Над самой клеткой льва

Выпад! Столь молниеносный и ловкий, что в два счета мог загнать пол-уарда стали в кого-нибудь неопытнее Сварога.
Сварог не стал парировать — ушел вправо. Это тем, кто видел поединки только в кино, может показаться, что главная задача дуэлянтов — как можно чаще и красивее эффектно скрещивать клинки, чтобы лязг стали не утихал ни на миг.
В жизни многое иначе. Часто скрещиваясь, клинки портятся — щербятся, тупятся. Поэтому настоящий бой состоит не из дурацкого лязганья клинков, а из выпадов и ударов — иногда лучше уйти, иногда лучше парировать… Если сможешь и успеешь.
Злющие глаза, тонкие бледные губы сжаты в ниточку, лицо без малейшего выражения. Быть может, он по жизни такой злой — а может, прекрасно знает, с кем дерется. Как бы там ни было, он себя завел на убийство: целит то в сердце, то в шею, то норовит приложить по голове или по виску. И все время старается, чтобы не попасться на «первую кровь». Ага! На миг упав на колено, попытался достать Сварога лезвием по внутренней поверхности бедра — а там одна из самых крупных артерий, кровь хлынет фонтаном…
Так… Парочкой знакомых маневров попытался повернуть Сварога лицом к солнцу — ну, эти фокусы мы знаем и уходить от них умеем… Точно, он вовсе не старается привести Сварога в непригодное для боя состояние, планы у него покруче: он пришел убивать. Значит, кто-то умный просчитал все заранее и понял, что Сварог непременно полезет на Турнир — и не так уж трудно было это вычислить… Лар, конечно, самые разные раны может залечить себе и другим, но, во-первых, далеко не все, а во-вторых, чтобы излечить себя, он должен быть в сознании.
Значит, пора кончать. Ему отчего-то совершенно не хотелось убивать — здесь, под ясным солнцем, под азартные крики публики, на дурацком состязании за королевский трон… Даже горротца не хотелось. Будь это где-нибудь на обочине грязной, мокрой дороги, под серым, набухшим дождевыми тучами небом…
Но и делать что-то пора. Противник все это время не дает возможности пустить ему «первую кровь». Значит, надо пожестче.
И Сварог стал драться совершенно по-другому — так, словно и он намеревался убить. Он заметил мелькнувшее в злых глазах удивление: противник и, в самом деле, решил, что за него взялись всерьез. И не должен видеть в этом ничего удивительного: не раз случалось, что на турнире, что на дуэли, когда один из бойцов осатанеет и, не думая абсолютно, что нарушает кодексы, пойдет на крайность…
Так, он поверил. Он стал обороняться так, что ясно уже: всерьез опасается смертельного удара. Подержим его в этом заблуждении еще немного, еще парочка выпадов «на смерть» — те, что он должен знать. Знает, оба отбил, это же классика… Но вряд ли у него за спиной ратагайская школа боя… проверим… нет, и гланских приемов не знает… и каталаунских… Не говоря уж о тех, которым учат наверху… Держи!
Сварог сделал пируэт по всем правилам — и, отбив эфесом вверх эфес чужого меча, с невероятной быстротой крутнув лезвие своего, загнал клинок тому в правую руку чуть повыше локтя, почти на ладонь.
Пальцы горротца моментально разжались, и меч упал в траву. Распорядитель, прямо-таки гопака танцевавший вокруг красного мелового круга, конечно, тут же закричал:
— Бой кончен, господа! Врача!
Ох ты ж, сволочь упрямая! Горротец, присев на корточки, попытался схватить меч левой (на что, согласно кодексу, имел полное право, драться здоровой левой не запрещено, другое дело, чтобы ты это умел, иначе зарежут, как барана) — но кровь плыла из сквозной раны густым потоком, противник побледнел, пошатнулся и по инерции завалился на левый бок, уже не предпринимая попыток встать. Только тогда распорядитель выхватил серебряный свисток — позвать лекарей.
И на этот раз схватки продолжались еще достаточно долго, чтобы Сварог успел отдохнуть и как следует восстановить дыхание, — горротец его не измотал, но оказался крепким орешком.
Жаль, что не достать сигарету из воздуха, чтобы не смущать собратьев по Турниру и зрителей. Вообще-то, на приличных турнирах для отдыха участников стоят скамейки, дуэлянтов поят прохладительным — но здесь, очевидно, были свои правила: преодолеть на пути к вожделенному королевскому трону как можно больше трудностей. Вообще-то правильно, если подумать, — не за золотой кубок из королевских рук махаловка идет и не за ленту с плеча прекрасной дамы: уж ради трона изволь выложиться по полной…
Когда в третий раз выкрикнули его номер, он уже уверенно направился в свой круг, как и полагалось победителю. Он шел вторым — а в круге уже стоял субъект, которого Сварог сразу узнал и досадливо поморщился: и этот туда же… Это был хозяин трактира «Якорь и осьминог» в одном из портов, где Сварог уже сиживал раза четыре, — вино там, вопреки ожиданиям, оказалось хорошее, да и тушенные в горшочках «морские гребешки» неплохи — как, впрочем, и многое другое. Как там его? Ах, да, Ласар. Несомненно, потомственный дворянин, иначе не допустили бы на турнир. И чего человеку не сиделось? Самая мирная профессия, две дочки на выданье, сынишка подрастает, процветает заведение, в армии никогда не служил, а вот поди ж ты, сунулся в эту опасную забаву, где можно и жизни лишиться — смотря на кого нарвешься, попадется какой-нибудь бретер-скотина в дурном настроении, наподобие Орка…
Сварог едва не фыркнул в голос — меч Ласар держал, как держат палку, когда хотят прогнать из огорода нахальную соседскую свинью. И таращился на Сварога с несказанной тревогой — ну конечно, ждал, какие прозвучат условия…
Вот уж кого Сварог не хотел обижать, так это веселого толстяка, с которым успел не раз поболтать о том о сем и выслушать кучу неизвестных ему анекдотов, в том числе и весьма пикантных. А потому он сказал спокойно:
— До первой крови.
И мог поклясться, что на лице трактирщика нешуточное облегчение. Заметил краем глаза, что распорядитель тоже готов ухмыльнуться — но в последний момент сделал лицо непроницаемым, как ему по обязанности и полагалось. Звонко выкрикнул:
— Господа, бой!
Ласар, полное впечатление, просто-напросто не знал, что ему делать. Он переступил с ноги на ногу, грозно нахмурил брови в тщетных попытках сделать румяную толстощекую физиономию суровой и грозной.
Неуверенно выбросил меч в сторону Сварога — едва ли не вытянул. Сварог, сохраняя на лице полнейшую серьезность, отбил клинок в сторону, черкнул острием по руке трактирщика повыше запястья. «Рана» получилась смешная: длиной в палец, едва кожу рассадило — но все правила были соблюдены. И распорядитель с явным облегчением — быть может, тоже завсегдатай кабачка — закричал:
— Бой кончен, господа! Врача!
Свистеть лекарей, впрочем, не спешил: прекрасно видел, что за «рана» — иная разъяренная кошка, а то и разъяренная дама с острыми ноготками распахает почище. Ласар просто-напросто извлек огромный клетчатый носовой платок, которого хватило бы, чтобы прикрыть три таких раны, посмотрел на Сварога не без благодарности и направился к той арке, в которую уходили — а кого и уносили — побежденные. Неторопливо шагая следом к месту для победителей (которых уже не осталось и двух десятков), Сварог подумал, что у толстяка Ласара были свои резоны рисковать. Чего не сделаешь для повышения репутации заведения? Штука в том, что каждый участник Турнира, и победитель, и проигравший по традиции получали памятный знак, и роскошный — золотой кружок чуть не с блюдце с выгравированной полукругом надписью «Королевский Турнир», мечом и короной. До самой смерти его можно было носить на груди на этакой розетке цветов национального флага, а после смерти он оставался потомкам вкупе с прочими регалиями, если имелись, — наглядное доказательство того, что его обладатель однажды дрался за королевскую корону (за подделку полагалось какое-то суровое наказание). (Естественно, из всех оставшихся в живых участников турнира знака такового не получал один-единственный — тот, кому и доставалась корона).
Ручаться можно, что дядюшка Ласар знак носить на груди не будет, а прикрепит над стойкой, начистив до немыслимого блеска. А может быть, и будет — но его изображение поместит на вывеску, переименовав заведение, скажем, в «Меч и корону». И уж болтовни ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Кто такой Сварог, он понятия не имел. Сварог подумал: надо будет как-нибудь зайти и представиться, чтобы рассказы стали еще красочнее, — жалко, что ли, для хорошего человека, который в жизни вино водичкой не разбавлял, а если обсчитывал, то на сущие гроши.