Айя и Лекс (СИ)

И снова в руке телефон, один вызов.
— Корзин, мне нужен нашатырь, вода и быстро, — не дав другу и слова сказать, отчеканивает Алекс. — Я у главного входа.
— Буду через пять минут.
Пять минут. Отсчет пошел.
— Ну же, девочка, очнись. Давай-давай, не нужно меня пугать. Стар я уже для переживаний.
— Алексей Николаевич? — удивленный голос заставляет его оторваться от бледного лица девчонки. Перед ним стоит невысокая чуть полноватая женщина в белом халате. Акушер-гинеколог. Алекс несколько раз пересекался с ней на медицинских форумах. — Корсак? — ее взгляд метнулся к Айе, а в руке бутылка с водой. Алекс перехватывает у нее бутылку, брызгает на лицо Айи. Та закашливается, открывает глаза и тут же пытается сесть, но Алекс не дает.
— Лежи тихо! — приказывает. Синеглазка вытаращивает на него и без того огромные синие глазищи, но неожиданно слушается. Алекс удовлетворенно кивает.
— Алексей Николаевич, простите, ради Бога, — лепечет женщина-врач. — Я же не знала. Я бы ни за что…
— Молчать! — рявкает. Айя вздрагивает, сжимается вся. Алекс хмурится. В дверях появляется Корзин, но Алекс машет другу — отбой. Тот разводит руками и скрывается в недрах университета.
Поднимается.
— Ты, — Айе, — лежишь спокойно и даже не пытаешься встать, — она пытается возмутиться, но Алекс наклоняется над ее лицом и выдыхает в чуть приоткрывшиеся губы: — Выпорю, — она вздрагивает, а он усмехается понимающе. — Кивни, если поняла, — ошарашенная Синеглазка слабо кивает. — Умница. А мы с вами отойдем.
Он отводит врача подальше от Айи, чтобы та не слышала их разговор. Алекс чувствует: услышанное не понравится ему. Женщина что-то бормочет, извиняется. Алекс вникает с трудом, не сводя глаз с Синеглазки. С той станется удрать. Но нет, лежит и не шелохнется.
Вздохнув, жестом обрывает врача.
— Спокойно и по порядку. О чем вы не знали?
— Да я и подумать не могла, что Корсак и вы…что. она…
Алекс скрещивает на груди руки, с толикой веселья наблюдая, как взрослая женщина краснеет и нервно теребит очки.
— Любовники вы хотели сказать? — подсказывает он.
Женщина кивает. Алекс уже не сдерживает улыбки. Айя же лежит, уставившись в синее небо.
— И? Проблема в чем, я не понял.
— Понимаете, мне позвонили и попросили выписать Корсак направление на аборт.
— На что? — смерив женщину тяжелым взглядом.
— Да я бы никогда…но я не знала, что ребенок ваш. Алексей Николаевич…
Ребенок? Ребенок… Все сходится. Не зря она в обморок грохнулась. Что-то противное скручивается в груди, мешает дышать. Задумчиво потирает бровь. Нет, он знает, что у Синеглазки жених есть. Был. Судя по словам Леськи — Айю ничего не связывает с бывшим. А теперь…ребенок. Черт, как же все некстати.
— Срок какой?
— А вы…
— Какой срок? — настойчивее повторяет и женщина съеживается от металла в его голосе.
— Семь-восемь недель.
— Отклонения есть?
Отрицательное качание головой.
— А общее состояние?
— Кроме переутомления — все в пределах нормы.
Он кивает. Семь-восемь недель. Странный срок. Что-то ворочается внутри нехорошее. Он ослабляет галстук, расстегивает рубашку. Семь-восемь недель. Твою ж мать! Он же может быть его. Семь-восемь недель. И за это время у нее никого не было. И тогда в поезде он брал ее без защиты, и кончал в нее. С той ночи прошло аккурат семь недель.
— Алексей Николаевич…
— Кто звонил?
— Что, простите?
— Кто вам звонил и просил об аборте?
— Марина Владимировна.
Ярость рвет жилы, взвывает раненым зверем. Алекс глухо рычит, сжимая кулаки. Врач отшатывается от него, выпускает очки. Алекс окидывает аллею бешеным взглядом, находит Айю, послушно лежащую на лавочке и рисующую в воздухе причудливые узоры. Выдыхает со свистом, распуская кулаки. Чувствуя, как странное тепло растекается по телу от одного вида хрупкой фигурки. Обуздывает ярость, уравнивая дыхание.
— Передайте Марине Владимировне, что эта девочка — моя.
  
4
 
Конец апреля.
Что-то неладное со мной творится. Ладно, обморок. При беременности такое бывает. Не удивлюсь, если еще и токсикоз нагрянет. Но вот реакция на этого…Алексея Николаевича — это просто смертоубийство какое-то. Так реагировать на мужика, которого знать не знаешь. Ну переспали один раз. Ну ладно, не раз. Ночь была длинной и сумасшедшей. Вырваться от темпераментного и не знающего усталости любовника мне удалось лишь когда он все-таки выдохся и уснул, не выпуская меня из своих объятий. Устроил на себе и уснул, лишь попросил никуда не сбегать, пока он не проснется. Ага, как же. Сошла на первой станции. Поймала такси и вернулась обратно в город. Денег, правда, пришлось у него одолжить. Но, полагаю, он не в обиде. Хотя черт разберет. Вон как злится — взгляд колкий, прожигающий, и кулаки сжаты, желваки ходят. Пожалуй, он не просто злится — он в бешенстве. Интересно, что такое ему врачиха поведала, что вывело его из себя? Вздыхаю, запахнув на груди разорванную блузку. Любимую, между прочим. А он ее вон как лихо разодрал. Еще и приказывать вздумал. Фигушки послушалась я бы его, если бы мне было чуточку легче. И плевать на его пронзительный взгляд, от которого внутри все холодеет и пылает. На его бархатистый, обволакивающий голос, вызывающий неконтролируемое желание прижаться к нему, коснуться губами. Ошарашенная собственной реакцией, лежу и делаю вид, что ничего не замечаю, выводя в воздухе причудливые узоры. Движения пальцев успокаивают, а в голове рождаются картинки, складываются в мини-сюжеты, которые наверняка вечером найдут свое отражение на бумаге. И тошнота откатывается, оставляя неприятный привкус на языке. Поесть бы чего-нибудь. С самого утра ни крошки во рту не было.
— Как ты? — от низкого голоса, прозвучавшего совсем рядом, невольно вздрагиваю. Алексей стоит надо мной, засунув руки в карманы брюк, и пытливо смотрит на меня.
Дергаю плечом, садясь. Мир снова пускается в пляс, и я зажмуриваюсь, пытаясь угомонить расходившееся сердце.
— Тише…тише…не надо резких движений…
Сильные руки прижимают к себе, гладят по волосам. И становится легче дышать, впитывая запах этого мужчины: кардамон, корица и сандал. Чувственный и дерзкий, как он сам. И я невольно трусь носом о его плечо.
— Легче? — насмешливым шепотом.
Предпочитаю не отвечать. Вздохнув, отодвигаюсь от затянутого пиджаком плеча, заглядываю в напряженное лицо мужчины, сводящего с ума. Я бесстыдно его рассматриваю, очерчиваю взглядом острые скулы, темную бороду, внимательные черные глаза в разломе бровей, высокий лоб, на который падает непослушная прядка стильно уложенных волос, черных с проблесками седины, чувственные губы, изогнутые в чуть кривоватой усмешке.
— Нравлюсь? — вкрадчиво, опаляя дыханием шею.
Шумно сглатываю, ощущая, как пересохло горло. А внутри — настоящий пожар ломает все преграды и доводы разума. Впрочем, последний рядом с этим мужчиной отключался напрочь. Уже не в первый раз.
— А ты мне нравишься, — снова тот же волнующий шепот, пробирающий до дрожи. — Очень, — он прихватывает губами мочку уха. — Сладкая…
Меня словно током шандарахнуло. Отшатываюсь, с изумлением глядя в смеющиеся, чуть прищуренные черные глазищи. Краска стыда заливает лицо. Боже, я чокнулась. Сижу на лавочке под университетом и едва ли не трахаюсь с незнакомым мужиком. Дрожащими руками запахиваю блузку, чувствуя, как стучат зубы.
— Не нервничай, маленькая, — почти приказывает, расстегнув и стянув с плеч пиджак. — Всем плевать на нас. Поверь мне, — и, подмигнув, закутывает меня в свой пиджак. И я снова оказываюсь в кольце сильных рук. Но на этот раз ненадолго. Безумие какое-то. Выворачиваюсь из рук и отодвигаюсь как можно дальше, отгородившись мужским пиджаком от его же хозяина. Странное дело — с Пашкой никогда такого не было, чтобы от одного голоса у меня крышу рвало.