Жизнь, любовь и прочая магия (сборник) (СИ)

Но третий… кто будет третьим?! Только Люциуса он мог бы взять с собой. Это будет справедливо, это будет правильно. Вот только сам Люциус вряд ли придерживается того же мнения… Ведь он ничем и не рискует по сути, но… Желание и готовность должны быть искренними. Искренними! Где сиятельный лорд Малфой и где искренность?! Тем более, если речь идёт об искренней готовности пожертвовать собой… Что же делать… Нужен третий. И это не считая многих других проблем.
— Что? Всё так плохо? — озабоченно спросил Рон.
Гермиона только молча кивнула, потом обвела угрюмым взглядом собравшихся. С сомнением остановилась на старшем Малфое.
"Считает, — понял Снейп. — Понимает, что Люциус — слабое звено в цепи". Наткнулась взглядом на взгляд мужа. Куда там всем тем пронзительным, обжигающим и всяким другим, которыми он обычно пугает окружающих!
Вот это — взгляд, о который можно разбиться, как корабли в море разбиваются о рифы! Каменный, несломленный за целые века бурь и штормов, непреклонный. "Ты не будешь в этом участвовать", — говорил этот взгляд. Говорил так, что возражать было невозможно. А она и не стала возражать
— просто опустила глаза.
Гермиона могла бы учиться на любом факультете Хогвартса, включая Слизерин, — в ней было всё. И она отлично понимала, что лобовая атака — далеко не всегда лучшее решение.
— Ну что там, не томи! — не выдержал Рон, терпеливо ожидавший ответа уже минуты три.
Он единственный всё ещё пребывал в неведении относительно того, что было написано в редчайшей книге из собрания Блэков. В счастливом неведении, как справедливо полагали остальные, уже почерпнувшие из горького источника знаний. Луна, впрочем, тоже книгу не читала. Но Луна — это особый случай. Ей мистическим образом всегда известно больше остальных.
Гермиона отложила фолиант, сцепила руки в замок. Надо собраться, систематизировать всё, что она узнала за последние часы, объяснить Рону… в доступной форме — коротко и ясно. Это тоже может помочь охватить ситуацию в целом, собрать из частей единую картину.
— Он очень хорошо подготовился, Рон, — начала она, и все в комнате затихли, прислушиваясь к её негромкому голосу, потому что сразу поняли: это не пересказ прочитанного, а результат размышлений и анализа информации из всех источников. Даже Люциус, в отличие от Рона сразу сообразивший, кто этот "он", приготовился слушать со вниманием.
— Кто? Гарри? — спросил Рон.
— Нет, Гарри он застал врасплох, как и рассчитывал. Он всё рассчитал, понимаешь? Демон Кошмаров. Пожиратель Душ…
ГЛАВА 7. Страх Гарри
{4 октября. До Хэллоуина 27 дней}
В день памятного разговора с профессором Дримсом при активном участии Крюгера Гарри, несмотря ни на что, возвращался домой в приподнятом настроении. Спускаясь в огромный холл Академии, занимая своё место, куда утром его, как обычно, перенёс усовершенствованный многоразовый портключ, который получал при поступлении каждый студент МАМ, активируя его и привычно-мгновенно переносясь в дом на Гриммо, Поттер думал, что не стоит больше бороться со сном. Это путь, ведущий в тупик.
Надо бы поискать в библиотеке Блэков книги об этой напасти — так, на всякий случай. Можно попросить Кричера, он отлично ориентируется в этом книжном изобилии, систематизированном таким образом, что постичь эту самую систему Гарри никак не удавалось.
Он понимал, что она есть, но, когда казалось, что закономерности наконец-то выявлены, обязательно обнаруживалось нечто, рушившее их и оставляющее Гарри в недоумении — под руинами очередной, такой стройной, простой и понятной версии.
От того, чтобы расставить всё по-своему Гарри удерживало понимание, что на это уйдёт полжизни, — с одной стороны; и здравая мысль о том, что сейчас хотя бы Кричер может там что-то найти, а после не сможет уже никто — с другой.
Есть ещё библиотека Академии, но… Гарри давно пришлось признать, что самые ценные, самые древние книги по большей части хранятся в личных собраниях, а вовсе не в доступных студентам библиотечных хранилищах. Многие фолианты защищены от копирования, некоторые — настолько хорошо, что их даже вручную не переписать, пожелай кто-нибудь потратить на это мерлинову уйму времени.
Со вкусом и отменным аппетитом воздав должное стряпне Кричера, Гарри приказал ему не будить себя. Но на всякий случай всё же дал позволение нарушить этот запрет — в самом крайнем случае. И, оставив встревоженного домовика бесплодно вопрошать, какой случай можно считать крайним, а так же ворчать, бубнить и кряхтеть, на все лады склоняя безалаберность хозяина, Гарри отправился спать…
Он провалился в сон, как в пучину. Но поначалу там, на глубине, оказалось светло и приятно. Однако вскоре появилось подспудное ощущение приближающегося ужаса, оно росло, поднимаясь из глубин души, без всяких видимых причин.
Люди, не понаслышке знакомые не просто с неприятными или страшными снами, а самыми настоящими кошмарами, знают, как часто жуткое содержимое прячется за безобидной упаковкой.
Безоблачный день, улыбающиеся лица или цветущая лесная полянка с порхающими бабочками, или самые близкие люди и собственный уютный дом — всё это может стать началом кошмара, потому что контраст между любимым, красивым и безмятежным и выпущенными на волю глубинными страхами наносит самый сильный удар, самый глубокий, болезненный, сокрушительный…
Внутри растёт, зреет, крепнет с каждым мгновением ощущение неотвратимости ужаса, который пока не обрёл формы, у него пока нет ни лица, ни имени, совершенно неизвестно, чего от него ждать, — и тем сильнее он страшит.
Так и Гарри, глядя на улыбающуюся умиротворённую Гермиону, нашёптывающую что-то нежно-ласкательное своим очаровательным малышам — своим бесценным первенцам-двойняшкам, чувствовал, как неотвратимо надвигается нечто ужасное.
Он не знал — что, он не понимал, чем вызвано это чувство и, хуже того, он не только не представлял, как предотвратить приближающуюся катастрофу, но в глубине души был уверен, что это вообще невозможно.
Гермиона радостно возилась с детьми, малыши счастливо улыбались беззубыми ротиками и тянули к ней ручки, ухватывали протянутые игрушки, снова бросали — познавали мир, и более безмятежную сцену нельзя было представить.
А Гарри ощущал, как тиски напряжения и страха, в которых он зажат, сжимаются всё сильнее. Вот сейчас… сейчас… сейчас это случится…
Что именно — Гарри не мог даже предположить. Он забыл обо всём — о Крюгере, о том, что спит, — он вообще забыл себя, потерял, обратившись в зрение и слух, в одно сплошное ожидание, становившееся непереносимым. Он хотел, чтобы наконец произошло хоть что-нибудь, лишь бы не эта душащая неизвестность, лишь бы не ждать больше…
В дверь стучат. Гермиона открывает, не задумываясь. Гарри, убеждённый, что за дверью её поджидает какой-нибудь жуткий монстр, хочет закричать и остановить её, но голоса нет — только бессильный хрип вырывается из горла, и тело его не слушается, налившись непреодолимой тяжестью.