Кукольный загробный мир (СИ)
— Авилекса не встречал? Он нам очень нужен!
Хариами дальше не выдержал, из его глаз покатились слезы:
— Авилекс, Астемида, Ханниол, Фалиил, Раюл… их больше нет. Они мертвы.
— Как это? — Ингустин поначалу не смог испытать ожидаемый шок или хотя бы огорчиться. Вопрос был задан небрежно, с некой иронией, так как Ин был уверен, что это бред. Хара, кажется, на самом деле свихнулся.
Хариами решил как можно скорей поведать о всех последних событиях, да снять наконец камень с души — вернее, переложить часть его тяжести на остальных. Он скрипя сердцем коротко описал, что произошло, при этом даже не стараясь выставить Страшную куклу в качестве злодейки. В его повествовании она выглядела как тронувшаяся умом жертва обстоятельств. Весь удар он взял на себя, несколько раз повторив:
— Это я во всем виноват, я во всем виноват…
Тишина беззвучным грохотом опустилась на поляну… Даже кошастый с Плетенкой перестали играть, задумчиво посмотрев в сторону собравшихся.
— Мы раньше никогда не видели, как куклы умирают… — тихо прошептала Анфиона.
Массовых слез и рыданий не последовало, но все отрешенно посмотрели друг на друга, боясь задавать какие-то наводящие вопросы, боясь, что неаккуратный вопрос может всколыхнуть новые затаенные ужасы. Винцела лишь непонимающе хлопала глазами, несколько раз открывала рот, но не издала ни звука. Ингустин закрыл лицо руками и полностью ушел внутрь себя. Три подруги — Леафани, Клэйнис и Таурья — принялись тихо перешептываться.
— Что же теперь делать? — Ахтиней вмиг забыл о недавней находке. Шкатулка с загадочным глазом теперь оказалась не важнее пустого места.
Хариами присел на один из пней:
— Послушай, Исмир, у тебя же на ходу та телега, что ты делал?
Исмирал кивнул головой, механически отвечая:
— Там нечему ломаться, два колеса да простой ящик.
— Я возьму с собой… да вот хотя бы Ахтинея, мы вдвоем перевезем их тела сюда, на поляну. А вы просто ждите, что еще остается? И займемся мы этим прямо сейчас. Ахтиней, пошли…
Оба удалились, прихватив с собой неуклюжую деревянную конструкцию.
Те, кто остались, долгое время разговаривали шепотом, любой громкий голос теперь почему-то пугал. Винцела медленно произнесла:
— Надо бы сообщить Гимземину.
Ингустин скривил неприятную гримасу:
— Кому?.. Вы же знаете, что ему на всех нас плевать!
— И тем не менее.
Вина, ни кого больше ни о чем не спрашивая, быстро зашагала в сторону севера.
Возвращались уже вдвоем: рядом с ней нервно вышагивал алхимик в своем длинном хитоне, болотный цвет которого с каждым интегралом дней становился все ближе к простой грязи, а не к зелени водоема. Гимземин нервно потеребил нос и сверкнул черными зрачками:
— Что, доигрались, запускатели времени?
Ему не ответили. Если сейчас копаться в прошлом, то эта авантюрная идея все-таки принадлежала звездочету. Никто другой попросту не смог бы ее осуществить. Никто не знал, что пространство скуки окажется куда более враждебным, чем прежние романтические мысли о нем.
— Как нам теперь дальше жить? Мы все тоже умрем? — спросила Таурья и сразу же закрыла ладонью рот. — Ой, я опять что-то не так сказала!
— Будете жить как обычно, — устало произнес алхимик. — Надеюсь, теперь свой любопытный нос поменьше высовывать станете куда не следует. Мне однажды уже доводилось видеть смерть… там, в ойкумене. Давно-давно.
Ингустин нахмурил брови, присев на пенек от странного недомогания:
— Разве ты помнишь что-то из ойкумены еще до остановки времени? Это ж было бесконечно давно…
Гимземин тоже решил присесть:
— Нет. У меня почти полностью пропала память, как и у вас всех, но иногда… — он на несколько секунд задумался, выставив свой длинный нос куда-то в сторону запада. Его свисающие до плеч черные волосы с цветными кончиками чуть трепыхались от случайного ветра. — Иногда, словно вспышки, мелькают фрагменты прошлого. Почему — не знаю. Может, пары в моей лаборатории так действуют?
— Скажи, что теперь делать? — робко спросила Риатта.
— Ничего. Насколько мне ведома ситуация, после смерти куклы попадают в замок последнего Покоя… это нечто вреде музея. И остаются там навсегда.
— Интересно, где его искать? — подал голос молчавший все время Эльрамус.
— Неинтересно, нигде не искать. Он сам отыщет. Он постоянно парит в воздухе и как-то чувствует наступившую смерть. Нам просто нужно устроить церемонию прощания, а для этого тебе, Исмирал, придется кое-что изготовить. Дай-ка мне листок да карандаш, я нарисую.
Главный конструктор поляны послушно сходил за названными предметами, после чего Гимземин что-то старательно выводил на листке бумаги. Стояла напряженная тишина. Небо, обманывая всех вокруг, пыталось изображать беззаботную ясность. Порхали птицы да неугомонные бабочки, но кошастый вдруг потерял к ним всякий интерес. Своим звериным умом он понимал — случилось нечто важное, а звериная интуиция явно чуяла запах беды.
Исмирал даже в самом мрачном кошмаре не мог предположить, что ему когда-то придется делать гробы. Таким странным словом алхимик назвал вечные лежанки для кукол, закончивших жизненный путь. По его чертежам он изготовил пять одинаковых продольных ящиков, чуть конических, отдав их в руки Леафани. Та уже вместе с подругами обшила их богатой пурпурной тканью, а по краям наложила траурную белую тесьму, вьющуюся ажурными кружевами. К изголовьям гробов она изготовила аккуратные атласные подушечки. Все взбивала их да приглаживала, чтобы ее друзьям было на них удобней лежать.
Кое-кто в Сингулярности еще пытался относиться к смерти как к чему-то не совсем серьезному, нефатальному. Словно куклы просто лягут надолго поспать — всего лишь на вечность. Ведь настоящих смертей, кроме Гимземина, воочию никто еще не видел. Ну, если не считать растерзанных когтями Лео неуклюжих бабочек.
А ветер шумел над поляной, тормоша траурный покой, пытаясь внести каплю личного оптимизма в океан печали…
* * *Через несколько дней вернулись Ахтиней и Хариами, они тянули за собой деревянную телегу, из которой торчали безжизненно свисающие пластмассовые руки. Анфиона подбежала первой, увидела бледное лицо Астемиды и разрыдалась. Первая слеза оказалась катализатором настоящего эмоционального взрыва. Дальше хором заплакали остальные девчонки: Гемма, Винцела, Леафани, Клэйнис, Таурья. Только Риатта угрюмо стояла в стороне, не желая подходить ближе. Подсознательно она ощутила панический страх перед мертвыми. Ингустин с Исмиралом также не переставал вытирать глаза. Гимземин — и тот выпустил на волю несколько капелек влаги. Они скатились по его щеке и быстро засохли. Крайне дико было наблюдать тела своих друзей совсем без дыхания: с небрежно раскинутыми руками да как-то неестественно повернутыми головами. Глаза у всех были закрыты.
Когда волна отчаяния миновала, всех пятерых аккуратно положили в те красивые ящики, скрестив им руки на груди. Леафани каждого укрыла дорогим саваном, бережно расправив на нем все складки. Они как будто спали, придавленные мягким небом. Казалось, вот-вот пошевелится чье-то веко или дрогнет губа… но нет. Печать полной недвижимости надежно скрепляла тело каждого умершего. Вскоре слезы закончились. У всех, кроме одной Геммы. Она не отходила от гроба Ханниола, почти не обращала внимание на остальных, и постоянно всхлипывала да всхлипывала, совсем не вытирая мокрое лицо. Ханниол лежал, чуть запрокинув голову в посмертной гордости. Его рыжие волосы даже сейчас светились ярче остальных.
— Прощай, голова-вспышка… — в последний раз произнесла Винцела.
У Астемиды смерть не украла даже капли ее красоты: та же коса, плетеной змейкой расползшаяся по савану, то же чистое безупречное лицо, вздернутый бодро кончик носа. Фалиил и Раюл лежали, точно о чем-то думая, но по-разному. Раюл улыбался собственным мыслям, Фалиил же чуть нахмурил лоб. Полуулыбка Раюла так не увязывалась с обликом вечного покоя, что приходило будоражащее душу, дикое чувство, что он вот-вот улыбнется шире, потом резко встанет из гроба и скажет: «Да ладно, это ж шутка! А чего такие грустные? Смеяться надо».