Марсала (СИ)

Но так было ровно до вечера четверга.
В конце дня на рабочем столе её снова ждала подарочная коробка. На этот раз в ней не оказалось карточки с пожеланиями, но та была и не нужна. Содержимое говорило само за себя.
В коробке с фирменным тиснением лежало аккуратно сложенное платье. Конечно же, цвета марсала — Маргарита бы удивилась, если б оттенок был другим. Вечернее, в пол, из тонкой струящейся ткани, обнажающее плечи и частично — спину. Уже примеряя его дома, она как сумасшедшая улыбалась своему отражению в зеркале, словно это было не платье вовсе… словно её тело вместе с летящей тканью заволокло нечто другое, окрыляющее и дарящее пьянящее чувство предвкушения большего, манящего своей остротой и необъяснимым желанием.
А ко всему прочему теперь Рите не надо было ломать голову, в чём идти на званый ужин с пока ещё потенциальными шведскими партнёрами, и это тоже было весомым аргументом в пользу её коварного босса! Обаятельного наглеца, который даже на расстоянии, не проронив ни единого слова в телефонных разговорах о чём-то, не касающемся дел, не написав ей и пары строк в сообщении, умудрялся флиртовать одними только подарками.
****И сколько бы сомнений не продолжало её одолевать, Рита понимала — ещё немного, и она сдастся. Ещё совсем чуть-чуть, и она отпустит свои чувства на волю, перестанет им сопротивляться, перестанет себя обманывать и пытаться образумить. И пошлёт к чёртовой матери все доводы, все оглядки назад и планы наперёд! Ей сейчас просто дико хотелось снова влюбиться, жарко, неистово, по-настоящему. Безрассудно окунуться с головой в омут, пусть даже совершенно не зная его дна. Рискнуть. И, возможно, в третий раз у них действительно что-то, да получится…
12
«Тургенев» встречал гостей мягким светом, отражающимся в миллионах граней прозрачных кристалликов на люстрах и светильниках, в хрустале на больших круглых столах, накрытых белоснежными скатертями, в блеске начищенного серебра и бликах тонкого белого фарфора. А ещё ублажающей слух музыкой струнного квартета, вышколенным и казавшимся невидимым персоналом, живым огнём в подсвечниках и неповторимой атмосферой, благодаря которой и имел репутацию одного из лучших заведений города.
Прибыв на место чуть раньше назначенного времени, Рита уже успела проинспектировать зал и ознакомиться с меню, встретить вместе с Татьяной первых гостей, проследить за тем, чтобы все комфортно себя чувствовали на отведённых местах. До начала торжественной части оставалось ещё не менее часа, но Стрельцова всё не было…
«Встал в пробку, скоро буду» пришло от него сообщение в ответ на Ритино «Ты где?». Обычно её начальник не имел привычки опаздывать, особенно на столь важные мероприятия. Но сначала случилась непредвиденная задержка поезда, который доставил его в город на час позже планируемого времени, теперь вот эта пробка…
А Рита тем временем играла роль гостеприимной хозяйки, обходя зал по кругу и интересуясь, всё ли нравится гостям.
— So wonderful, мисс Маргаретта. Вы очьяровательны! — отвечал на её вопрос, очередной представитель шведской делегации, беззастенчиво мешая языки и чудовищно коверкая её имя.
На что она лишь дежурно улыбалась в ответ, сдержанно благодарила за комплимент и скорее удалялась. Шла прочь от горячих взглядов мужчин и оценивающе-ледяных — их спутниц, если такие обнаруживались рядом. Причём комплименты сыпались на неё со всех сторон — не только от обычно сдержанных шведов, но и — само собой! — от гостей местного разлива, тем или иным образом приближенных к «Аскелле» или полезных ей бизнесменов и политиков.
— Маргарита Георгиевна, вы сегодня-таки произвели фурор, — к Рите, наконец отошедшей перевести дыхание в тень одной из колонн, приблизилась Коновалова, затянутая, в отличие от неё, в довольно строгое чёрное платье. — Не боишься, что рёбра старых пердунов, — шёпотом, кивнув в сторону кучки местных шишек, продолжила она, усмехаясь, — не выдержат?
— Рёбра? — удивилась Рита. — В смысле?
— Рёбра, рёбра, — подтвердила, улыбаясь, Татьяна. — Не выдержат нашествия бесов, — пояснила. — Глянь, даже сам Густафссон глазами стреляет в поиске твоей персоны! — перевела она взгляд с местной элиты на шведских партнёров. — А его, между прочим, внуки в родном Стокгольме дожидаются. Хватит удар бедного дедушку, с кем потом нашему дорогому Павлу Васильевичу торговый центр строить?
— Да ну тебя, Тань! — тихо рассмеялась Маргарита в ответ, легонько пихнув её локтем. — А Павел Васильевич, между прочим, сам виноват: мой внешний вид — исключительно исполнение воли его генерального величества, — со значением подняв указательный палец вверх, изрекла она.
— Ого! Даже так? — Татьяна насмешливо подняла бровь. — Стратегия, значит? Ловите на живца? Пользуетесь тем, что кровь бедных шведских старичков покинет их убелённые сединами головы, и будете брать их тёпленькими и безвольными…
— Бедных? Старичков? — Рита с красноречивым скептицизмом посмотрела в сторону шведов, среди которых упомянутый Густафссон был старше всех, но даже его сложно было назвать стариком, несмотря на наличие внуков.
— Ну не молодчиков же! Пусть и далеко не бедных… Так, а вот и наш молодчик! — повернула пиарщица голову в сторону входа в зал. — Явился, слава те господи…
Маргарита тут же устремила глаза в ту же сторону, что и Татьяна. Сердце в её груди ожидаемо совершило кульбит и понеслось галопом, оглушая уханьем в висках.
Да уж, реакция… Она словно дебютантка на первом балу, честное слово! Осталось только залиться краской и потупить очи долу… Встряхнувшись и прогоняя морок на секунду привидевшегося ей бала, где ей полагалась роль эдакой Наташи Ростовой, а Павел, естественно, был никем иным, как блистательным красавцем Болконским, Рита попыталась сосредоточиться на том, что продолжала вещать Коновалова. Но выходило из рук вон плохо — и взгляд, и абсолютно все мысли были рядом с человеком, уверенно двигающимся по залу, ослепляющим своей фирменной улыбкой и одинаково тепло приветствующим всех, кто попадался на пути. Выглядящий как всегда с иголочки, как будто не вернулся буквально час назад из изматывающей командировки, а неделю нежился где-нибудь на европейском курорте, Стрельцов просто излучал приветливость, сдержанную, но в искренности которой не усомнился бы никто. Впрочем, как и всегда. Даже некая небрежность словно чуть взлохмаченной причёски всегда выглядела так, будто над ней трудилась целая группа стилистов, хотя уж кто-кто, а Маргарита знала — это всего лишь последствия его привычного жеста, когда он в раздумьях запускал руку в шевелюру.
Какой же он всё-таки… Единственный из сотен, тысяч, миллионов, кто сумел пробить её броню, за какую-то неделю сумел просочиться внутрь, капля за каплей наполнив Риту самим собой, вытеснив все сомнения и опасения… Красивый, притягательный, желанный…
Чёрт, кажется, она сходит с ума! Но сопротивляться этому сумасшествию больше не может…
Весь вечер прошёл для Маргариты словно в тумане. Она улыбалась, вела светские беседы, продолжала ловить на себе заинтересованные взгляды. Ещё бы! Не то, чтобы она льстила себе, но — объективно — выглядела она и правда отлично. Струящаяся ткань насыщенного винного цвета облегала её стройный стан, в движении прилегая к телу то тут, то там, и обрисовывая все вогнутости и выпуклости фигуры. Несколько прядей из обманчиво простой причёски завитками ложились на плечи, пара свободных браслетов притягивала взгляд к тонкому запястью… Ничего кричащего, никакого блеска бриллиантов напоказ, никакого ощущения расфуфыренности — наверное, этим она и выделялась от основной массы дам всех возрастов, пытающихся перещеголять друг друга, и иногда не зная меры. Что в «уколах красоты», превращающих их лица в кукольные маски, что в количестве и каратах украшений.
После окончания торжественной части, со всеми полагающимися речами, рукопожатиями и церемониальными росчерками золотых паркеров под вспышками камер, публика испила шампанского в честь знаменательного события и приступила к ужину. Всё это время Маргарита украдкой кидала взгляды на источающего направо и налево обаяние Павла и, несмотря на всё понимание глупости подобной реакции, начинала ревновать его ко всему на свете. К работе, которая не давала бросить всё и, наконец, подойти к ней. К шведам, к русским, к директорам, к депутатам, к их женам, дочерям, любовницам… Ничего на свете она не ждала сейчас так, как этой встречи, когда все формальности останутся позади, будто с их прощания прошло не два дня, а целая вечность. И ничего с такой же силой не боялась одновременно…