Слова на стене

Когда нам показывали школу, то сказали, что перед Пасхой каждый класс (кроме начальных) будет представлять свою интерпретацию кальварий. Одного ученика выберут на роль Иисуса. Его измажут фальшивой кровью и заставят тащить тяжелый фанерный крест по церковному полу. Другими словами, он будет задействован на всех стадиях по пути к распятию.
Это взволновало только меня одного.
Хотя эти витражи достаточно величественны и прекрасны. И ужасающи одновременно. Есть что-то успокаивающее в золотых и красных оттенках, когда на них падают солнечные лучи. В стекле даже кровь на лице Иисуса кажется чуть менее угрожающей. Однако уже через несколько минут я понял, что тут что-то не так.
Грудь Иисуса начала вздыматься и опадать. Я отвел от него взгляд и сосредоточился на шестом изображении. Там женщина по имени Вероника выступает из толпы, чтобы стереть кровь и пот с лица Иисуса, когда его ведут на смерть. Это моя любимая картина и, бесспорно, самая добрая из всех кальварий. Но когда я внимательно посмотрел на нее пару секунд, женщина начала дышать. Ее цветное платье почернело, и она повернулась лицом ко мне. После чего все остальные фигуры на картине тоже обернулись на меня.
Даже ангелы пристально смотрели в мою сторону, их стеклянные лица отражали утренний свет. Непонятный ветер зашелестел в их крыльях. Я закрыл глаза и наклонил голову, надеясь теперь лишь на то, что ребята по соседству решат, будто я усердно молюсь. Ангелы продолжали внимательно наблюдать за мной со стекла. Я хорошо понимал, что если снова посмотрю на них, то уже просто не смогу отвести взгляда.
Именно в этот момент я почувствовал, что Ребекка смотрит мне прямо в спину. Когда я обернулся, она улыбнулась мне. Это была ее привычная улыбка на тот случай, когда она понимала, что что-то идет не так, но только не хотела раздувать из этого большую проблему. Я знал и то, что все это не по-настоящему. Я знал, что она сама ненастоящая, хотя в тот момент в этом я не мог себя убедить. Я попытался сосредоточиться на причастии, которое сейчас проходило в церкви.
Я не стал вставать ради этого. Ну, вы, наверное, знаете, это когда раздают кусочки тела Христова, представляющие собой черствые облатки.
Смешно и то, что некоторые люди до сих пор удивляются, если ты не принимаешь участия в этом таинстве. Когда я был еще маленьким, мама объясняла мне это тем, будто эти люди считают, что слишком грешны для того, чтобы принимать тело Христово. Но даже если бы я не чувствовал себя так странно, мне не понравилась бы даже сама мысль о том, что какой-то старикан начнет совать мне в рот еду. Или эта затея делить чашу с вином еще с сотней незнакомых людей. Это самое вопиющее из всего того, что мне доводилось видеть. Из рук в руки передается одна и та же винная чаша. Ее вытирают, поворачивают и передают следующему. Как будто если ты протрешь край чаши одной и той же белой тряпкой, она магическим образом очистится. Кровь Христова… и слюна вон той девочки с подозрительным герпесом.
Вскоре Ребекка пересела на крайнее место впереди, через два ряда от меня. Она перебирала пальцами пряди волос и выглядела озабоченно. Мне захотелось успокоить ее, но тогда все бы обратили внимание на меня и на то, что я разговариваю с пустым местом. Хотя это и не ее вина в том, что она ненастоящая.
Вместо этого я сильней сгорбился и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы справиться с головокружением.
– С тобой все в порядке? – прошептала девушка по соседству со мной. Через мгновение я понял, что это была Майя, а еще через миг я уже объяснял ей, что меня просто мучает головная боль, что, по сути, не было стопроцентной ложью. Я часто говорю об этом. Но сейчас меня беспокоило еще и то, что я сомневался – сидела ли она рядом все время, пока мы находились в церкви, или же пересела сюда только недавно.
Не говоря больше ни слова, Майя встала со своего места и направилась к проходу, а скоро и вообще исчезла из вида. Но уже через минуту она вернулась с бутылкой в руке, которую тут же и передала мне.
Я обрадовался, что она принесла мне воды, а не аспирин. Я же не мог объяснить ей, что принимаю определенные лекарства, и теперь неизвестно, как это скажется на моем организме.
Потому что у меня зрительные галлюцинации, и еще я слышу голоса.
– Пей, – сказала она. – Иногда это помогает.
– Спасибо, – прошептал я в ответ. – Меня зовут Адам.
– Майя, – сказала она, снова обращая свое внимание к алтарю. Дуайт, разумеется, давно уже сказал мне ее имя, но я воспринял данную информацию как совершенно новую для себя, после чего постарался смотреть на нее, пользуясь исключительно своим периферийным зрением. Еще Дуайт сказал мне, что ее фамилия Сальвадор, и я уверен, что она филиппинка. Ее короткие каштановые волосы ровными аккуратными прядями едва доходят ей до плеч. Меня поразило еще и то, как ей удалось пропутешествовать вдоль всего ряда скамей, добыть воды и вернуться назад, не вызывая при этом гнева монахини, находившейся в конце ряда. Монахини, как правило, быстро находили наказание за любое нарушение правил во время мессы. Однако в этом случае Майя двигалась с такой решительностью, что никто не мог даже возразить против ее перемещений. Сестра Катерина только кивнула в ее направлении.
Я бы так легко никогда не отделался.
Майя внимательно слушала священника. Я видел, насколько сосредоточен был ее взгляд, однако время от времени он перемещался в мою сторону.
Только через минуту я догадался, что таким образом она проверяет, все ли со мной в порядке.
Я сделал вид, что мне это было безразлично.
В моей старой школе у меня были друзья. Я вырос вместе с ними. Катался на велосипедах. Ускользал из дома после начала «комендантского часа». Но когда они узнали, что со мной случилось, то начали бояться меня, как это произошло и с Полом. А после одного случая в школе и моего странного поведения они вообще перестали приходить ко мне и звонить.
С Майклом и Кевином мы дружили с пяти лет. Мы даже числились в одной команде по детскому бейсболу. Правда, они присылали мне открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, наверное, по требованию своих мам, после того, как я ушел из школы, но домой ко мне не наведывались. Мой лучший друг Тодд вообще бесследно исчез.
Скорей выздоравливай.
Как будто сумасшествие – это одно из тех заболеваний, которое пройдет, если хорошенько выспаться.
Но я понимаю, что им было страшно, и я не сержусь на них за это.
Я почувствовал, как кто-то толкнул меня в руку, и увидел, что Майя снова смотрит на меня.
– Все в порядке, – тихонько произнес я. Она смерила меня оценивающим взглядом, потом отвернулась, но при этом, судя по всему, не была уверена в том, что я не соврал.
Ангелы на витражах все еще наблюдали за мной, но я уже не обращал на это внимания.
Ребекка появилась передо мной и, обернувшись, улыбнулась, кивком указав на Майю.
После мессы все триста учеников прошагали по лужайке и вернулись в свои классы. У меня был урок по теории религии, которую преподавала сестра Катерина. Только на этом уроке я уже вместе не с Дуайтом, а с Майей. Сестра Катерина – самая молодая учительница в школе, но одновременно и самая крутая невеста Христова из всех, кого я когда-либо видел. Она бы ломала линейки, будь ее воля, а когда она по-настоящему сердится, то так морщит лоб, что ее белесые брови практически исчезают совсем.
– Сегодня, – сказала она, – я хочу посмотреть, насколько прилежно вы приготовили домашнее задание.
Она подняла повыше красный молитвенник, который мы все получили по почте за месяц до начала учебного года. Одним из заданий являлось прочитать все молитвы, но сейчас губы сестры Катерины скривились в маниакальной усмешке.
– Я бы хотела, чтобы вы написали мне все молитвы Розария, молитву святому Августину и Аве Мария по памяти, – добавила она.
Весь класс дружно застонал. Выучить все молитвы наизусть не входило в летнее задание. Наверное, поэтому на лице Майи тоже отразилось раздражение. Она поджала губы и с отвращением наморщила носик. Даже ярые католики наверняка не помнят все молитвы Розария наизусть, но если бы Майя знала о таком задании заранее, она бы, наверное, вызубрила их все. Я уже чувствовал, что она как раз из такой породы людей.