза, невольно раскрыв губы, когда мужчина навис над ней, вдавливая в мягкость дивана.
— Думает о твоих губах, Стася, — Ник наклонился и шептал близко-близко к лицу, задевая губами губы, — о твоей груди, — губы покрывали лёгкими поцелуями шею, иногда выпуская кончик языка, который быстро проводил по коже, оставляя после себя сонмы мурашек и удовольствие. — Создали же такое совершенство, Стасенька, — Ник бесцеремонно поднял её футболку и впился глазами в Настину грудь, обволакивая взглядом. — Идеальная форма, — проговорил хрипло.
Губы скользнули по одной груди, отдавая должное её совершенству, а потом по другой, в то время как первую продолжила ласкать горячая ладонь.
— Думает о тонкой талии, сладком пупке и… — каждое предложение, каждый слог, Ник подтверждал не только шёпотом, но и лёгкими поцелуями, распаляющими Настю всерьёз.
Она уже не думала о том, насколько это будет удобно или неудобно, больно или нет. С досадой понимала, что Ник снова остановится, который раз за вечер, но оттолкнуть, разозлившись, не могла, как и настоять на своём. Разговоры перемежались с поцелуями, поцелуи с желанием, желание с остановкой.
Неизвестно, чьё терпение испытывал Ник и чего именно добивался. Настя плыла на волне своих эмоций, от которых не хотела отказываться, надеясь, что мужчина всё-таки сдастся ей или себе, если быть честной.
Через час разговоров и поцелуев Настя узнала, что Ник уехал из родного городка после одиннадцатого класса, поступил в медицинский вуз. Позже родители также перебрались кто куда, а дома осталась только бабушка, та отказывалась уезжать и даже перебираться в квартиру «приличней». Дела отца Ника пошли в гору, он мог позволить себе купить новую жилплощадь для своей матери. Только бабушка была на редкость упрямой и скандальной, так что всей семье пришлось смириться с таким положением вещей.
Ещё, оказывается, родители Ника развелись, причём, когда он уже учился в институте. Это удивило Настю, разве в таком возрасте разводятся?.. Причину Ник не назвал, сказал только «банальная история», из чего Настя сделала вывод, что его мама не избежала участи обманутой жены. Ничего удивительного. Если Ник похож на отца, мало кто устоит перед таким мужчиной. Настя, например, не устояла, а ведь она ничего о нём не знает, кроме того, что он точно не женат официально, хотя… И не хотелось думать, что Ник обманывает, а ничего другого в голову не приходило.
— Стась, всё-таки скажи, о чём думаешь? У тебя такое сосредоточенное личико, словно вычисляешь определитель матрицы третьего порядка.
— Что? — Настя очнулась. — Это что-то из высшей математики? Я даже ЕГЭ завалила, какая высшая математика?
— Не вижу связи, если честно. Не наговаривай на себя, необходимый минимум ты набрала.
— Поэтому меня каждый встречный спрашивает: «Что ты теперь будешь делать после фиаско всей жизни, Настя? Куда пойдёшь учиться? Как не пропадёшь, сирая и убогая?»
— Не хило вас в школе накрутили, — Ник качнул головой, то ли в удивлении, то ли в осуждении, девушка не разобрала. — ЕГЭ этот ваш — не показатель вообще ничего. Не слышала скандалы с поступившими на бюджет «стобальниками» без знаний русского языка за третий класс начальной школы? У тебя двухсторонняя пневмония была в апреле, какой ЕГЭ, какая подготовка?
— Отговорки.
— Здравый смысл. Захочешь поступить — поступишь. Значит, не хочешь. Нигде не указано, что человек в восемнадцать лет должен точно знать, чего он хочет. Когда в сорок не знают — это грустно, и то не всегда, а в девятнадцать — нормально. Я в девятнадцать бухал да девок портил, ЕГЭ я и сейчас провалю, а в юности ещё и проспал бы по синему делу.
— Ты же целеустремлённый! Как и Влад, и Надя — уникум.
— Наденька — уникум, тут я ничего не скажу, если и водятся за ней грешки, то не моего ума дело. А Веселов оправдал свою фамилию по юности, как и я. Нашла на кого смотреть, Стася, — Ник засмеялся. — Рассказать, как мы первый раз на Аккеме кутили? Веселов только поступил, отмечать начали ещё в поезде, да так напились, что станцию проехали. Влад твой разлюбезный в такие сопли был, что думал, Надя — ангел, спустившийся с небес. Ручонки, трясущиеся тянет к Наде, «Аве Мария» поёт.
— У него же слуха нет!
— Слуха нет, а голос есть, громкий, на весь плацкарт. Просил благословить его на грехи тяжкие.
— Грехи тяжкие?
— Что ещё в восемнадцать на уме? Только грехи: прелюбодеяние, чревоугодие.
— Благословила? — девушка начала смеяться, сначала тихо, потом всё громче. Она не помнила Влада в этом возрасте. Он остался расплывчатым пятном, ассоциацией с чем-то добрым, тёплым, любимым, родным, а на фотографиях в этом возрасте — тощим долговязым подростком с тонкими длинными руками. Настя только сейчас подумала, в какое чудо-юдо влюбилась двадцатилетняя Надежда Зуева, студентка второго курса медицинского вуза.
— А то! Ведро взяла у проводницы и окатила холодной водой. Он едва головой не проломил верхнюю полку, подпрыгнул и орал ещё минут десять отборным матом. Как нас милиция не загребла, до сих пор не понимаю.
— Это не мой брат!
— Да-да, Влад Веселов серьёзен, как бактериофаг!
Настя смеялась, представляя пьяного брата в восемнадцать лет, орущего на весь плацкартный вагон «Аве Мария», и не могла остановиться. Теперь-то он серьёзный, занимает важную должность, предпочитает одежду итальянский домов мод и заказывает вертолёт, чтобы посмотреть на Аккемскую долину с высоты птичьего полёта.
— Так что не накручивай себя из-за экзаменов. Немного отдохнёшь, осмотришься, всё решим, — Ник подмигнул, встал и подал Насте руку. — Спать?
Спальня находилась на третьем этаже. На втором было несколько гостевых комнат, как сказал Ник, но свои вещи и вещи Насти он отнёс на третий этаж. Огромное, под стать дому, помещение вмещало в себя только гигантскую кровать с изголовьем из натурального дерева, перетекающим в две прикроватные тумбы, и заканчивалось окном в пол с тяжёлыми, тёмными гардинами. В отличие от всего дома, где на окнах либо не было занавесок, либо висели светлые, полупрозрачные, декоративные, никак не скрывающие ни жильцов дома от окружающего мира, ни окружающий мир от жильцов. Из спальни выходило три двери: в коридор, откуда и зашли Настя с Ником, в гардеробную комнату, поразившую своим размахом, — Настины несколько футболок и ветровка смотрелись на хромированных вешалках как бедные родственники, — и в ванную комнату.
В ванной Настя застыла. Помимо белоснежной раковины на столешнице такого же кипенного глянца была установлена душевая кабина — огромная, как и всё остальное в этом доме, за стеклянной ширмой, с несколькими лейками, множеством режимов и даже подставкой, чтобы облокотиться с комфортом или сесть. И, наконец, ванна — белая, большая, овальной формы, напоминающая небольшой бассейн. На третьем этаже… Настя не понимала, как эта конструкция, наполненная водой, не проламывает пол. Хозяин дома был оригиналом и не самым прагматичным человеком на свете. Композицию завершал зеркальный потолок и зеркальные же вставки в полу и стенах, создавая впечатление почти бескрайнего помещения.