52 Гц (СИ)

— Ларри, — сказал Майкл. — Я так и не понял, в чем его интерес. И при чем тут Сазерленд.
— Мы говорили об этом вчера! Если ты не запомнил — купи себе диктофон и включай его каждый раз, когда я с тобой разговариваю! А потом слушай его перед сном!
— Нет, я помню, что он написал книжку, — вяло сказал Майкл, с трудом припоминая события вчерашнего дня. — И она типа стала бестселлером и поэтому по ней ставят фильм. А Ларри весь в ожидании, что за этот фильм я принесу ему в зубах первый Оскар, чтобы он мог повесить на меня новый ценник. Я про другое. У нас свои сценаристы есть, нахуй этот мудак нужен Ларри? Сценарий готов, права у студии. Пусть катится нахер.
— Майки, — аккуратным голосом сказал Зак. — Открой уши.
Майкл зевнул и протер глаза кулаком. Под веко попала ресница и немилосердно жглась, вызывая слезный рефлекс.
— Ларри считает, что книга — огонь, — сказал Зак. — И очень не хочет, чтобы наши сценаристы запороли материал, потому что тут надо тонко, это тебе не летний блокбастер. Сазерленд до февраля сидит и правит сценарий. Все должно быть и-де-аль-но. Ты же знаешь, что у нас кризис, эти строчилы все считают себя Хэмингуэями и хотят гонорары, будто они тут самые главные. Книга взяла Букера, и если мы не сделаем этот сценарий сейчас, Сазерленд пойдет договариваться с «Фокс» или «Парамаунт». И я его понимаю, он тоже хочет кушать, желательно — золотой ложкой. Но если он уйдет и унесет сценарий, мы будем в жопе. Потому что твой Оскар возьмет какой-нибудь Том Харди и будет абсолютно прав.
Майкл поскреб ногтями колючую щеку, недовольно вздохнул. Лежать на голом полу было жестко и холодно. Он взял край одеяла, которое свешивалось с постели, стащил на себя. Синтетический наполнитель, нагретый за ночь его теплом, укрыл ноги и подмерзшие плечи. Майкл закутался, как мог, завернул ступни.
— Слушай, — вяло сказал он. — Если он так нужен в проекте — позвони ему, пусть возвращается и пишет, что там ему надо писать. Я тогда сам уйду. Пусть Ларри подыщет кого-нибудь на мое место. Ему-то какая разница, кто играет?
— Куда ты уйдешь, — жестко одернул Зак.
— Не знаю, — честно сказал Майкл. — Отдохнуть. Летом начинается вторая часть "Неверлэнда", а до него у меня график промотуров по дням расписан. Я два года света белого не видел, можно я просто поваляюсь и пожру пиццу?..
— Нельзя, — отрезал Зак.
— Сазерленд — мудак, — упрямо повторил Майкл. — Я не хочу с ним работать.
Зак замолчал. Майкл глубоко вздохнул, ощущая навалившуюся тишину, как пухлую белую подушку, которой кто-то хочет его задушить.
— У тебя что, отходняк? — деловым тоном спросил Зак. — Похмелье? Депрессия? Ты ширялся всю ночь?
— Ничем я не ширялся, — пробурчал Майкл. — Приехал домой и лег спать. Ты меня разбудил.
— Ты забыл, что твоя подпись уже стоит на контракте?
— Ну и отмени его, подумаешь, что там стоит.
— Майки, ты понимаешь, что если ты кинешь Ларри, он сделает тебе очень больно? Тебя история с Фабьен ничему не научила?
— У Ларри целая студия таких, как я. Найдет другого.
— На твоем месте, — зло начал Зак, — я бы молился каждый божий день, чтобы Ларри не нашел себе другого, потому что если он найдет, ты ему будешь больше не нужен, а если ты ему будешь больше не нужен, твоей карьерой можно будет только подтереться, ты понимаешь это?..
Майкл пренебрежительно фыркнул.
— Ларри не господь бог.
— Ларри!.. Ларри больше, чем господь бог, Майки. Знаешь, что с тобой будет, если ты кинешь его его? Спроси меня, давай, спроси, что с тобой будет, если ты кинешь его?
Майкл поднялся на ноги, оставив одеяло на полу. Подтянул спадающие штаны, босиком вышел из спальни, прихватив свободной рукой аппарат. Длинный провод змеился за ним. По гладкому холодному полу Майкл дошлепал до гостиной, взял оставленную на полке пачку сигарет, потряс: та оказалась пустой. Положил ее обратно, огляделся, вспоминая, где у него было еще. Через кухню дошел до прихожей, начал одной рукой шарить по карманам своих курток и пиджаков, придерживая старомодную трубку плечом.
— Да ничего мне не будет. "Неверлэнд" был успешным, он собрал в прокате семьсот миллионов. Второй принесет еще больше. Он позлится и успокоится. Я ему нужен. Я приношу деньги.
— Он успокоится, — согласился Зак. — Знаешь, когда он успокоится?.. Когда возьмет самую огромную камеру, — заорал он в трубку, — и засунет тебе в жопу по самый аппендикс! И единственный фильм, который ты будешь снимать! До конца своей жизни! Это документалку о своем охуенно богатом! Глубоком! Чувствительном внутреннем мире! Который никому! Нахрен! Не интересен!
Майкл нашарил пачку сигарет во внутреннем кармане пиджака, раскрыл, ухватил сигарету зубами и огляделся в поисках зажигалки. Не нашел. Вернулся на кухню, покрутил ручки плиты, отыскивая автоподжиг. Кажется, он пользовался ею пару раз — делал себе яичницу и поджаривал тосты — но слишком давно, чтобы вспомнить, что крутить и куда нажимать. Потом с треском проскочила искра, вспыхнул газ. Майкл прикурил, наклонившись к зубчикам голубого пламени, щурясь от горячего воздуха. Поставил телефон в пустую мойку, чтобы не мешал под рукой
— Ты не можешь уйти, — спокойно повторил Зак. — Когда студия заключала контракт на экранизацию, у Сазерленда было условие: главную роль будешь играть ты.
— Что?!
Майкл выронил зажженную сигарету себе на голую ногу, обжегся, коротко выматерился.
— Что! — снова завелся Зак. — Это я спрашиваю, что! И ты прямо сейчас мне расскажешь!
— Что расскажу? — разозлился Майкл.
— Все! Почему он не хочет работать с тобой! Почему ты не хочешь работать ним! Почему он выкатывает такие условия, а потом сливается, едва тебя видит! Я твой агент, блядь, я прикрываю твою жопу, если кто-то хочет в нее что-то сунуть, так что я слушаю, Майки, что! Нахрен! Здесь! Происходит!
Майкл упрямо вздохнул. Поднял сигарету с пола, опять подкурил от газа.
— Тебя не касается.
— Меня касается все! Вся твоя жизнь! Я должен знать, что ты ешь, что пьешь, какие трусы носишь, с кем трахаешься, какой соус берешь к крылышкам, сколько фрикций длится твой акт — все, что касается тебя, касается меня! Я тебе ближе, чем священник, мать, отец и любовница! Так что хватит увиливать, Майки, я хочу знать, что у тебя с ним не так!
Майкл недовольно вздохнул в трубку, затянулся. От первой сигареты голова слегка поплыла, он прислонился к столешнице, огляделся в поисках пепельницы.
— Перестань орать, — попросил он. — И так голова звенит.
— Ты что, с ним спал?.. — отчаянно спросил Зак.
Майкл сглотнул, глубоко затянулся дымом. Подцепил телефон, как каторжник — чугунное ядро, поплелся обратно в гостиную. Пепельница отыскалась на высокой ступеньке перед пустым камином. Майкл сел, вытянул ноги, чтобы не касаться ступнями холодного пола. Надо было включить подогрев, в квартире стало бы намного теплее, но он не хотел лишний раз двигаться.
— Майки, — позвал Зак. — Ты с ним спал?..
— Да, — глухо сказал тот.
— Блядь! Блядь, блядь, блядь!.. — Зак зарычал в трубку. Судя по звукам, он вцепился себе в волосы.
Майкл молчал и курил, сигарета быстро тлела от глубоких затяжек.
— Так. Хорошо. То есть, плохо, это пиздец, но постараемся выкрутиться, — Зак вошел в режим решателя проблем, его голос приобрел жесткие нотки человека, умеющего сворачивать горы. — Скажи мне, ты его просто трахнул или было что-то серьезнее?..
— Было, — сказал Майкл.
— Блядь! Нет-нет, милая, папочка не тебе, папочка говорит очень плохие слова очень плохому дяде, — вдруг заворковал он — видимо, одна из дочерей застала его в процессе разговора.
Майкл усмехнулся. В трубке послышался сонный девчачий голос.
— Иди завтракать, солнышко, иди… — нежно уговаривал Зак.
— Я хочу ва-афли, — канючило солнышко. — Паа-па…
Майкл слушал, прикрыв глаза. Фредди, когда была совсем мелкой, делала так же. В Лондоне сейчас разгар дня, Фредди, наверное, уже проснулась и умотала с подружками на каток или в парк. Надо позвонить ей. Узнать, понравились ли подарки. Майкл отправил ей огромный набор стойких мелков для волос (36 цветов, три с блестками, пять металликов) и розовую спортивную камеру для велосипеда. Фредди обожала пацанячьи штуки в девчачьей обертке: розовые камуфляжные штаны, скейтборд, расписанный феечками, граффити в пастельных тонах.