Последний ветер (СИ)

Джакка снял автомат с предохранителя; ещё раз убедился, что он стоит в режиме одиночной стрельбы. Стрелять без необходимости не было никакого желания, да и к тому же, патронов было всего шесть штук. Шесть последних боевых патронов к последнему боеспособному автомату на непредвиденный случай. Плюс у каждого из живущих в бункере было по одному "личному" патрону. Трое уже воспользовались ими, чтобы пустить себе пулю в голову.
Джакка вскинул автомат и, насколько ему позволил респиратор, крикнул:
- Стой! Ты кто такой, мать твою?!
Человек остановился в паре десятков шагов ото входа. Он несколько неуместно и театрально развел руки в стороны и вверх.
- Я! Человек-Иисус! - Сказал он очень громко и отчетливо. - Я пришел, дабы агнцев своих наставить на путь истинный! Ибо больны Вы, как и болен весь мир от неба до земли.
- Это... невозможно... - Пробормотал Джакка тихо. - Ты же, мать твою, умер хрен знает когда.
- Нет, сын мой, я всегда был здесь, и сейчас пришел, чтобы в тёмный час вывести вас на свет божий.
- Это не просто тёмный час, мы - умираем, Господи!
Человек, тем временем, подошел вплотную, и Джакка увидел его серые, почти белые глаза, и, показавшееся ему невероятно красивым, лицо. Высокий рост, белоснежная кожа и мускулы придавали ему большую схожесть с древним атлантом, нежели с Сыном Бога. 
- Подойди же ко мне... Ибо я принес Вам избавление ото всех напастей, на ваши головы свалившихся. - Сказал он. 
- Иисус, это правда ты? - в глазах у Худого и оборванного человека в респираторе застыли слёзы.
- Подойди ко мне! - Закричал человек-иисус.
Джакка раболепно подошел к человеку, и, понурив голову, попытался разглядеть остатки своих ботинок, из-под мутных очков, и, застилающей глаза пелены слёз. Человек обнял Джакку за плечи, и нежным, но уверенным движением вверх скользнул ладонями к голове.
- Иисус, прости нас, мы погубили всю планету, и... себя тоже погубили. А ещё мы... я очень хочу есть. И курить. Или просто сдохнуть... - разборчиво говорить дальше он не смог, так как тело его сотрясалось от рыданий.
- Тссс... - Сказал Иисус. - Я прощаю тебя, сын мой.
Человек начал поднимать Джакку над землей, крепко ухватившись руками в основание головы. В глазах у Джакки застыло удивление, и, некое спокойствие. Когда он висел на уровне нескольких дюймов, человек в одночасье вывернул ему голову практически в обратную сторону. Тело Джакки рухнуло на бетонный пол, звонко лязгнув автоматом, всё ещё зажатым в руках.
- Вот твоё избавление, сын мой. Это единственное, чего ты достоин.
Ллотр миновал кислородный компрессор, который натужно гремел лопастями где-то в своих недрах, тем самым разрушая тишину, и подошел к огромной круглой двери, ведущей в бункер. Дверь была заперта изнутри. Даже в нынешнем своём состоянии Ллотр смог бы вырвать бункерную дверь, но не хотелось тратить последние силы на это занятие. Он несколько раз с силой опустил кулак на дверь, и услышал приглушенное эхо откуда-то изнутри.
Потом послышалось шевеление и некая сумятица. Затем голос:
- Джакка, это ты?
- Да, это я.
- Что там у тебя? Что-то случилось?
- Водоносы пришли. - Сказал Ллотр.
- Все вернулись? У них всё в порядке?
- Да, все четверо целы.
Спустя несколько секунд дверь ожила. Она начала щёлкать зубчатыми колесами и языками засовов, под мерные повороты штурвала. Когда последний язык встал на своё место, и дверь слегка подалась на Ллотра, скрип несмазанных петель заполнил всё пространство.
За дверью стояли двое. Без огнестрельного оружия, способного наделать ненужного шума, в респираторах, и солнцезащитных очках. Один из охранников, среагировал почти сразу. Увидев чужака, он выхватил с пояса огромный самодельный мачете, напоминавший своим внешним видом, скорее кусок ржавого железа. Ллотр был быстрее. Всего один мощный удар ладонью в солнечное сплетение отправил человека в полет к противоположной стене. В полутьме послышался оглушительный хруст позвоночника, говоривший о том, что человек, возможно, выживет, но останется парализованным до конца своих дней. Второму охраннику Ллотр рукой зажал рот, предварительно сорвав с лица респиратор, а второй рукой снял с пояса нож, и по рукоять загнал его в основание черепа. Человек моментально обмяк, и рухнул на пол.
Ллотр вытер нож об одежду убитого, и медленным крадущимся шагом направился в конец этого коридора. Там была дверь, ведущая вниз, к внушительной подземной норе из металла и бетона, ставшей убежищем для стремительно сокращающейся популяции выживших. 
* * *
Руфь была совсем плоха. Маленькая, отчаянная женщина с внушительным животом. Она сама не понимала, что заставляло её не отказываться от беременности, которая вытягивала из неё все соки. Растущий внутри плод требовал усиленного питания, которого ни Руфь, ни община не могли ей предложить. Поэтому, большую часть времени она проводила лёжа в полудрёме на пыльном и вечно сыром матраце, в выделенной ей небольшой комнатке. На пятый месяц у неё начали выпадать зубы.
Ухаживали и следили за ней двое. Такая же отчаянная Мира, с лицом, некогда красивым, но сейчас обезображенным ожогами, и старик, имени которого никто не знал. Мира с какого-то момента приучила свой желудок к половине пайка. Вторую половину она несла Руфи. Руфь ела. У неё просто не было сил отказываться. В особо безысходные моменты Мира пела. Пела высоким пронзительным голосом, пробирающим до самого нутра, и заставлявшим шевелиться волосы на загривке. Она пела про нечто чистое и хорошее; про то, чего сейчас почти не осталось. Но, забитые лёгкие давали про себя знать, и иногда песня обрывалась приступом сухого мучительного кашля. 
Сама Мира в какой-то момент задалась вопросом, почему она вообще помогает ей, ведь все понимали, что беременность, и, в том числе, роды в таких условиях - это безнадёжное предприятие. Гораздо проще придти как-то вечером, и задушить эту решившуюся на безумство девушку, грязной драной подушкой. Доктор скажет, что она задохнулась во сне, а все остальные вздохнут с облегчением. Больше пищи для остальных. Больше воздуха для остальных. Это было разумно, но неправильно. Может они и не осознавали, но им нужно было это дитя. Им нужен был ребенок-надежда. Возможно, последний, рождённый в этом умирающем мире. 
Старик же, когда-то давно, будучи доктором, большую часть времени проводил с Руфью. Он подолгу сидел, и согревал в узловатых, побитых артритом руках, большой медный стетоскоп. Несколько раз в день он подсаживался к Руфи, аккуратно задирал толстенный вязаный свитер с её живота, и приставлял к нему мятую, покрытую патиной трубку. Он слушал плод. Тот был слаб, как и надежда на то, что он вообще выживет. Только из-за чувства ответственности перед этой маленькой женщиной, старик постоянно откладывал не дающую ему покоя мысль о том, чтобы в один прекрасный вечер проглотить пулю.
Руфь спала. Совсем недавно Мира приносила еды. Она сказала, что старик отказался от обеда в её пользу. Мира проворно достала из складок одежды небольшую банку собачьих консерв, и нож из-за голенища сапога, при этом постоянно поправляя свободной рукой засаленные волосы.
- Старик совсем плох. - Сказала она больше в пустоту, чем кому-либо конкретно.
Руфь ела консервированное мясо, и в задумчивости кивала. Мира нервно теребила волосы и смотрела, как ее подруга ест.
- Солончак пересыхает. - Сказала она. - Видимо, поэтому Водоносы сегодня задерживаются. Джакка последнее время сам не свой, он постоянно говорит о том, что всё это ненадолго. Он говорит, что, возможно, вода закончится ещё раньше, чем припасы. Даже не смотря на то, что нас осталось совсем немного. И, вероятно, станет ещё меньше.
Мира перестала говорить тогда, когда заметила крупные слёзы, катившиеся по щекам Руфи. В руке она крепко, до синевы, сжала щербатую вилку.