Неужели это я?

А с Санди... Самолюбивый Филипп не любил оказываться в уязвимом положении, а сейчас стал уязвим вдвойне. Есть от чего прийти в раздражение. Раздражение не проходило, но он постарался его скрыть.
— Это ты меня извини, Ди, — криво усмехнулся Филипп, — сам не знаю, с чего я так раскипятился. Ты, наверное, права, я настоящий дикарь.
— Нет, ты настоящий рыцарь без страха и упрека.
Санди прильнула к нему, и он поцеловал ее.
— Давай одеваться, — потянувшись, предложил Филипп. — Куда поедем ужинать? Может, прокатимся до набережной? — Настроения праздновать у него уже не было, и он прибавил: — Мне ведь надо еще домой заехать собраться. Я махнул в Бужи даже без зубной щетки.
Санди мгновенно поняла, что праздник на сегодня отменяется, и подумала, что, может быть, Филипп и не приехал бы, если б отправился в Бужи с вещами.
— Знаешь, давай лучше пройдемся, — предложила она, — поужинаем в китайском ресторане за углом, потом ты проводишь меня и поедешь домой.
— Годится, — одобрил Филипп, натягивая джинсы.
А Санди опять обиделась: она-то надеялась, что Филипп попросит ее помочь собраться.
Они вышли, когда уже сгущались сумерки, и двинулись вниз к бульварам в толпе праздных зевак: высокая крупная Санди и Филипп, чуть ниже нее, широкоплечий, поджарый.
За ужином шутили, смеялись, стараясь растворить неприятный осадок, оставшийся после размолвки, выпили бутылку шампанского и действительно развеселились.
Потом Филипп проводил Санди, у двери чмокнул в щеку.
— Пока! Скоро увидимся! — И, махнув рукой, торопливо пошел к машине. Садясь в нее, помахал еще раз.
Помахала и Санди, посмотрела, как он уехал, и вернулась к себе.
Неприбранная постель, остатки пиршества... Она переоделась и нехотя принялась за уборку. Почему-то она чувствовала усталость и опустошенность, хотя все вроде хорошо: Филипп по-
прежнему с ней и любит ее. Прислушивается к ее советам. Уважает. Ценит.
И все же что-то ее беспокоило.
 Глава третья 
  
 На съемочной площадке 
  
По пустынной предрассветной дороге Филипп гнал машину, торопясь в Бужи. Он мог выехать и позже, но вчерашний разговор с Санди не выходил у него из головы. Он спешил убедиться в ее неправоте, летел будто на крыльях. Перед глазами мягко серебрилась нескончаемая лента шоссе. Пробки рассосались вчера, а машины, если и попадались, то шли навстречу, в город, и не легковые, а мощные рефрижераторы, грузовики, автофургоны.
Он вырвался из Парижа и ехал навстречу солнцу, которое медленно выплывало из-за горизонта, окрашивая все вокруг в розовый цвет. На душе у Филиппа вдруг стало радостно и тревожно. Санди осталась позади, затерявшись в суетливом Париже, а его манило будущее, манила новая неизведанная жизнь — ослепительная, яркая, похожая на встающее солнце, которое и рассмотреть-то нельзя, до того оно слепит глаза.
Самолюбивый, неуверенный в себе Филипп всегда искал, кто его поддержит. Отзывчивых людей немало, и он непременно находил благодетеля, но благодарности к тому не испытывал, наоборот, вступал в тайную борьбу.
Филипп искренне восхищался Санди, ее умом, общительностью, умением найти общий язык с самыми разными людьми. Рядом с ней он самому себе казался угрюмым тугодумом и невольно мстил ей: отыскивал ее слабые места, недостатки, ставил на место, стремился восторжествовать даже по пустякам. Свое болезненное самолюбие Филипп лечил победами, а Санди лишала его бодрящей радости завоеваний. Конечно, как всякий мужчина, он ценил ее преданность, гордился, что им дорожат, считал, что по заслугам, но ее постоянство наводило на Филиппа скуку, а податливость в постели расхолаживала.
Сейчас он летел по следу иной, недоступной пока добычи, мечтая подстеречь ее, пленить, закогтить. Поначалу у Филиппа и в мыслях не было добиваться внимания Марго. Она показалась ему слишком юной, слишком невинной, и пленила-то его не она сама по себе, а собственная непривычная раскованность. Но циничная реплика Санди, соединившая хорошенькую нежную девочку с седеющим толстяком режиссером, разбудили дремлющего охотника, навели на след. Филиппу захотелось опередить Треньяна и самому сорвать приветливый первоцвет. Придирчиво оглядев себя в зеркале, он убедился, что шансов у него куда больше, чем у коротконогого толстяка.
Начав охотничью гонку, Филипп выжимал предельную скорость из старенького «рено». В гостиницу он приехал около шести утра, думая застать сонное царство, собираясь смыть в душе усталость полубессонной ночи и отправиться завтракать с Маргаритой.
Но вся съемочная группа была на ногах. Осветители выносили оборудование, ассистент режиссера искал кого-то в коридоре, актеры торопливо пили кофе в ресторане. Филипп едва успевал отвечать на приветствия. Добравшись до своего номера, он уже наэлектризовался тревожной и радостной атмосферой. Еще бы! Начало съемок!
Оказавшись в сумеречном полумраке номера, Филипп первым делом раздвинул шторы и распахнул дверь на балкон, который, опоясывая весь этаж, благосклонно принимал постояльцев, предлагая им полюбоваться цветами и бассейном во внутреннем дворике. Номер Филиппа был крайним, в соседнем поселился Треньян.
Выйдя на балкон, Филипп увидел на балконе номера режиссера сидящую за круглым белым столиком Маргариту. Она загасила в пепельнице сигарету и приветливо улыбнулась.
— Доброе утро! Выспались? — Нежный голосок актрисы звенел колокольчиком. — А мы ждем завтрака.
— Прекрасное занятие, — буркнул Филипп, у которого сразу испортилось настроение. — Доброе утро. — И он мрачно уселся за такой же круглый и белый столик.
— Присоединяйтесь к нам, Филипп, — пригласил выглянувший из номера режиссер. Толстяк явно пребывал в великолепном настроении. — Нам есть что обсудить. Представляю, в каком вы нетерпении.
При других обстоятельствах Филипп непременно отказался бы от приглашения, но сейчас поблагодарил и отправился в соседний номер. Теперь они сидели за столиком втроем, намазывали булочки маслом и джемом, Маргарита спрашивала, кому добавить в кофе сливок. Режиссер, поглаживая ее по плечу, знакомил Филиппа с общим планом съемок.
Полный оптимизма Треньян нарисовал радужную перспективу их совместной работы, а потом сказал, что уже сегодня просит молодого коллегу кое-что переделать и набросать небольшой диалог для второго эпизода.
Филипп тут же сообразил, что режиссер подслащивает пилюлю, готовясь кромсать сценарий, и окончательно озлобился. Мало ему Маргариты, он и меня хочет подмять под себя!
Маргарита, взглянув на набычившегося Филиппа, звонко расхохоталась:
— Стоит ли так нервничать? Неужели вы решили, что я лентяйка и буду плохо играть? Съемки у меня сегодня во второй половине дня, и мне можно покейфовать. Если позволите, я посижу с вами, пока вы будете писать диалог.
— Да-да, посидите, Маргарита, — закивал режиссер. — Заодно порепетируете, прикинете его на себя. Я специально поставил сцены мадемуазель Дюваль на вторую половину дня, у нас с ней возникли кое-какие идеи. Марго с вами поделится, Филипп, и вы набросаете диалог.
Отказать Маргарите Филипп никак не мог и нехотя кивнул: дескать, набросаю непременно, — а сам вслушивался в мелодичный голосок, который весело щебетал:
— Не стоит так нервничать, Филипп! Перед настоящим съемочным днем я лягу в восемь, встану в пять, сделаю зарядку, разомнусь, порепетирую и к восьми буду как огурчик. Не волнуйтесь за вашу героиню.
Филипп с трудом раздвинул губы в улыбке.
— Не сомневаюсь, мадемуазель.
Он досадовал, что не может совладать с эмоциями. Хорошо еще, что их отнесли на счет озабоченности автора судьбой своего детища.
— А роль у Марго пошла! Она умница, — похвалил актрису Треньян. — Да вы и сами увидите. Марго, в три жду вас на площадке. Работайте, друзья, желаю успеха! И мне пора за работу.