52 Гц (СИ)

— Ясно, — протянул Майкл.
— А вы с Викторией?.. — спросил Джеймс.
— На съемках, — сказал Майкл, чувствуя, как пошло это звучит. — Просто снимались вместе. Ничего особенного. Работа.
— Работа… — со странной интонацией повторил Джеймс. — Ну, да.
— Ты тоже начал спать с коллегой, так что давай без этого тона, — резко сказал Майкл.
Джеймс глянул на него с некоторым удивлением, будто не ожидал такого ответа. Потом в его лице мелькнуло какое-то понимание, он сощурился, отвернулся.
— И почему я считал, что с тобой будет иначе?.. — с каким-то горьким безразличием сказал он. — Я же знал, что из себя представляет актерская среда. У меня перед глазами прекрасные примеры были. Мне казалось, что ты будешь выше этого.
— Выше чего? — резко спросил Майкл. — Мне казалось, мы это уже обсудили.
— Мы ничего не обсуждали, — так же резко сказал Джеймс. — И нечего обсуждать, я не хочу копаться во всем этом… твоем.
— Ну и не веди себя, как мудак, — грубо посоветовал Майкл. — На аукционе будешь антиквариат оценивать, а про свою жизнь я тебя не спрашивал. Ты сделал свой выбор, тебя это больше не касается.
Джеймс посмотрел на него, неприятно удивленный.
— Спасибо, — после паузы сказал он. — Каждый раз, как я думаю, что в тебе осталось что-то хорошее, ты разрушаешь эту иллюзию.
— А может, во мне и не было ничего хорошего?.. — едко спросил Майкл. — Может, ты себе все придумал? Накрутил романтики в памяти за десять лет, а на самом деле ничего и не было. Может, мне просто адреналина в жизни не хватало, вот я и полез к тебе.
Джеймс посмотрел ему в глаза, остановившись — долгим, изучающим взглядом. А потом размахнулся и врезал ладонью по лицу. Не кулаком, а ладонью — жгучую, звонкую пощечину.
Потом спрятал руки в карманы, развернулся и быстрым шагом отправился прочь.
Съемки шли дальше, и шли резво. Между Майклом и Питером наладилась неплохая динамика, особенно после того, как Питер перестал то шарахаться, то ударяться в чудовищный наигрыш. Ему было сложно. Первая серьезная роль после мальчиков-красавчиков, где Питеру практически не приходилось играть — он просто был собой. А здесь нужно было работать — и он работал. Но с химией между ними все было непросто, особенно после сцены с первым поцелуем.
Они сняли его за несколько дублей. Сцена была жесткая — никакой романтики. Майкл изображал грубость так, что Питер, хоть и прекрасно знал, чего ждать, в первый раз был настолько ошарашен, что забыл слова. И все наставления Майкла — тоже. Он выглядел почти напуганным. Потом взял себя в руки, они доиграли сцену, сняли ровно столько дублей, сколько потребовал режиссер — а потом Питер трясущимися губами попросил у Майкла сигарету и убежал с площадки курить. Зажигалку он, естественно, забыл, так что Майкл пошел за ним — проследить, что тот будет в порядке.
Питер в порядке не был. Его колотило, как от озноба. Хотя, может, и от холода — день был ветреный. Майкл накинул на него свой сюртук, чтобы тот не продрог, обхватил обеими руками и прижал к себе. Питер вяло попытался вырваться раз-другой, потом затих. Майкл забрал у него незажженную сигарету, прикурил. Затянулся, вернул. Потом снова забрал. Они прикончили одну на двоих, потом Майкл спросил:
— Успокоился?..
Питер кивнул, пробубнил «спасибо». Потом вскинулся, начал извиняться, оправдываться. Майкл отпустил его, отмахнулся от извинений.
— У меня был один проект, — сказал он, закуривая новую, — где мы с партнершей терпеть друг друга не могли. И я ее, и она меня. Она меня раздражала так, что задушить ее хотелось. А нам нужно было играть романтику. Я подходил к ней — и у меня зубы скрежетать начинали, я аж рот раскрыть не мог, чтобы свои реплики произнести.
Питер, кутаясь в его сюртук, нервно хихикнул.
— Нам целоваться нужно — а меня тошнит при одной мысли к ней вплотную встать. Правда, я серьезно вот тут чувствовал, — Майкл приложил руку к животу, — что меня мутит. Я перед сценами с ней только воду и пил, чтобы не вывернуло.
— Что с ней было не так? — спросил Питер.
Парень явно соображал, к чему Майкл завел этот разговор, но не сопротивлялся — слушал, блестя глазами.
— Да все с ней было так. Просто не сошлись. Я уже не помню — то ли я к ней грубовато подкатил, то ли она меня неудачно отшила. В общем, нас с ней все старались разводить так далеко, как могли. Чтобы мы нигде, кроме площадки, не пересекались. Нас под камеры запускали, как боевых петухов, а потом растаскивали.
— Что это за фильм был? — с проснувшимся любопытством спросил Питер.
— А ты попробуй угадать, — предложил Майкл.
— Известный?
— Известный.
Питер задумчиво почесал бровь. С его лица сошли красные пятна, он выпрямился, перестал сутулиться.
— Так что тебе помогало?.. — спросил он, так и не сделав ни одного предположения.
— То, что я приехал работать, — сказал Майкл. — То, что мои симпатии, антипатии, все это — неважно. Я хочу рассказать историю, которую кому-то важно увидеть. И рассказать ее могу только я, никто другой.
— Я хочу, — как-то жалобно сказал Питер. — Я хочу рассказать, правда. Очень! Просто… я не думал, что все так будет. Я готовился, конечно, настраивался, но это просто дух вышибает, я не понимаю, как ты… как ты это делаешь?.. Я просто не ожидал. Это не в тебе дело, не думай, это я, мне так трудно перешагнуть, — беспомощно закончил он. — Я же не гомофоб, понимаешь!.. Просто когда это… когда это происходит со мной, у меня такая паника, я просто задыхаюсь. Я же знаю, я знаю, что это роль, это работа, и я всех подвожу — тебя, команду… Это же глупо!.. Мне кажется, я не смогу, — обреченно сказал он. — Я не смогу, я… я не знаю, что делать.
Он резко вдохнул, будто его замутило, сглотнул, уставился на горизонт.
— Иди-ка сюда, — Майкл протянул к нему руку, поманил к себе. — Давай, иди. Все нормально.
Питер бросил на него мученический взгляд исподлобья, но шагнул в его сторону. Майкл обхватил его обеими руками, прижал его голову к своей груди.
— Все хорошо, — спокойно сказал он, успокаивающе ероша ему волосы. — Ты отлично поработал сегодня. Я видел. Очень хорошо получилось.
— Думаешь?.. — неуверенно пробубнил тот.
— Знаю. Постой так. Расслабься.
Питер прерывисто вздохнул. Он стоял, неловко привалившись к Майклу, опустив руки.
— Я понимаю, что происходит, — сказал Майкл ему в макушку. — Ты не разделяешь себя и героя. Когда дело доходит до физического контакта — ты при всем своем осознании, что это работа, воспринимаешь все, как насилие. Над тобой. Конкретно над тобой. И это пугает. Ужасает. То, что ты это чувствуешь — это нормально.
— Да?.. — глухо спросил Питер. — Но я же толерантный! Я же должен воспринимать все не так!..
— А ты не путай свою толерантность со своей сексуальностью, — сказал Майкл. — Нормально относиться к другим — это одно. Хотеть этого для себя — другое. Ты простой, обычный пацан, которого не вставляет, что его лапает какой-то мужик.
— Ну, ладно, ну ты — не какой-то, — пробубнил Питер. — Мы же коллеги.
— Это для твоих мозгов я коллега, — сказал Майкл. — А для твоего тела — какой-то чужой мужик, который делает то, что тебе не нравится.
— Если бы мне нравилось, было бы еще хуже, — всхлипнул Питер. Потом спросил: — А тебе… тебе что — нравится?..
— Мне? — хмыкнул Майкл. — Ты не в моем вкусе, не обольщайся.
Питер нервно рассмеялся, хлюпнул носом. Потом спросил, чуть отодвигаясь:
— Нет, я серьезно. Ты так уверенно действуешь, как будто — не знаю… тебя заводит.
— Нет, не меня, — серьезно сказал Майкл. — Эрика. Ну, у него, конечно, тоже смешанные чувства, но я сам — под его шкурой — нейтрален. Знаешь, как на палитре смешивают краски? Под ними она всегда белая. Тебе нужно найти свой белый цвет и держаться за него. На него уже навертишь все, что захочешь. Но ты сам остаешься ровным.
Питер вздохнул, прижался к нему теснее.
— Есть роли, — сказал Майкл, — которые заставляют тебя трансформироваться. Искать. Роли, которые даются трудно, потому что ты — не такой. Но тебе нужно это прожить, пропустить через себя. Так вот, когда пропускаешь… пропускай, а не задерживай в себе. Не зажимайся. Оно пришло — и ушло. Дай ему уйти. Ты — это ты. Терренс — это Терренс. Представь, что он одалживает твое тело, чтобы рассказать свою историю. Все, что происходит с ним — происходит не с тобой. Это он заводится, это он целуется, а не ты. Ты просто позволяешь ему наполнить себя, чтобы другие люди узнали его историю. Но когда камеры выключаются — он уходит. Остаешься ты. Заведи себе ритуал, — сказал Майкл. — Чтобы разделять себя и героя. Когда влезаешь в костюм — говори мысленно: «добро пожаловать, Терренс». И все, это уже не ты, это он. Когда съемка закончена — говори «спасибо, Терренс, дальше я сам». И возвращай себе себя.