Аметистовая вьюга

Каждый день — подарок неба, Каждый миг — игра судьбы. Стань таким, каким ты не был, И останься тем, кем был.
В вечный путь, не зная срока, Сам себя благослови. Есть же где-нибудь дорога От любви к любви.
Цыган продолжает петь, но Лис уже не слушал его. И я не слушала. Я смотрела в его глаза и спрашивала себя: как возможно, чтобы в этом хрупком, смертном теле была заключена ТАКАЯ суть?! КАК? И как я могла принять ЕГО за Старшего?!
— Ты очень интересная смертная, — повторил он в который раз. — Я никогда не встречал никого столь похожего на нас, но порождённого Порядком. Ты более принадлежишь Хаосу, чем его истинные дети.
И встал. Развёл руки, поклонился — едва-едва, но ниже, чем мог в моем представлении позволить себе. Рыжие волосы казались ожившими языками пламени, а глаза сияли.
— Вы прогнали мою тоску, дети первого из миров. Спасибо вам. Я хочу отблагодарить вас. Просите. Просите, чего хотите.
— Расскажи нам сказку, Князь. Сказку одного из тех миров, что давно канули в Хаос, — попросил предводитель цыган. — Это будет лучшим подарком для нас. Мы запомним твои слова, и будем нести их, передавать, хранить…
Лис рассмеялся. Счастливо. Громко. Радостно. Беззаботно. Он не сел — закружил вокруг костра. Он рассказывал, кружился, пел и смеялся. И кружили с ним две цыганки, словно в танце. И трещало пламя. И разливался в воздухе пряный, цветочный аромат свободы.
— Ты улыбаешься? — А я и не заметила. В голосе Акира удивление. — Я думал, ты и не умеешь.
— Он… невероятен! — Это чувство… Что это? Не удивление, не счастье. Что-то огромное, светлое и чистое. Что-то рвущееся наружу. Хочется смеяться и плакать. Хочется встать и присоединиться к златоглазому мальчишке, плетущему вязь танца, музыки и слов. Стать частью происходящего. Почувствовать его, слиться с ним.
— Не смотри, Рани. — Горечь. Тоска. Какая-то детская обида в голосе оборотня. — Не нужно. Не тревожь душу. Этот дар не для нас с тобой — для них. Они помнят его таким, и он вернулся на миг, потому, что они так пожелали. Этот Листопад давно исчез, нет больше огненного сказителя.
— Почему?
— Он нарушил Закон, Рани. Десять тысяч лет он спал, и сон этот был — что смерть. Десять тысячелетий Листопад ждал своего повелителя. Он вернутся, в последний день лета его пробудили. И наш народ возрадовался, мы слишком долго жили без него. Он — наш Защитник.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Потому, что он приказал. Ты нужна ему, он верит, что сможет с твоей помощью найти то, что когда-то потерял.
— Что найти? — спросила, а сама замерла. Словно кролик перед удавом. Нас разделяет лишь пламя. Глаза в глаза.
— Смысл существования, Вьюга… Скажи, он есть? Есть в этом мире хоть что-то, что оправдывает его существование. Есть? — В его голосе искры костра и ночной ветер. И мольба. Словно мой ответ может всё изменить. И приказ, которому я не могу не подчиниться. Прежде, чем успеваю задуматься, отвечаю. Отвечаю чужим голосом. Чужими словами.
— Есть. Я не знаю, существуют ли любовь, дружба, вера… Я знаю только, что пока в этом мире есть кто-то, готовый поделиться своим теплом с другими, он достоин существования.
Он протягивает руку, касается пламени, и огонь, словно ласковый зверь, лижет его тонкие длинные пальцы. Кольцами застывает алыми, танцует в его зрачках.
И Лис вновь меняется: распрямляет спину, расправляет плечи. И тени соскальзывают, убегают с его лица, уносят горькие складки и морщинки.
— Да будет так, Вьюга. Ткачиха не солгала, когда сказала, что я найду потерю там, где и не искал. Спасибо тебе, Вьюга… Спасибо, что подарила мне его.
И зачерпнул огонь горстями. И рассыпал его брызгами. Горячими, но не обжигающими. Тёплыми. Как его смех. Как его пальцы. Как его…
Огненные брызги. Танец чернокудрых красавиц и песня скрипки старого цыгана. Безумие и невероятная правильность происходящего.
И свобода. Пьянящая не хуже вина. Абсолютная свобода. То, чего я жажду больше всего на свете. То, что я и не надеялась когда-либо найти.
В этот момент я поняла: не важно, есть на мне ошейник или нет. Не важно, в качестве кого, но я пойду за ним куда угодно, сделаю ради него что угодно. И я возненавидела его за это.
Я ожидала чего угодно, но только не того, что увижу утром привычного Лиса. Прежнего. Так же мало походящего на стихию, как я сама. Неказистого и нелепого, некрасивого и не вызывающего у меня ничего, кроме раздражения. Мне не удавалось совместить их: Лиса и Листопад. Я не могла заставить себя поверить, что два столь разных, ни в чём не похожих существа могут быть одним.
Он сидел у потухшего кострища. Ни цыган, ни Акира не было видно. Ушли? А были ли они вообще? Всё произошедшее сейчас казалось мне сном. Прекрасным, но сном.
— Зачем ты маскируешься под человека, Лис? — спросила я хриплым со сна голосом. — Неужели стихии нужно всё это?
— Что это? — меланхолично переспросил он, теребя кончик заплетённых в косу волос. — Ты о плоти? И, Вьюга, забудь всё, чему тебя учили в этой вашей Академии. Я — не стихия. Не скажу, что стихий не существует — они есть. Но их могущество столь велико, что, вырвись они на свободу, никто и ничто не смогло бы удержать смертный мир от того, чтобы кануть в Хаос. Я же из Древнего народа, который в прошлом мире звали фейри. Я — Осенний Князь фейри. Мы бессмертные духи, слуги стихий. Их аватары. Их повелители. Их воплощения. Их младшие братья и сестры. Я медленно пыталась переварить услышанное, а Лис тем временем продолжил:
— И, не заблуждайся, ты видишь меня таким, какой я есть. Уж извини… Вчера я вошел в силу, был больше стихией, чем фейри. Но Листопад ушёл. Лишь одну ночь он владеет смертными землями, и эта ночь закончилась.
И встал. Покачал головой и пронзительно свистнул. Из кустов с оглушительным треском выкатился белый тигр. Отряхнулся. Повёл ушами. Сверкнул зелёными глазищами.
— Акир, перекинься, — с лёгкой укоризной. — Мы город идём.
— А зачем нам в город? — спросил оборотень. Я спешно отвернулась. Не то, чтобы засмущалась, но… — Великий, вы выдержали, вы справились. К чему теперь нам в город людей?
— Ты забыл, что я дал обещание Егерю? Си'Эн должна была нанять в этом городе проводника и телохранителя. Нужно выяснить, не возвращался ли он.
Я вздохнула и, не глядя на спутников, начала собираться. Смешно сказать — собираться. Из вещей у меня один грязный плащ, на котором я спала.
— Эй, Вьюга, пойди-ка сюда! — окликнул меня Лис. — Иди-иди, не бойся.
Я подошла, стараясь не смотреть на фейри. Фейри — слово-то какое… Запоминающееся. Я встречала его раньше, когда сбегала с занятий и просиживала в библиотеке, копаясь в старых летописях и дневниках магов прошлого. Но я думала, что фейри это — Старшие. Так выходило из кратких упоминаний и намёков. Щелчок. Серебряная нить, как живая, переползает на его запястье.
— Ну вот. Ты ведь хотела избавиться от него? Я провела ладонью по шее и резко отвернулась.
— И чем ты теперь недовольна? — Я недовольна? Это в его голосе воет ветер. Это от него пахнет раздражением и непониманием. А я…
— Думаешь, я счастлива сменить один ошейник на другой? — тихо. И в крик: — Я ненавижу тебя! Ненавижу за то, что ты сделал со мной! Да, ненавижу. Лис научил меня бояться, а теперь вот — и ненавидеть.
— Ты дал мне понюхать, каково это — быть абсолютно свободным, но мне никогда не познать этого. Ты показал мне то, чего я желаю больше всего на свете, и тут же отнял. Ты снял свою безделушку, но оставил поводок. За это я должна быть благодарна? Этим я должна быть счастлива?
И вышла на дорогу и направилась к открытым воротам. Глотая сухие рыдания и пытаясь найти в себе силы отказаться. Уйти. Забыть. Но я знала — не выйдет. Хочу я или нет, я пойду за ним. И умру за него. Только ради надежды — увидеть ещё раз, почувствовать, закружиться, согреться. Познать. Освободиться. И вновь почувствовать как натягивается поводок в его руках.
Теперь я понимаю, почему среди магов нет воистину верующих в Единого. И понимаю, почему ученикам не говорят о фейри. Ведь знают о них старые мудрые Мастера, наверняка знают. Только вот, увидев бога, нельзя больше служить людям. Они изменяют смертных, порабощают, уводят. И нет спасения тем, кто взглянул в их глаза и увидел своё отражение.