Все, что вы хотели, но боялись поджечь
— В глобальном смысле хуево, но я уже не обращаю на это внимания. Когда ты приедешь в Питер?
— На ближайшие праздники, — обещаю я, — когда будет три выходных. Обязательно приеду.
— Давай, — одобряет Смоляк, — я с новым мальчиком познакомился, тебе будет любопытно… Он жутко красивый.
— Да ну?
— Правда! И к тому же он би.
— Ты готов уступить по дружбе? — смеюсь я.
— Тебе — все что угодно.
— Ок, теперь я точно приеду. Все, целую.
— Пока! — говорит Смоляк.
Дома я раздеваюсь, смываю косметику, пью чай и персен. Я ложусь в кровать и читаю десять страниц крайне полезной психологической книги «Бегущая с волками». Перед тем как выключить свет, я вдруг обращаю внимание на диск с фильмами Романа Полански, который уже три месяца лежит на тумбочке. К своему стыду, я не видела ни одного фильма Романа Полански, кроме «Горькой луны». Но я не хочу смотреть другие. Мне просто неинтересно.
ЧЕТВЕРГ
В 8 утра звенит будильник. Я перевожу его на повтор, но не дожидаюсь второго сигнала и встаю. Я иду в ванную, умываюсь, чищу зубы и причесываюсь. Закончив с этими процедурами, иду на кухню и ставлю на плиту чайник. Сегодня я, пожалуй, поджарю себе яичницу.
Я взгромождаю на конфорку сковородку, бросаю в нее кусочек сливочного масла и смотрю, как оно плавится. Перед тем как разбить яйца, я пару минут развлекаюсь, сжимая их в обеих руках. Как ни сжимай яйцо, хоть до вспухших жил, оно никогда не треснет. Так оно спроектировано, и это одна из величайших загадок природы. Вторая величайшая загадка природы — это моя голова, в которой со вчерашнего дня вновь обосновались мысли о Самолетове. Это уже настолько не смешно, что самое время попробовать извлечь из этого какую-то выгоду.
Надо бы мне влюбиться в Самолетова посерьезней. С надрывом, с ночными истерическими звонками, с порезанными венами. Тогда мои чувства станут заметны для окружающих и меня будут жалеть. Все мои никчемность, бездарность и глупость будут раз и навсегда объяснены любовью к Диме. Бедная Саша, скажет Лиза Морозова, из-за этого идиота Самолетова она и замуж не вышла, и детей не родила! Все ждала и надеялась, бедная девочка! Да, ответит ей Глаша Пастухова, не повезло.
Давно пора признаться себе в том, что чувства для меня — форма досуга. Мне чертовски скучно жить в этом бесконечном одиночестве, на работе и дома. У меня нет никаких увлечений, я не путешествую, не прыгаю с парашютом, не пишу картин, не леплю уродских кукол из пластика, я аморфна, инертна и пассивна. С учетом всех этих особенностей моей личности безответная любовь к Самолетову, в тридцать пять лет занимающему на СЛК почетную должность фоторедактора с астрономическим окладом в сорок тысяч рублей, еще не самое худшее. Видимо, любой коллектив, в котором задействованы мужчины и женщины, развивается по принципу «Дома-2». Тебе могут поначалу совсем не нравиться твои коллеги, но деваться совершенно некуда. И, проводя с ними вместе по сорок пять часов в неделю, волей-неволей в кого-нибудь влюбишься.
Я беру спонжиком немного тонального крема и распределяю его на лице. Прекрасно. Теперь займемся глазами — через каких-то пару минут они засияют под воздействием светоотражающих теней. Немного румян, тушь, и я просто картинка.
Начало десятого, а на улице уже вязкая, липкая жара. Я надеваю черный топик на бретельках и джинсовую мини-юбку, в которой лучше не наклоняться. Ну, вот и все — вперед, Живержеева, пиздуй трудиться во славу «Дома-2»!
В 10.17 я появляюсь в open space и застаю своих замечательных сослуживцев в состоянии легкого ажиотажа.
— Ну наконец-то! — кричит мне Глаша. — Не раздевайся, сейчас на «Дом-2» с Димкой поедешь.
— Не раздеваться? — удивляюсь я, притормаживая.
— Раздевайся, Живержеева, раздевайся! — подталкивает меня в спину Женя Левин.
— Блин, чего у вас происходит? — спрашиваю я Аньку.
Она не успевает мне ответить, потому что из-за стенки выпрыгивает Самолетов, с которым мы, по словам Глаши, должны немедленно уехать на Истру.
— В «Доме-2» построили курятник! — задыхаясь от смеха, сообщает Дима. — Надо съездить, сфоткать, а тебе написать, соответственно.
— Там и курицы есть?
— Да. Очень породистые. И три петуха.
— Ладно, — говорю я, — заодно у экстрасенса интервью возьму. Представляете, туда экстрасенс пришел. В песцовой шапке.
— Я через три минуты буду готов, — сообщает Дима.
Он и впрямь за три минуты собрал все свои вспышки, батарейки и штативы, мы вышли из офиса, сели в мою машину и поехали в «Дом-2». Находясь со мной наедине, Самолетов являл своего рода образчик нелогичного поведения. И этот раз не обещал стать исключением. После нашего замечательного свидания нормальным для Самолетова было бы избегать меня, свести общение на минимум, а в случае таких вот поездок, от которых не отвертеться, говорить о посторонних предметах. Их немало: погода, кино, Люба Журкина. Но вместо этого он сообщает:
— Саша, ты сегодня как-то особенно хороша, просто глаз не отвести.
— Смотри, я разрешаю, — говорю я с улыбкой.
Самолетов на этом не останавливается и делает совсем уж неожиданное предложение:
— Слушай, зайка, а давай летом съездим с тобой на «Дом-2», купим поесть, выпить, позагораем там на берегу… Ты как? Я думаю, Третьяков тебе не откажет в этой маленькой просьбе.
— Отличная идея, — говорю я.
Может быть, ему просто доставляет удовольствие изводить меня?
Чтобы я сначала озадачила Третьякова странной информацией из серии: «Миш, а можно мы с фотографом у вас тут поваляемся на одеяле? Мы не помешаем съемочному процессу» — потом бы с похабным хихиканьем переодевалась в купальник, а потом разлеглась под солнцем, а он бы на меня пялился. И после всего этого принялся бы меня уверять, что я неправильно истолковала его дружеские знаки внимания. Действительно, это у меня не все в порядке с головой — когда тебе делают такого рода предложения, просто невозможно представить, что здесь замешана личная симпатия.
— …и на работу мы уже не вернемся, — углубляется в мечты Самолетов. — Это же просто чудесно. Солнце, свежий воздух, твоя неземная красота…
— Пиво еще, — добавляю я.
— И пиво! Поехали, а?
— Да поедем, Дим. Что ты волнуешься?
В «Доме-2», как всегда, царил неуправляемый и неконтролируемый пиздец. От шлагбаума я позвонила Третьякову, чтобы обрадовать его чудесной новостью: мы приехали.
— Да! Да! Да, Саша! — проорал Третьяков. — Иди, делай что хочешь. Я тебе нужен?
— Ну… — я замялась, побоявшись оскорбить его бодрым «нет».
И сказала:
— Нет.
— Очень жаль, — сказал Третьяков, — но я равно приду.
Я засмеялась:
— Миша, видеть вас — это такое счастье.
Самолетов недовольно на меня покосился.
Мы зашли в периметр и сразу увидели Третьякова, который ругался с оператором по поводу какого-то шнура, перегрызенного собакой.
— Какого хуя она свою собаку выпускает? — спрашивал оператор, грустно глядя на обглоданные ошметки. — Знаете, сколько этот провод стоит?
— Знаю, — отвечал Третьяков, — не хрен оставлять его во дворе.
— Здравствуйте, — улыбнулась я, — а где курятник?
Третьяков махнул рукой в сторону покосившейся сараюшки, в которой бились о стены всполошенные куры.
— Каких-то больных кур привезли, — пожаловался он, — они вообще ни на секунду не затыкаются.
— Надо, наверное, отделить от них петуха, — посоветовала я.
— А куда я его отделю? — удивился Третьяков. — К себе, что ли, в аппаратную? Хотя это идея…
— Миш, можно позвать человек семь любых участников, чтобы они с курами сфотографировались? И экстрасенса, мне с ним поговорить надо.
Третьяков кивнул и удалился выполнять задание.
В течение следующего часа Дима сидел в шатающемся курятнике с девками из «Дома-2», которые визжали, рыдали и боялись взять куриц в руки. Наконец из общей кудахтавшей массы удалось вычленить одну рябу в предсмертном состоянии, которая ни на что не реагировала и спокойно давала себя взять. Я, сгибаясь пополам от истерического хохота, беседовала с совершенно сумасшедшим пареньком, который стоял на солнцепеке в меховой шапке и рассказывал мне про астрал. Неподалеку столпились более вменяемые участники «Дома-2» и операторы, наблюдавшие за этим стихийным шоу.