Метрополис. Индийская гробница (Романы)

— Как ваши дела, Гейльбрунн? Довольны вы вашим местом? Довольны вы вашей жизнью?
Светопреставление, кажется, не произвело бы на шофёра большего впечатления, чем вопрос его молодого хозяина. Он испуганно посмотрел на него, покраснел, побледнел.
— Я в чем-нибудь провинился, господин Фредер? — растерянно спросил он.
— Нисколько, Гейльбрунн. Я спрашиваю только потому, что меня интересует, как вы живете. Как вы поживаете, Гейльбрунн? Вы женаты?
— Да, господин Фредер!
Фредер медлил. Он задумался.
Губы его искривились.
— По моим подсчетам, у вас должно оставаться очень мало времени для вашей жены, потому что я имею привычку заставлять вас днем и ночью ждать-себя.
— За это мне платят, господин Фредер, — ответил шофер.
Фредер покачал головой. Он смотрел мимо своего собеседника, вдаль. Он спросил:
— Есть у вас дети?
После маленькой паузы послышался спокойный ответ:
— У меня был ребенок, господин Фредер.
Глаза Фредера спрашивали:
— Ну, и?
Шофер продолжал:
— Он умер.
— Умер? — тихо переспросил Фредер. — Когда?
— Вчера были похороны, — вежливо ответил шофер. Фредер хотел что-то сказать, но промолчал. Он задумался.
Затем он сказал:
— Я вчера весь день не отпускал вас. Вы уехали в час ночи. Вы не могли, значит, похоронить вашего единственного ребенка?
— Служба прежде всего, — ответил Гейльбрунн.
Фредер отвернулся.
— Почему вы не пришли ко мне? Я, конечно, отпустил бы вас.
Гейльбрунн мешкал с ответом. А Фредер почувствовал: сегодня — да, сегодня я не отказал бы, но вчера, вчера я был еще другим человеком, вчера я не пережил еще того, что пережил сегодня…
— Я б хотел, Гейльбрунн, чтобы вы с сегодняшнего дня имели ко мне больше доверия, как к человеку.
— Слушаю, господин Фредер, — машинально, не понимая, ответил шофер. Он закрыл за Фред ером дверцы автомобиля и осведомился:
— Куда?
Фредер ответил, не задумываясь.
— К блоку № 105.
Лицо шофера выразило некоторое изумление. С блока № 105 начинался город машин. Особый город, населенный машинами.
Сын Джо Фредерсена никогда еще не приказывал везти себя туда.
  
ГЛАВА II
 
Перед Джо Фредерсеном стоял его первый секретарь с выражением человека, который знает, что он погиб. Джо Фредерсен задал ему вопрос, и он не умел ответить на него.
Измученные глаза этого не совсем уже молодого человека бегали по огромной светлой комнате, куда, казалось, сходились нервы всего мира. В единственном во всю стену — окне комнаты, точно в рамке, был виден Метрополис. Потому что комната, где Джо Фредерсен работал двадцать три часа в сутки, была расположена в куполе мощного здания, которое в Метрополисе и во всем мире носило название «Новая Вавилонская Башня».
Джо Фредерсен легко вздохнул. И первому секретарю показалось, что в это мгновение подписан его смертный приговор.
— Ну? — негромко повторил Джо Фредерсен.
Ничего не помогало. Так или иначе надо было ответить.
— Я ошибся, господин Фредерсен, — беззвучно сказал Эрнст Геймердинг.
— Гм….
Рука Джо Фредерсена бросила на блюдце карандаш, который он держал в пальцах.
— В последнее время вы довольна часто ошибаетесь, Геймердинг. Я не люблю этого. Я плачу моим людям за то, чтобы они ошибались возможно реже.
Первый секретарь хотел что-то ответить, но не успел, потому что в этот момент дверь, ведущая в переднюю, распахнулась так резко, что Эрнст Геймердинг вздрогнул и болезненно побледнел.
Джо Фредерсен не обернулся к человеку, который так бесцеремонно ворвался к нему. Он смотрел в лицо своего первого секретаря, и его рука вновь протянулась за только что отложенным карандашиком.
— Что тебе нужно, Фредер? — спросил Джо Фредерсен, не оборачивая головы, точно он узнал своего сына по его дыханию.
Да, это был Фредер. Но он мало походил на того Фредера, который часа два тому назад весело бегал по чудесным лужайкам Вечных Садов. Он не ответил сразу на спокойный вопрос своего отца. Но испуганные глаза его не отрывались от измученных глаз Геймердинга.
Сейчас только Джо Фредерсен повернул голову. Он увидел своего сына и спокойно поднялся. Он засунул руки в карманы брюк.
— Стакан воды для господина Фредера, — сказал он.
Но Фредер отказался, точно ему некогда было задерживаться. Наконец, он произнес:
— Я был в городе машин, отец!
Правая бровь Джо Фредерсена медленно поднялась. Он спросил:
— Что искал ты в городе машин, Фредер? Кто впустил тебя? Кто водил тебя?
Фредер, казалось, не понял ни одного из трёх, вопросов, заданных ему отцом. Во всяком случае он не ответил на них.
— У машины «М» случилось несчастие, — продолжал Фредер. — Он задрожал, застонав, как подстреленный. Я был при этом.
Он бился руками об стену, он спрятал голову в руках.
Джо Фредерсен не двинулся с места. Он только слегка повернулся к Геймердингу, который, прислонившись к столу, с посеревшим лицом смотрел на Фредера.
— Как это случилось, Геймердинг, — спросил Джо Фредерсен вполголоса, — что я узнаю о несчастий с машиной М от своего сына — не от вас?
Первый секретарь тщетно искал ответа. Он не нашел его. Бессильный уйти от когтей жестких глаз, которые держали его, он стоял, словно в параличе. Лицо его с секунды на секунду становилось все бледнее.
Точно поняв, что стоящий перед ним человек не в состоянии двинуть членом, пока он держит его своим взглядом, Джо Фредерсен отвел глаза.
— Подробности! — сказал он.
Первый секретарь оставил комнату.
Джо Фредерсен взял с письменного стола маленькую книжечку и перелистал ее. Короткая твердая черта появилась на месте где стояло имя Эрнста Геймердинга.
Достаточно было одного взгляда, чтобы из комнаты вышли остальные служащие.
Джо Фредерсен подошел к своему сыну. В том, как изменился самый звук его шагов, в движении, которым он положил свою руку на плечо сына, было столько грустной нежности, что голова самого могущественного в Метрополисе человека склонилась под нею, точно под непосильной тяжестью.
— Пойдем, Фредер, — сказал он ласково.
На секунду он закрыл глаза, точно переутомившись. Фредер обернулся.
— Отец! Мне пришлось увидеть это! Я был там, когда машина вдруг встала — да, встала, как огромный дикий зверь, она выла, как зверь, она была вся в кипящих парах. И из этих туманных паров падали тела обварившихся людей. Люди лежали на земле, корчились в нестерпимых муках и прижимали кулаки к своим ранам. И хоть они кричали так, что глаза вылезали у них из орбит, — криков не было слышно: рёв машины заглушал их…
Джо Фредерсен держал сына обеими руками. Он не смотрел на него, он смотрел вдаль.
— Ты молод, — сказал он тихо, когда Фредер замолчал. — Ты слишком молод.
— Для чего, отец?
— Чтобы нервы твои выдержали испытание.
Фредер поднес обе руки ко лбу.
— Я надеюсь, что никогда не придёт время, когда я буду равнодушно смотреть на муки людей.
— Ты научишься этому, милый мой сын, — ответил Джо Фредерсен. Ты должен будешь научиться этому, как научился я — и все, кто стоит наверху.
Глаза молодого человека в упор смотрели на отца.
— Тогда я не хочу никогда стоять наверху, — сказал он. — Никогда! Шелковая рубашка горит на моих плечах — с тех пор, как я знаю, что существуют люди, дети которых ходят в лохмотьях… Это безумие отец, кормить собак деликатесами, когда люди голодают и умирают с голоду. Это безумие, что наверху все— смех, танцы и блаженство, а внизу— стоны и проклятия. Ты можешь спать, отец? — спросил он, пристально глядя на отца. — Ты можешь спокойно спать, зная, что миллионы людей прокляты — что они живут в аду? В аду, в котором заставляешь их жить ты — ты и все те, кто наверху?