Погоня за сокровищем
— Недопустимый жест, непозволительная поза, — тут же отчеканил его сиятельство. — Сядьте ровно, Адамантина, поблагодарите за трапезу.
— Благодарю, — послушно сказала Тина, теряя появившееся благодушие.
— Теперь можете покинуть столовую. Отдохните с дороги, вам сообщат, когда прибудут гости, и вы сможете предстать перед ними, — граф промокнул губы и поднялся из-за стола.
— Даже нельзя посмотреть ваш особняк? — удивилась девушка.
— Еще успеете. Пока отдыхайте, чтобы не зевать, когда соберутся гости.
И мадемуазель Лоет покорилась, решив оставить исследовательскую деятельность на потом. В отведенные ей покои Тина вернулась в сопровождении лакея, приставленного к ней сиятельным дедом, пока отсутствовала обещанная компаньонка. Лакей, молодой мужчина самой непримечательной внешности, с интересом поглядывал на внучку хозяина, всю дорогу до комнаты бубнившую что-то себе под нос. Из всего ворчания лакей уловил:
— Лопни моя селезенка… Блевать тянет… Дьяволу в зад, — и что-то еще уж вовсе неприличное, но весьма занимательное. Впрочем, уточнять, что означает половина слов, срывавшихся с уст прелестной девицы, мужчина не решился.
Захлопнув дверь перед носом лакея, Адамантина Лоет тут же развязала ленты своих туфелек, задрала подол, дабы не стал помехой, и запустила в полет сначала одну туфельку, после вторую. Затем сознательно ссутулилась и даже прошла вразвалочку, более напоминая сейчас паренька в женском платье, особенно со спины, чем благородную девицу, коей должна была стать после науки его сиятельства. Дойдя до уборной, Тина смачно сплюнула в ночной горшок и почувствовала некоторое облегчение.
— У-уф, — протянула она устало.
Это были тяжелые две недели, в которые уложилась их дорога. Поместье ужасное, дед невыносимый, и путь домой обещал стать долгим и тернистым.
— Я выдержу, — решила мадемуазель Лоет, уже составляя в уме слезливое письмо для папеньки с маменькой. Выглядело оно примерно так:
«Дорогие мои, нежно любимые и единственные люди во всей вселенной, от разлуки с которыми мое сердце рвется пополам.
Знали бы вы, маменька и папенька, как я скучаю. Как тяжко мне в разлуке с вами! Дорога сказалась на моих нервах, и чувствую, что слягу я вскорости с тяжелейшею лихорадкой. Пожалейте свое дитя! Освободите от нестерпимого гнета моралей, нотаций, этикета и его сиятельства. Душа моя истомилась и исстрадалась от тоски по вам, любимые мои родители. Спасите меня! Иначе быть беде. Чувствуя я, что близка моя кончина. Умру во цвете лет, так и не узнав, как же сладка встреча после невыносимой разлуки. Так не оставьте же меня своею милостью и вызволите дитя ваше из паутины светских манер.
Безмерно любящая вас дочь на последнем издыхании,
Адамантина Лоет.
P.S. Папенька, вспомните, я ваше ненаглядное сокровище! Вы сами это говорили, а сокровищами не разбрасываются! Закройте меня дома, пожа-а-алуйста-а-а!!!»
За составлением в уме сего слезливого послания юная мадемуазель Лоет уснула, свернувшись в клубок в глубоком и мягком кресле. Снились ей родной Кайтен, порт, Сверчок, лихо сплевывающий сквозь небольшую щель в передних зубах на башмак Заморыша, и, конечно, родной дом. От горестного всхлипа Тина и проснулась, совсем не по этикету громко хлюпая носом.
На поместье уже опустились сумерки, и особняк наполнился голосами и оживлением. Тина поднялась на ноги и охнула, ощутив, как сильно они затекли. Ей пришлось сесть обратно и ждать, когда неприятные иголочки исчезнут. Слегка морщась, девушка прислушивалась к голосам, доносившимся до нее. И в какой-то момент ей показалось, что она узнала голос папеньки, только звучал он несколько иначе, словно моложе и более зычно.
Мадемуазель Лоет сорвалась с места и стремглав бросилась прочь из комнаты, умоляя всех известных ей богов и, естественно, Всевышнего, чтобы слух не обманул ее и голос действительно принадлежал взволнованному разлукой отцу, который одумался и понял всю несуразность своей затеи. Тина даже готова была его сразу же простить, лишь бы он увез ее из этой Преисподней.
Распахнув дверь, девушка выбежала в коридор, прислушалась и, вновь уловив голос с такими знакомыми ироничными интонациями, помчалась в ту сторону, подвывая на ходу:
— Папенька-а-а!
Сильные мужские руки обхватили ее за плечи, удерживая от неизбежного столкновения, когда Тина выскочила за угол. Она вскинула голову и с изумлением уставилась в серо-зеленые глаза незнакомого молодого человека. Имел незнакомец знакомые стать и рост, даже черты легко узнавались, но вот светлая кожа и волосы, имевшие золотистый оттенок свежей соломы, казались чем-то нелогичным и даже кощунственным. Особенно когда все это ходячее недоразумение заговорило папенькиным голосом:
— Если угодно, я могу им стать для вас, милое дитя.
В лукавом прищуре глаз кузена, а никем иным молодой человек быть не мог, мелькнула насмешка, и это привело Тину в себя. Она скинула с плеч ладони графа Мовильяра-младшего и гордо вздернула подбородок.
— Благодарю покорно, но одного отца мне вполне достаточно.
— Марк, руки прочь от моей сестры, — услышала Тина веселый, хоть и показавшийся суровым голос, в котором она уже не ошиблась.
— Чтоб я сдохла, — пробормотала она и радостно взвизгнула. — Ланс!
— Как мило, — насмешливо хмыкнул кузен, глядя вслед мчавшейся по коридору мадемуазель Лоет.
— Ланс, гарпун тебе в печень, — между тем тараторила Тина, повиснув на шее старшего брата. — Какого черта ты совсем пропал?! Я соскучилась, как тысяча бесов без хмельного пойла! Ланс, дьявольское отродье…
— Адамантина! — прогрохотал его сиятельство раньше, чем Ланс успел хоть что-то ответить. — Немедленно в свою комнату, я буду иметь с вами серьезный разговор.
— К чертям собачьим, — мрачно изрекла девушка и, насупившись, отправилась в отведенные ей покои, чтобы выслушать новую порцию нотаций.
— Дедушка, — позвал сурового графа Марк Мовильяр, — вы хотите испортить кузину, лишив ее столь очаровательного образа дикарки? Помилосердствуйте и не спешите менять саму природу!
Молодой человек мило улыбнулся, окончательно сразив Тину одним только словом «дедушка». Кто дедушка? Его сиятельство — дедушка? Это мэтр Ламбер — дедушка. Добрый, любящий, балующий. А его сиятельство невозможно назвать таким теплым и уютным словом. Совсем-совсем нельзя!
— Молчать, разгильдяй, — холодно велел граф и перевел взгляд на Ланса. — Мальчик мой, ты сможешь поговорить со своей сестрой позже. После меня, — чеканно закончил его сиятельство и последовал за Тиной, то и дело оборачивавшейся назад, чтобы взглянуть на кузена, весело ей подмигнувшего.
— Держись, — произнес одними губами брат и улыбнулся Тине, приложив ладонь к сердцу.
От этого простого жеста девушке вдруг стало легко и хорошо, будто она оказалась снова дома. Мадемуазель Лоет улыбнулась сама себе, уже успев забыть, что на пятки ей наступает само возмездие в лице родного деда, который никак и никогда не мог бы назваться «дедушкой».
— Адамантина, — девушка вздрогнула и ссутулилась, мрачно взирая себе под ноги, за что тут же получила несильный шлепок по хребту, и перст графа поднял голову внучки за подбородок. — Спину прямо, подбородок не опускать. Вы — Мовильяр, дитя мое…
— Лоет, ваше сиятельство. Со всем моим уважением, но я Лоет, — заносчиво ответила Тина и прикусила язык под темнеющим взором графа.
— Дерзите, мадемуазель? — чуть прищурившись, спросил мужчина. — Поддержку почувствовали? Только учтите, от моего гнева вас не спасет ваш брат и уж тем более не спасет этот великовозрастный оболтус, ваш кузен.
В это мгновение девушка преисполнилась живейшей симпатии к Марку, ощутив в нем родственную душу. Сейчас она готова была признать очаровательным созданием даже самого Морского дьявола, если им будет недоволен его сиятельство. Тина простила младшему Мовильяру и светлые волосы, и голос, похожий на голос ее папеньки. Тем временем старший граф прожигал внучку гневным взглядом.