Я. Ты. Мы. Они (СИ)
— Я его проблемами не гружу, давно не гружу. И характер свой дрянной сдерживаю, истерики не закатываю… Хотя знаешь, как порой хочется? Помнишь, как я ему мозг раньше то выносила? Я ведь понимаю, что мы уже не дети, выросли, что так нельзя, с ним нельзя… — слезы уже сами начинают катиться из глаз, но я стараюсь не замечать их. — И в постели у нас все хорошо… было… есть. Сегодня с утра обнял меня, поцеловал. Просто чтобы секс был, надо хотя бы видеться, и времени свободного больше, чем 5 минут. А мы не видимся.
Подруга накрывает мою руку, лицо у нее серьезное как никогда, что приводит меня еще в большее отчаянье.
— Ленка, ну он же сам сегодня сказал, что скучает по мне! Вернее это я сказала… но блин, он же сказал, что тоже… Он тоже скучает! Я знаю!
Все, все сказала, что так давно сидело у меня на сердце, въедаясь мне в душу. Произнесла все это в слух и поняла, что как же давно я бегу от своих мыслей, страхов и подозрений, играя в прятки с самой собой.
Кудякова продолжает успокаивающе гладить меня по руке. Официант приносит мне мой кофе. Надо же, моя пламенная речь заняла всего ничего, а я чувствую себя выпотрошенной и опустошенной.
— Сань, ты с ним счастлива? С Сашей? Не с домом, детьми и хомяками. А с ним, как с мужиком?
Хочется начать кричать о том, что да, что я же его люблю, что Саша — моя судьба. Что мы с ним двое Сашек, как две половинки, как инь и ян. Вот только почему-то совсем не кричится.
— Я… я не знаю. Раньше об этом не задумывалась, а сейчас все как-то больше думать стала… Нам ведь хорошо, вот так, когда мы все вместе. Я ведь его люблю… Просто, как будто влюбленность ушла, от которой голову сносило. И счастлива… была… когда-то, — говорю и молчу. Ленка какое-то время тоже молчит, а потом говорит свое железобетонное: «Ну?».
— Я просто не знаю, как с ним жить сейчас… с тем, каким он стал, с тем какой я стала. Как это встречать новый день вместе, и понимать, что у тебя земля под ногами не горит, и все в порядке.
Глава 6
Шла наша последняя ночь в поезде, дети давно спали. По вагону разносился мерный стук колес, храп и сопения пассажиров. Сон никак не хотел идти, а сидеть было больше невозможно, опять начиналось казаться, что задыхаюсь. Я выхожу в тамбур, сажусь на корточки, опершись спиной к стене, закрываю глаза, и пытаюсь вслушаться в стук колес. В детстве, когда мы ездили с родителями на море, мне казалось, что поезда со мной разговаривают, что за ритмичным шорохом колес на самом деле стоит шепот мироздания. Вот и сейчас я сижу в грязном тамбуре, кутаюсь в кардиган и жду ответов на свои вопросы.
— Это все из-за меня?
Я его почти не вижу, в тамбуре нет света, только угадываю чуть ссутулившийся силуэт, возвышающийся передо мной.
— Стас, ты чего не спишь?
— Тебя охраняю…
— Лучше за остальными бы следил, вдруг бабайка придет? — неловко шучу я.
— На этот случай у нас есть Бакс.
— И что он сделает? Залижет бабайку до смерти?
— Не. Поднимет шум. А там уже Дам проснется и даст кому-нибудь в бубен.
— Вот именно, что кому-нибудь.
Мы со Стасом одновременно хмыкаем. Я хочу подняться, но сын опережает меня, и опускается рядом.
— Ты так и не сказала. Это все из-за меня?
______________________
С Ленкой мы так ни к чему и не пришли. Да и что можно было сделать в моем случае? Продолжать гадать изменяет мне муж или нет? Или составить коварный план по соблазнению и заманиванию домой? На самом деле в тот момент меня больше начинала страшить мысль не о потере собственного мужа, а потере самой себя, получается, что я совсем не знаю ту женщину, чьей жизнью живу. Я даже была готова добровольно сообщить эту мысль Кудяковой, когда зазвонил мой телефон.
— Да?
— Александра Сергеевна? Здравствуйте, это Анна Леонидовна — классный руководитель Станислава.
— Здравствуйте, Анна Леонидовна.
— Вы не могли бы срочно подъехать в школу? У нас сегодня случился крайне неприятный инцидент с участием Станислава, и очень хотелось бы разобраться с этим.
— Эээээ, да. Да, конечно. С ним все в порядке?
— О, вы не переживайте. Станислав цел и невредим, но история действительно вышла очень некрасивая, поэтому вы нам срочно нужны. Ждем вас в кабинете директора.
— Я выезжаю, скоро буду.
Лена вопросительно смотрит на меня. Она вообще какая-то сегодня молчаливая, и общается со мной практически одними вздохами, да взглядами.
— Стас что-то в школе натворил, надо срочно ехать, к директору вызывают.
— Ой, интересно знать что. Будем надеяться, что он не подпортил директорскую дочь.
— Ленка!
— Что Ленка?! Себя в его возрасте вспомни. Ты вообще своего сына-то видела? Там ни какая девка не устоит, даже если это дочь самого директора гимназии…
— У него сын.
— Тем более!
Слова Кудяковой настолько не поддаются никакой логике, что я невольно начинаю хохотать. Даже напряжение, порожденное первой частью нашего разговора, меня слегка отпускает. Я горячо прощаюсь с подругой, благодарю ее за поддержку и напоминаю, что все еще жду историю про мягкого и брутального. Она в свою очередь обещает позвонить вечером и проверить как мои дела.
Выхожу из кафе и вновь сажусь за руль. Наше с Ленкой кафе находится достаточно близко от гимназии, где учатся мальчики. Впрочем, оно в свое время и было облюблено нами именно по этой причине. Припарковавшись возле школьных ворот, я в последний раз пытаюсь дозвониться до Стаса или Дамира, но никто из них не отвечает. Что же там случилось?
Уроки еще не закончились, поэтому в здании гимназии полно народа. Я как раз попадаю на звонок с урока, когда толпы перевозбужденных детей вывалились в коридоры из кабинетов, и за короткий промежуток перемены пытаются решить все свои дела.
Кабинет директора находится на третьем этаже. Я иду по оживленным коридорам, уворачиваясь от стаек детей, сломя голову, несущимися друг за другом. Какой бы не была школа, а дети всегда остаются детьми. Должно быть во всех учебных заведениях, будь это самая обычная школа с окраины или же элитная гимназия в центре города, стоит особая атмосфера, которую никогда и не с чем не перепутаешь.
Я не люблю бывать здесь. Мало того, что любой матери четверых активных мальчишек, находящихся в пубертатном возрасте, вряд ли приходится выслушивать много похвалы в свою сторону от учителей, так еще и личные воспоминания бурной молодости нагоняют.
В приемной директора секретарь встречает меня достаточно суровым видом.
— Чернова Александра Сергеевна — мама ученика 10 А, Чернова Стаса, — на всякий случай рапортую я.
— Да-да, Игорь Валентинович ждет вас.
Кабинет директора встречает меня гробовым молчанием. Помимо самого директора, того самого Игоря Валентиновича, который ждал меня, здесь обнаружился Стас. Сын сидел на стуле, скрестив руки на груди, и пряча ото всех свои глаза, вид у него был нахохлившийся и раздраженный. Наверное, действительно что-то натворил, у него всегда такая реакция была на свои косяки — держать оборону до последнего, несмотря ни на что. Еще в кабинете был какой-то тощий и длинный паренек с ярко выраженным синяком под глазом, а рядом сидела немолодая женщина в цветастом платье, которая периодически хлюпала носом и с нескрываемым недовольством поглядывала в сторону моего отпрыска. Мальчика я не узнавала, а в женщине угадывалась одна из родительниц, которую я встречала порой на родительских собраниях, имени, правда, не помнила. Значит, паренек скорее всего одноклассник Стаса. Подрались они там что ли? Классный руководитель, Анна Леонидовна, нашлась на стуле у стены напротив директора. С моим приходом она поднялась на ноги и представила меня директору — мужчине с напускной серьезностью, в возрасте слегка за сорок, хотя он весь сам был весь какой-то слегка: слегка лысоват, слегка округл, и даже солиден, но только слегка. Интересно, как он стал директором далеко не самой последней гимназии города? Игоря Валентиновича я видела впервые, так как когда мы устраивали парней в гимназию, директором была железная женщина советской закалки Лариса Карловна, которая год назад ушла на пенсию.