Я иду искать. История первая
Чудовищный аппарат бесконечно проплывал над прогалиной — как звёздный крейсер в голливудском фильме, который тянется и тянется через экран... Олег стоял неподвижно, без мыслей, ощущая только одно — какой он крошечный и жалкий по сравнению с этим чудовищем. И даже когда аппарат исчез, Олег, не двигаясь, ждал, пока утихнет звук — он метался над просекой от дерева к дереву, подобно электрической искре...
* * *Часа четыре Олег шёл, не решаясь вернуться к дороге... но, как он надеялся, параллельно ей. Однако, когда — ближе к вечеру — мальчишка попытался вернуться на пути, у него это не получилось.
Олег сбился с направления.
Собственно, эта мысль его не слишком напугала. Заблудиться больше, чем он уже заблудился, было просто нельзя, невозможно. А направление он теперь определить мог довольно легко. Кроме того, Олег был уверен, что наткнулся на следы ночного боя — точнее, расправы победителей над пленными — и опасался встретить врага (почему-то парень был уверен, что победил «враг», а повешенные — партизаны). Страх от увиденного помешал ему сообразить, что трупы выглядят совсем не свежими, да и слишком близко место казни от того дуба, на котором он ночевал — он бы не только увидел трассера, но и услышал бы выстрелы.
Короче, Олег продолжал упорно забираться в чащу, уверенный, что спасается от близких врагов. Он решил зайти подальше, а там снова сориентироваться и повернуть на север, к горам. А пока надо было думать о еде и располагаться худо-бедно на ночлег.
С едой ему неожиданно повезло. Почти сразу после того, как мальчишка начал думать о ночлеге, ему под ноги из-за большого куста метнулся заяц. Олег бы в жизни его не увидел — просто чуть не наступил на зверька. Сперва Олег оцепенел, но, на его счастье, сделав два больших прыжка, заяц припал к траве. Парень, царапая ногтями вслепую кобуру нагана, открыл её — он не сводил глаз с зайца — и бабахнул самовзводом.
Звук завяз в лесу, только эхо что-то прокричало в ответ. Заяц молча подскочил на месте, дрыгнул длинными задними лапами и замер в траве снова — но уже мёртвый. А Олег думал только об одном — что патроны оказались годными.
Заяц был крупный, тяжёлый, и рот у Олега наполнился слюной. Он уже не раз охотился и знал, как свежевать, потрошить и разделывать добычу, хотя эта мерзкая работа у него никогда не вызывала воодушевления. Но сейчас перед ним стояла куда более серьёзная проблема, чем отвращение.
У него не было ножа.
Теоретически Олег знал, что надо делать. Но практически... практически это было ещё более гадко, чем обычная разделка. Вздохнув, Олег подцепил зайца за лапы и пошёл искать воду, внутренне готовясь к тому, что предстояло сделать, чтобы поесть...
... Вообще-то ему продолжало везти. Он нашёл одновременно и место для ночлега — и воду. Подходящий дуб рос в тридцати шагах от ручейка, проложившего себе путь среди травы и мха.
Бросив зайца на траву, Олег стащил рубашку, ещё раз благословив этот мир за то, что он обошёлся без комарья. Морщась, поднял зайца, осмотрел его, словно это что-то меняло и от внешнего осмотра он мог превратиться в готовый полуфабрикат.
Противно было — непередаваемо. Олег попробовал на себя разозлиться. Не получилось, хотя есть хотелось очень. Кривясь и стараясь не смотреть, начал ломать заячью лапу — заднюю. Когда кусок лапы с остро поблёскивающей кромкой розовой кости остался у Олега в руке, мальчик сделал им круговой надрез повыше задних лапок зайца и, запустив в надрез, под шкуру, пальцы, начал стягивать её, как перчатку, к голове и хвосту, пока она не слезла полностью — довольно легко, кстати. Решительно взявшись за голову зверька, Олег начал откручивать её, глотая кислую слюну. Руки у мальчика были в крови почти до локтя, кое-что попало на грудь и лицо. Говорят, что кровь — ценный продукт, который можно и нужно пить, но заставить себя это сделать Олег не мог.
С облегчением бросив на траву открученную голову, Олег сжал освежёванную скользкую тушку повыше желудка, вскинул руки над головой и сделал сильное движение — словно рубил топором дрова. С коротким чавкающим звуком внутренности зайца вылетели через зад. Облегчённо отдуваясь, Олег опустил тушку в ручей, собрал все остатки, разбросанные вокруг, чтобы потом прикопать, и начал мыться. К отвращению — постепенно, кстати, проходившему — добавилось чувство гордости. Он первым же выстрелом подбил зайца. И разделал его, не имея ножа. Теперь оставалось развести костёр...
Очевидно, сегодня у него был удачный день. Уже через десять минут материал для костра был собран — от растопки до сухих сучьев, чтобы поджарить добычу — а ещё через пять минут Олег подкладывал в пока ещё робкое пламя, бледное в последнем дневном свете, веточки покрупнее, насвистывая что-то оптимистическое. Поднявшись, Олег с удовольствием посмотрел на огонь, весело взбирающийся по дровишкам, и отправился за рубашкой и зайцем.
... Волк стоял на другом берегу ручейка, задумчиво глядя в воду. Конечно, он не отражением любовался — его интересовал странный водоплавающий предмет, даже в таком состоянии пахнущий мясом. Конечно, зверь издалека почуял человека, но не сдвинулся с места — только поднял большую голову, и Олег, выйдя на берег, встретил взгляд его жёлтых, неожиданно печальных и мудрых, глаз с расстояния в пять метров.
Волк знал правду жизни — вот что читалось в его глазах. Всё живое на свете существует, чтобы есть и быть съеденным. И на этот раз он проиграл, не почуяв за волнующими запахами ещё один. Запах мёртвого — и в то же время живого! — предмета, который человек выхватил из кобуры. Запах револьвера. Волк не знал слов «кобура» и «револьвер», — но знал этот запах. Означавший, что человек — сильнее. Он не двинулся с места, не попытался бежать — гигантский серый зверь, чья голова пришлась бы на уровень Олеговой поясницы, встань они рядом. Волк стоял и смотрел на человека — в его глаза, а не на оружие в его руке.
Олег знал, что с такого расстояния не промахнётся. Успеет всадить в голову хищнику не одну, а три или четыре пули раньше, чем тот прыгнет через ручей. Не промахнётся, не промахнётся...
Ему совсем не хотелось стрелять между этих жестоких и красивых глаз, смотревших со спокойной человеческой храбростью.
— Давай так, — услышал Олег свой голос и не удивился тому, что говорит с волком. — Я забираю рубашку и тушку. Остальное — тебе. Я понимаю, что тебе это на один зуб, но мне тоже надо есть.
Волк по-собачьи склонил голову к плечу — смешным коротким движением, вслушиваясь в человеческую речь. Олег сделал шаг вперед, присел на корточки, не сводя всё-таки глаз со зверя, выловил заячью тушку из воды. Потом подцепил свою рубашку, висевшую на кустах, локтем прижал к боку и начал пятиться. Волк остался неподвижен, только провожал Олега глазами, пока тот не скрылся в зарослях.
... В эту ночь Олег лёг спать по-настоящему сытым, хотя несолёное мясо быстро перестало казаться вкусным. Остатки зайца мальчишка оставил около затушенного костра и несколько раз слышал ночью, устроившись среди ветвей дуба, как кто-то внизу похрустывает и потрескивает косточками.
Вообще ночь прошла очень плохо. И дело было не только (да и не столько) в звуках под деревом, и даже не в том, что Олег не нашёл такой же хорошей развилки, как в прошлый раз, и вынужден был спать, фактически сидя на толстом сучке. Он засыпал, просыпался — было страшно, в сон вламывалось то, что он видел на насыпи, трупы открывали безгубые рты, что-то шептали, тянулись руками, даже гнались за ним по лесу, а револьвер то ли не срабатывал, то ли просто не мог убить уже убитых... Под утро, когда дул рассветный ветер и только-только села за лес чудовищная луна, Олег проснулся окончательно — замотанный снами, со вкусом рвоты во рту и больным животом. Он хотел сразу тронуться дальше, но поопасался ночных хищников, которые как раз должны были возвращаться в свои логова, — и ещё почти час просидел на сучьях, прежде чем спуститься и продолжать путь...