Начать сначала

— Это внизу, в старом городе. Знаете, как туда проехать?
— Я знаю кабачок «Невод», — сказал Роберт, и портье улыбнулся. Человек, который примечает дорогу по кабачкам, ему нравился.
— Значит, едете к кабачку и, не доезжая одного квартала, сворачиваете на улицу, которая идет наверх. Поднимаетесь по узкой, крутой дороге и упираетесь в площадь. Галерея на другой стороне площади. Вы ее никак не пропустите — на стене такие большие афиши… Только сам черт не разберет, что там изображено…
— Что ж, поглядим. Большое вам спасибо.
— Пожалуйста.
Портье толкнул вращающуюся дверь, и Роберта выбросило в жуткий холод. По непокрытой голове забарабанил дождь, Роберт натянул на голову плащ и завилял по подъездной площадке, стараясь не попасть в большие лужи. Его «альвис» пахнул внутри сыростью и затхлостью — непривычный запах, обычно пахло кожей и сигаретами. Роберт включил зажигание и печку. Под одним из дворников застрял листок, но когда дворник заработал, лист сполз на мокрое стекло и ветер сорвал его.
Роберт спустился в город. Он казался необитаемым, жители попрятались по домам. Один только промокший полицейский-регулировщик стоял на своем посту у подножия холма да какая-то пожилая женщина под зонтиком сражалась с дождем и ветром. Узкие улочки играли роль дымоходов — ветер вливался в них холодными стремительными потоками. Выехав на дорогу к порту, Роберт увидел гавань: прилив достиг наивысшей точки, серая вода бурлила, на берег накатывали пенистые волны.
Он нашел улочку, которую описал ему портье. Она шла вверх от гавани между рядами коттеджей; мокрый булыжник блестел, как чешуя только что выловленной рыбы. Взобравшись на холм, улочка переходила в живописную площадь, и Роберт увидел старую часовню: массивное хмурое строение, никак не соответствовавшее вывеске на двери, надпись на которой гласила:
ОБЩЕСТВО ХУДОЖНИКОВ ПОРТКЕРРИСА
ВЕСЕННЯЯ ВЫСТАВКА
Вход — 5 шиллингов
А внизу странный рисунок фиолетовой краской: нечто похожее на широко раскрытый глаз и рука о шести пальцах. Пожалуй, портье правильно высказался, решил Роберт.
Он поставил машину, поднялся по ступеням, по которым текла вода, и вошел в дверь. Стены старой часовни были выкрашены белой краской, и на них, вплоть до высоких окон, висело множество картин. Сразу за дверью, накрыв колени пледом, сидела дама в фетровой шляпе. По одну сторону от нее стоял деревянный столик с каталогами и чашей для денег, по другую — парафиновый нагреватель, у которого она старалась отогреть покрасневшие от холода руки. Роберта овеял запах парафина.
— Ах, дверь! Закройте дверь! — взмолилась дама в шляпе, когда вместе с Робертом ворвался поток ветра. Он наклонился, с трудом прикрыл дверь поплотнее и извлек из кармана две монеты по полкроны. — Ну и холодище, — продолжала дама, — и это называется лето! Вы сегодня первый посетитель. Вы посетитель, я не ошибаюсь? Ваше лицо мне незнакомо.
— Верно. Я тут никогда не был.
— Очень интересная выставка. Конечно, вы приобретете каталог? Еще полкроны, пожалуйста. Поверьте, он того стоит.
— Спасибо, — неуверенно сказал Роберт.
Он взял каталог, украшенный все тем же глазом и шестипалой рукой, раскрыл его и пробежал глазами список художников.
— Э-э… ищете какого-то определенного художника? — Дама за столиком как будто не проявляла особого интереса, однако в глазах у нее уже загорелся огонек.
— Нет… никого не ищу.
— Просто интересуетесь. Вы живете в Порткеррисе?
— Да… — Он стал удаляться от нее. — В данный момент, да.
К нему он подходил медленно; неторопливо шел по длинному залу, делая вид, что интересуется каждой картиной. Имя он нашел — Пэт Фарнаби. Номер 24. «Поездка». Пэт Фарнаби. Он долго стоял перед номером 23, потом перешел к следующему.
Цвет его ошеломил. Его охватило волнение, закружилась голова. И в то же время он ощутил какой-то душевный подъем, радость, как будто взлетел ввысь и парил там между синим небом и белыми облаками.
«Ты должен побывать на ней, Роберт, — написал ему Маркус. — Мне хочется, чтобы ты составил собственное мнение. Нельзя же до конца жизни заниматься только книгами. К тому же, я хотел бы узнать твою реакцию».
Чистые, простые цвета. Это производило необыкновенное впечатление.
Немного погодя он вернулся к столику у входа. Все это время любопытная дама не сводила с него глаз. Теперь глаза у нее светились алчным блеском, как у голодной зарянки.
— Пэт Фарнаби выставил только одну картину?
— К сожалению, да. Больше мы ничего не могли у него вытянуть.
— Кажется, он живет где-то в этих краях?
— Да-да. В Голлане.
— Голлан?
— Это в шести милях отсюда. По дороге на вересковую пустошь. На ферме.
— Вы хотите сказать — он фермер?
— О, нет, — засмеялась она. Оживленно, отметил Роберт, будто следует ремаркам в старомодной пьесе. — Он живет на сеновале в амбаре. Вот его адрес. — Она подвинула к себе листок бумаги и написала адрес. — Захотите его увидеть, там вы его непременно найдете.
Он взял записочку: — Большое спасибо! — И шагнул к двери.
— А дальше вы не хотите смотреть?
— Может быть, в другое время.
— Но это такая интересная выставка! — Прозвучало это так, будто у нее сердце разобьется, если он не посмотрит все остальные картины.
— Да, выставка действительно интересная. Я обязательно досмотрю. Только в другой раз. — И в этот момент он подумал об Эмме Литтон. Уже взявшись за ручку двери, он обернулся. — Между прочим, дом Бена Литтона… он где-то здесь, поблизости? Я имею в виду дом, а не мастерскую.
— Ну конечно! Сразу же за углом. Ярдов сто по мостовой. Там синяя калитка — вы ее не пропустите. Но вы знаете, что мистера Литтона сейчас в Порткеррисе нет?
— Да, знаю.
— Он в Америке.
— И это тоже знаю.
Дождь лил по-прежнему как из ведра. Роберт сел за руль, включил зажигание и повел машину вниз по узкой, как нора, улочке. Возле синей калитки он остановился, загородив машиной всю улочку, выключил мотор, ступил на мощенный плиткой внутренний дворик, украшенный кадками, в которых мокли какие-то растения, похожие на утопленников; узор на деревянной скамейке совсем стерся. Коттедж был одноэтажный, низкий, длинный, но неровная линия крыши и каминные трубы с разными козырьками свидетельствовали о том, что прежде здесь стояли два, а может, даже три, маленьких коттеджа. Входная дверь была тоже синяя, одного цвета с калиткой, и медный дверной молоток в виде дельфина.
Роберт постучал. Сверху лилась струя воды. Роберт отступил назад, чтобы посмотреть, откуда она льется, и в этот момент дверь открылась.
— Добрый день. У вас водосточная труба протекает, — сказал он.
— О Господи! Вы что, с неба свалились?
— Из Лондона. Надо ее залатать, иначе проржавеет.
— И вы проделали такой путь, чтобы сообщить мне об этой трубе?
— Нет, конечно. Но можно мне войти?
— Разумеется… — Эмма отступила за дверь, держа ее открытой. — Однако вы удивительный человек — являетесь вдруг, без всякого предупреждения.
— Как я могу предупредить, если у вас нет телефона? А на письмо не было времени.
— Хотите что-то сообщить о Бене?
Роберт нагнулся, чтобы не удариться о притолоку, и, расстегивая на ходу плащ, вошел в дом.
— Нет. А что-то должно было быть?
— Мне кажется, он должен бы уже вернуться домой.
— Насколько я знаю, он все еще нежится под виргинским солнышком.
— Тогда что же вас привело?..
Она непредсказуема, как здешняя погода, подумал Роберт, повернувшись к Эмме. Каждый раз, когда они встречаются, она другая, непохожая на прежнюю Эмму. Сегодня она была в полосатом платье — красные и оранжевые полосы, в черных чулках. Волосы на затылке стянуты черепаховой заколкой. И челка стала длиннее, такая длинная, что падала на глаза и Эмма будто чуть косила. Увидев, что он разглядывает ее, она тыльной стороной пальцев отбросила челку с лица. Жест был одновременно защитный и обезоруживающий, и теперь она показалась ему совсем юной девочкой.