Заповедник

Кэп с Тексом послушно вышли из сарайчика, а Док взмолился:
– Дедушка, разреши, я останусь, помогу… я же врач!
– Лекарь… это хорошо, однако ступай, паря, ступай… я один… ты не помощник мне здеся.
– Деда, не гони, – взмолился Док, – дай хоть посмотреть, как ты лечить будешь!
Дед испытующе уставился на него, потом махнул рукой:
– А, ладноть, останься. Только, чур, уговор. Садись в уголок и нишкни! В столб соляной превратись, чтоб ни звука, ни движения от тебя, а то спортишь мне все дело. Утерпишь? – пытливо уставился на него Дед, на что Док усердно закивал головой, мол, утерплю! – и устроился на небольшом березовом чурбачке, что стоял, как по заказу, в самом углу.
Дедок же, отвернувшись от Дока, принялся за дело. Для начала он бесцеремонно свалил волка с носилок, от чего тот шумно хакнул горлом, а лапы его довольно увесисто ударились о землю. Потом Дед грубо содрал грязную «повязку» с тела зверя, и часть кишечника вывернулась прямо на дощатый пол сарайчика. После этого он пристроил зверя так, чтоб вся обширная рана была хорошо видна, и, бросившись к маленьким узким полкам, снял с одной из них плоскую банку. Запустив в нее руку, он что-то вытащил в зажатом кулаке. Далее Дед протянул руку над раной, разжал кулак и стал потихоньку дуть на ладонь. Док разглядел, как мельчайший порошок, срываясь с дедовой ладони, невесомым облачком медленно оседал на шерсть, края раны и кишки волка. Так он сделал несколько раз… Потом небрежно запихал все петли волчьего кишечника в живот, встал на колени и стал что-то тихонько и довольно быстро говорить, глядя куда-то в угол. Док, приглядевшись, увидел там грубо вырезанное на коротком стволе дерева лицо какого-то идола. Временами Дед напевал, временами переходил на плавную и напевную речь, в которой Док понимал лишь отдельные слова: «…Сварг… хозяин Алатырь-камня, яви… силу свою и сотвори жизнь… Брату твоему меньшему так, как ты сварганил когда то… Бел-горюч камень… Мать сыра земля! Уйми ты всякую гадину нечистую от приворота и лихого дела!.. Дай силы и вдохни жизнь созданию… живому…». Так продолжалось минут десять, а потом дедок повернулся к телу волка и положил ладони прямо на рану, как бы прикрывая ее. При этом он начал издавал звуки, напоминающие горловое пение народов Севера. Это был монотонный, то низкий, то более высокий и немного хрипловатый звук. Казалось, его издает сам воздух, стены комнатенки. Звук вибрировал, заполняя и комнату, и голову Дока, от чего тот потихоньку стал впадать в сонноподобный транс… Потом он разглядел, как ладони Деда дрогнули и поползли вниз по ране… Вот тут-то Док и очнулся, ибо увидел, что на том месте, где была рана… Ее больше не было! Там был рубец!!! Узрев такое чудо, Док даже дышать перестал. А когда Дед довел ладони до другого конца раны, Док понял, что вся она превратилась в грубый рубец, казавшийся в полумраке почти черным.
Тут Дед что-то громко и гортанно выкрикнул, распрямился, несколько секунд стоял, слегка покачиваясь, а потом рухнул лицом вниз, прямо к подножию идола. Док вскочил и наклонился над стариком… Но тот, повернув голову и сверкнув глазами, коротко и отчетливо бросил:
– Подь отсель! – И Док, будто его толкнула какая-то сила, попятился, нащупывая рукой дверку, и вывалился прямо в высокую траву, что росла у самого порога. Там Док посидел немного, чувствуя внезапно навалившуюся, непонятно откуда взявшуюся усталость, все-таки поднялся и, огибая избенку, побрел к ручью, бормоча невесть откуда всплывшие строки:
Рычат исступленные трубы,
Рокочут рыдания струн,
Оскалив кровавые зубы,
Хохочет безумный Перун!..
 
Глава 3
 
Мы в другом мире
 
Выйдя из-за избушки, Док глянул в ее оконце и, не обнаружив там друзей, поплелся к ручью. Путь через поляну показался ему вечностью. Никогда, даже после тяжеленной физической работы, он не ощущал себя таким… немощным. Док плелся и плелся, переставляя ноги, как будто он шел на лыжах, почти не отрывая ног от земли. Казалось, что все его суставы развинтились, и ему приходилось мысленно контролировать свои ноги – вот одна… поставил… вот другая… стоит. Док боялся упасть и не подняться. Сил почему-то не было, совсем не было. В голове крутилась вялая мысль:
– Чего ж ты удивляешься, Док? Голова твоя садовая… дедушка-то колдун, вот он и забрал все силы. И свои, и чужие.
Потом Док стал думать про небо. Почему его не видно? Почему кругом такая серость, весь такой долгий вечер, только серость и серость? Так он потихоньку добрел до края обрыва, где внизу в каменной теснине протекал ручей. До воды было метров тридцать. Спускаться пришлось бы по крутой тропке, что петляла между здоровенных камней. Прямо у края Док плюхнулся на землю и, свесив ноги с обрыва, стал разглядывать Кэпа с Тексом. Они сидели рядышком на невысоком валуне, болтая босыми ногами в воде, и о чем-то увлеченно беседовали, причем Текс, по своей всегдашней привычке, весьма активно жестикулировал. Гитара сиротливо лежала на песке…
Посидев несколько минут, Док почувствовал, что сил чуть прибавилось, и стал потихоньку спускаться к ручью.
– А-а-а, Док!.. Нарисовался… проходи, присаживайся, – сказал обернувшийся Текс и отодвинулся, давая ему место.
– Ребята, что я сейчас видел! Расскажу, не поверите, – начал было Док, однако Кэп его перебил:
– Ладно, расскажешь потом, а сейчас – поговорим! Серьезно поговорим. Трепаться кончаем, надо многое обсудить, коль все на месте… Время настало.
Док с Тексом уставились на него:
– О чем? Что ты надумал?
Кэп помолчал, бросая в воду мелкие камешки, и, наконец, спросил:
– Ребята, как вы думаете, где мы с вами находимся, а? Вот сейчас, в настоящую минуту?
– Как где? Ты что, сам не видишь? Ослеп?
– Нет, не ослеп, но… не вижу – бесстрастно отозвался Кэп.
– Ладно, – раздраженно бросил Текс, – давай выкладывай, что там у тебя? Какие такие высокомудрые мысли посетили твою светлую голову?
– Да, уж, посетили… и довольно неприятные… Вот что я вам, пацаны, скажу. Мы находимся где угодно, только не на нашей поляне. И я не знаю, где мы очутились!
Док внимательно посмотрел на Кэпа:
– Обоснуй!
– Да легко! Помните, как в прошлые годы мы возле этого ручья загорали на камне и называли его Загоральным? Помните? Ну, и где он? Покажите мне его!
Мы стали оглядывать берег ручья. Действительно: того большого, плоского камня, на котором свободно укладывалось загорать пять тел, нигде не было. Странно!
– Вы ж понимаете, что его унести не могли ни вода, ни люди просто в силу его огромности. Согласны?
– Да… как же сразу-то не обратили внимания… верно. Раньше он вон там лежал, – и Техник махнул рукой вниз по течению.
– Правильно! А теперь айда наверх. Там вы увидите другую загадку… растительную на сей раз. – И все послушно направились за Кэпом вверх по тропе.
– Гляньте на тот камень, – и Кэп указал на большущий сиенитовый валун, из-за которого тропа и выходила на поляну. Он был таким огромным, что называть его камнем как-то и язык-то не поворачивался – настоящая монолитная скала метров восьми в высоту.
– Ну а теперь вспомните, как мы на нее забирались?
Да… действительно! На плоскую вершину валуна, сторожевую башню, как мы его тогда звали, поднимались только по стволу растущей вплотную к нему сосны. Сосна была здоровенная, метра полтора в диаметре. И другого пути на вершину не было.
– Ну, и где эта сосна? Спилили и пень выкорчевали? Сами понимаете, что это – ерунда! Никто здесь этим заниматься не стал бы… Тем более выкорчевать пень от такой сосны, наверное, можно только бульдозером.
– Или взорвать! – тихонько бросил Текс.
– Или взорвать, – согласился Кэп, – но, поверьте, я там все внимательнейшим образом изучил. Нет там ни пня, нет там и воронки от взрыва… даже давнего. Так где же сосна? Уже эти два факта дают, мягко говоря, нехилую пищу для размышлений. Но вот вам еще факты. Во сколько мы пришли на поляну? – спросил Кэп – и сам же ответил: – Почти в 17 часов. Так? Сколько мы были в избушке, потом кашу варили?