Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)
— Нет, — сказал я, сам себе удивляясь. Только же вот вчера сам себя убедил, что мне на Любу плевать.
— Да Господи, — всплеснула руками она. — Что же мне делать с тобой, Хабаров? Я замуж выхожу. Не хотела…чтобы ты узнал.
Я думал, что херовей не бывает. А оказывается, бывает. В сотни тысяч, в миллионы раз. Хочу спросить, любит ли она того…жениха, и не могу. А вдруг скажет да? Мне как с эти почти жить?
— Хрен с ним, — зло говорю я. — С женихом.
— Не нужно, — вдруг пугается она. — У нас… серьёзно все. Я с ним с одиннадцатого класса… мы ребёнка хотим, слышишь? Я… что хочешь…
Моя жизнь на хрен перечеркнулась. Мне ничего от Любки не нужно. То, что я хотел бы она просто дать не сможет. В какой-то, сука, тракторист дал. Я весь этот мир ненавижу.
— Поцелуй меня, — говорю я.
Она шагает ближе, встаёт на цыпочки. Смотрим, глаза в глаза. Наверное, я её первый раз так близко вижу. Последний, похоже. Губы у неё мягкие. Солёные от слез. Все равно сладкая, Господи, какая де сладкая… Поцелуй до обидного короткий, я едва успел коснуться её языка своим, как она отпрянула. Поезд, до этого стоявший мирно все это время вспомнил, что ему скоро отправляться и открыл двери. Любка, словно от меня спасаясь сразу же в вагон влетела.
— Сумку забыла, — хмыкнул я.
Подобрал её, не иначе, как соченинениями Карла Маркса груженую, занёс в вагон. Потом остался стоять на перроне, а Любка на ступеньках электрички, которая все не трогалась.
— Пока, — сказала Любка, а глаза блестят, словно, не наплакалась.
— Жениху своему скажи, пусть встретит… не таскай сама. — Любка кивнула. А я, неожиданно для себя сказал. — Я через десять лет приеду… тогда, когда ты своего… жениха возненавидишь.
— Ну да, — усмехнулась Любка.
— Ты его не любишь.
— А кого же я по твоему люблю?
— Меня, — улыбнулся я. От моей улыбки млели все бабы, это я знал. — Меня вообще все любят. И ты все равно моя будешь.
Любка фыркнула и скрылась в вагоне. Потом за окном мелькнули её волосы, белая футболка. Двери электрички закрылись, она протяжно загудела и тронулась прочь. Я успел увидеть Любу, мне показалось даже, что она помахала мне рукой.
Странно, на душе было хреново, но дурацкая решимость прижала сил. Будет моей, точно. Правда, я тогда не знал, что это и правда, почти десять лет пройдёт…
Глава 1. Люба
Поле было бескрайним. Таким же, как моё отчаяние — уазик громко чихнул, а затем сдох ровно пять минут назад. Но разница была. Поле золотое, а у моего отчаяния цвет дорожной пыли, которой окрасились мои кроссовки, когда я решилась выйти из машины.
— Предатель, — выругалась я. — Ты не мог ещё полчаса продержаться?
Уазик молчал. У меня слезы навернулись — я должна была успеть! Просто обязана! Я обошла древнюю машину, почти раритет, вокруг. Пнула все четыре колеса. Затем со вздохом открыла капот. Поднимался он со страшным крежетом, мне даже стало жалко машинку, ей на покой давно пора, а я мучаю… Заглянула в хитросплетение железных деталей и… закрыла его обратно. Вот чего я никогда не понимала, так это автомобильные внутренности.
— Ну, пожалуйста, — попросила я, садясь за руль. — Ты же знаешь, я сделала все, что смогла…
Повернула ключ зажигания не дыша, надеясь на чудо… Чуда не случилось, уазик сдох. Вот теперь я разревелась. Дорога в обе стороны пустая, поле бесконечное в горизонт упирается, и я реву. Отличное завершение дня! Подумала, можно пойти пешком… угу, пятнадцать километров по жаре, да я к вечеру только доберусь, если не подвезут. А если подвезут… Парадокс, именно этого я и боялась. Сзади что-то громко затарахтело, я бросила взгляд в зеркало. Трактор! Так быстро слез не вытирал ещё никто. Потом на себя полюбовалась — красота, зареванная, пыльная…
— Ну, что тут у вас? — спросил выпрыгивая из трактора Саня Тихомиров. Хорошо, что он, многие бы вообще мимо проехали. — Пал верный конь?
— Пал, — подтвердила я.
Я все ещё надеялась, что моих слез не видно. Саня, он кончено хороший, лучше многих, но все равно расскажет, что спас меня застрявшую посреди поля, ревущую и несчастную. А мне нужно быть сильной в глазах всех этих мужиков. Я их начальство… Правда, нелюбимое. Когда дядя Федя ушёл на пенсию, два месяца назад, меня сделали главным агрономом. И началась война… Эти упрямые мужики отказываются меня признавать. Саботируют. Бойкот объявили… Поэтому реветь застряв в поле мне никак нельзя, у меня того, авторитет.
Саня выпрыгнул из трактора, подошёл. Открыл капот. Уазик, словно признав мужскую руку даже скрипеть протяжно перестал. Предатель. И шовинист ещё, вот. Сексист.
— Вот эту штука, — сказала я, тыкая в деталь пальцем. — Стучит, это я выяснила.
Тихомиров смотрел не на штуку, он смотрел на мой ноготь. Я тут же прокляла себя за желание оставаться женщиной — ноготок у меня достаточно длинный и алый. А трактористам видимо хочется, чтобы я, как они — грязная и в мазуте. И чтобы у меня член вырос. Саня мог починить мой уазик. Мог заставить его доехать до деревни, я знала. Они здесь все волшебники, чудеса с одним гаечным ключом творящие. Но он не стал. Вот увидел мой ноготь и перехотел меня спасать.
— На трос прицеплю, — сообщил он.
Господи, вот такой важный день, я сражаюсь за авторитет, а в деревню поеду прицепленная к трактору… потом шутить все будут, только ленивый не пошутит на тему неприспособленных баб в начальниках. Ехала в уазике своём на тросе за трактором, и снова реветь хотелось. Нельзя реветь, я же сильная, мать вашу женщина, сильная и с алыми ногтями! Тихомиров дотянул меня до ремонтной мастерской и бросил. Я из машины буквально вылетела — опаздываю! Понеслась к сельсовету, и как всегда, опоздала.
— Ну, что? — спросила я у Анжелы, бухгалтера.
Бухгалтером бабе быть можно, Анжелу все уважали и побаивались. Авторитет! Анжела вздохнула, перекинула косу через плечо. Я так устала, что даже не сразу поняла, что не так. Нет, наш бухгалтер красотка. Но сегодня… Сегодня она была в ударе. Одна коса чего стоит, у меня дочка семилетка, уж я то знаю, что на сооружение такой мудреной красоты минимум час ушёл. А у Анжелы волосы густые, длинные… Боже, она даже ресницы нарастила, когда успела?
— Красавчик, — мечтательно протянула она. — Господи, я минутку только его видела, а у меня прямо коленки задолжали… Правда, нисколько не преувеличиваю. Холостой! У нас тут все девки пришли, как на отбор невест, а ты…
И с сожалением посмотрела на мои старые тертые джинсы, простую клетчатую рубашку.
— Я не мужика ищу, — отрезала я. — Я работаю.
— И правда, о чем это я…
Встала, поправив супер короткую юбку, поправила и блузку в районе декольте — там ещё немного, и все сиськи наружу. И поплыла к себе в кабинет, ничего толкового я так и не добилась, ни от неё, ни от других. Новый хозяин нашей богадельни пробыл в сельсовете ровно пять минут и все. Бабы вздыхали и томно хлопали ресницами, а мужики от меня бегали. На мне ж проклятие, бойкот, твою мать.
— Да не будет он тут жить, — сказала я Светке по дороге домой.
Светка — мой верный друг и повар по совместительству. Если кому и могу выговориться, то только ей.
- А это тогда что? — ответила Света вопросом и пальцем ткнула.
Мы находились в самом сердце посёлка, на пересечении улиц Советской и Ленина, у нас улиц в девяностые никто не переименовывал…. Отсюда прекрасно было видно дорогу, ведущую к озеру и стройку века тоже. Дом строился здесь год. Теперь уже оброс забором, только крышу и видно… Но понятно — домина огромная. Зачем вот заморачиваться такой стройкой, если ты колхоз купил деньги отмывать?
— Может, дачу строит. Кто этих миллионеров поймёт…
И сама себе не поверила. Чётко понимала одно — перемены грядут. А тут ещё эти трактористы со своей ко мне не любовью… Страшно остаться без работы, но это ещё не самое страшное. Мне нужно было знать, как этого миллионера зовут. Никто не знал, словно вселенский заговор! Сегодня я могла его увидеть, он приезжал в сельпо, но мой уазик тоже участник того самого заговора. Светка свернула к себе я пошла одна. В мысли погрузилась глубоко и не заметила, как наступила в кровью лепешку — стало уже пригнали. Стояла на обочине, терла кроссовкой о траву и снова плакать тянуло — любимые кроссовки! По настоящему начинаю чувствовать, что весь мир против меня. Даже, коровы. Ещё и Маринка…