Последний защитник Брестской крепости

— Давай! Огонь!
Красноармейцы услышали его, открыли такую пальбу по засевшим напротив противникам, что заставили тех залечь и не высовывать носа. Группа фашистов, сопровождавшая огнеметчика, на некоторое время осталась без прикрытия.
— Режь их! — прохрипел Кожевников. — Никто не должен уйти!
Он первым выпрыгнул в окно, всадил нож в ближайшего немца, закончив его мучения. Сорвал с него ранец, флягу и сухарную сумку, бросил их внутрь здания в окно. Рядом выскочили еще двое бойцов во главе с Черным.
— Дави гадов! — шипел сквозь зубы старший лейтенант, вонзая штык в спину попытавшегося убежать гитлеровца.
Меньше полминуты потребовалось бойцам, чтобы перебить четверых немецких пехотинцев. Нужно было скорее убираться, ибо немцы возобновили стрельбу. Пули вбивались в стены, дробя кирпич. Мгновением позже бойцы были втянуты товарищами внутрь казематов. Старшина сел на полу и прижался спиной к стене, пытаясь отдышаться. Заметив Черного, показал ему большой палец. Старший лейтенант улыбнулся в ответ.
На этот раз им повезло. С трупов немцев были добыты хорошие трофеи. Четыре банки мясных консервов, хлеб, две банки датских шпрот, упаковка галет, спички и перевязочные пакеты. Плюс четыре полные фляги. Правда, при осмотре выяснилось, что в одной из них не вода, а шнапс, но это только порадовало — спирт был крайне необходим для обработки ран.
— Такого улова нам давно видеть не приходилось, — торжествующе потирал руки Кожевников.
— Ловко ты сработал, Митрич! — Черный так бурно радовался трофеям, что старшина даже смутился.
— Да чего уж там, Аким, — он пожал плечами. — Как все я.
— Ладно, не скромничай, — ухмыльнулся Черный, поднял винтовку и встал около окна. — Опять полезли… К бою!
С большим трудом отбив последнюю атаку, бойцы спустились в подвал. Все было ясно без слов — теперь, после гибели Волошина, командование подразделением перешло к старшему лейтенанту Черному, единственному тут офицеру. Раненый Мельников был не в счет.
Все ждали решения и смотрели на старшего лейтенанта в ожидании. В казематах воцарилась тишина. Каждый понимал, что предстоит нелегкое дело — любой может погибнуть при прорыве, но оставаться тут еще хуже.
— Готовимся к прорыву, — сухо сказал Черный. — Для раненых соорудить носилки.
— Тяжелораненых не дотащите, — ответил Мельников. — Только себя подставите под пули. Вы идите, а я с ними останусь.
— Тебя не брошу, — категорично заявил Черный. — Даже не думай. Без твоей головы нам не обойтись.
Мельников наотрез отказался уходить. Остальные раненые, которые не могли передвигаться самостоятельно, тоже решительно воспротивились тому, чтобы красноармейцы рисковали из-за них целью предстоящей операции.
— И как вы нас под пулями потащите? — сказал один из них едва слышным голосом. — Да вас всех уложат. А вы еще повоевать должны и за всех нас отомстить.
Остальные согласно закивали.
В итоге решили прорываться без раненых, но Мельникова Черный уломал-таки. Но вот Женечку уговорить не удалось. Она упиралась и слушать ничего не желала.
— Ладно, — сдался наконец Черный. — Оставляю тебя с ранеными и даю тебе двух бойцов. Вы получаете все, что удалось добыть из провизии, и воду. При первой же возможности мы за вами вернемся.
— Митрич, ты у нас старый стратег, пойдем наверх посовещаемся, — позвал Черный Кожевникова.
Они обсудили ситуацию и решили выдвигаться на рассвете. Обычно в это время обстановка была спокойной. Ночь и рассвет — моменты затишья, отдыха. Немецкие часовые, конечно, всегда настороже, но в эти часы клевали носом и могли не сразу прочухаться.
Красноармейцы также учитывали, что на башне сидит пулеметчик, но если двинуться сразу влево, то метров через сто они уйдут из сектора обстрела. Однако легко было сказать — пробежать сто метров, но как они это сделают — измученные, еле волочащие ноги, да еще с раненым Мельниковым. Его нужно было тащить только на носилках или на чьей-то спине, сам бы он не доковылял.
Незадолго до прорыва Кожевников пошел навестить раненых.
— Возьмите, ребята. — Он передал двум остававшимся с ними бойцам россыпь патронов.
— А вы как же, товарищ старшина? — забубнили солдаты.
— Мы себе найдем, не беспокойтесь. И берегите нашу красавицу Женечку.
Кожевников понимал, что долго эта хрупкая девчонка не вытянет, и искренне надеялся, что силы Красной Армии уже на подходе и их всех скоро вызволят отсюда.
— Не надо тебе, дочка, оставаться тут. — Отведя ее в сторону, он еще раз попытался уговорить девушку уйти с ними.
— Нет, товарищ старшина, тут мое место, — вытирая слезы и стыдясь их, проговорила Женя.
— Нам пора, — объявил Черный. — Давайте собираться.
Все обнялись, попрощались друг с другом. Кожевникову хотелось сказать что-то одобряющее этим мужественным людям, и особенно отважной медсестре Жене, но слова застревали в горле. Страшно было даже себе представить себе, что ждет их, если помощь не поспеет вовремя.
— Выходим! — приказал Черный и добавил напоследок: — Учтите, если кого подстрелят, у нас не будет возможности вернуться, так что желаю нам всем удачи.
Всего на прорыв шло чуть больше тридцати человек
Мельникова положили на импровизированные носилки, сооруженные из двух досок, найденных в катакомбах. Двое солдат аккуратно несли его. Сам Мельников лежал, вооруженный табельным ТТ, готовый в любой момент начать стрельбу. Кожевников шел сзади. Он обзавелся МП-40 и шестью запасными магазинами к нему.
Решили продвигаться короткими бросками. Первой целью была казарма, стоящая неподалеку. Наблюдая за ней несколько дней кряду, стало ясно, что немцев в ней нет. Там можно укрыться в случае чего. Главное — преодолеть простреливаемые сто метров, потом будет полегче. Не исключалась возможность, что и дальше они наткнутся на немцев, но выхода другого не было. Разведданных у них не имелось, и приходилось действовать вслепую.
— Бегом! — скомандовал старший лейтенант, и они, пригибаясь, помчались вперед. Тяжелее всего приходилось бойцам с носилками.
Заметили их не сразу. Маленькому отряду удалось одолеть половину пути, когда гитлеровцы открыли по ним огонь. Солдаты ускорили темп. Кожевников обернулся и на бегу дал короткую очередь в том направлении, откуда велась пальба. Неподалеку взорвался снаряд, окутав все черным дымом.
— Минометы, твою мать! — вскричал старший лейтенант. — Они накрывают нас минометами! Живее, иначе нас всех перемолотят!
Снаряды начали ложиться кучнее, выбрасывая вверх комья земли, разлетаясь осколками. Трое солдат упали замертво.
— Держать темп! Быстрее за угол! Эй, с носилками, шевелитесь!
Кожевников немного приотстал, прикрывая огнем солдат. Черный от угла замахал ему рукой:
— Митрич, скорее!
Пулеметный и минометный огонь усилился. Гитлеровцы отсекали старшину от угла казармы, не давали ему прорваться к своим. Старшина попытался укрыться за крыльцом казармы, но и там пришлось тяжело. Он отстал от своего отряда и самостоятельно не мог выбраться из этой передряги. Патронов и мин немцы не жалели. Огонь стал настолько плотным, что невозможно было высунуть головы.
— Уходите! — закричал старшина. — Уходите без меня! Я прорвусь как-нибудь!
Немцы перенесли огонь чуть правее, пытаясь достать основной отряд, и Кожевников решил воспользоваться этим, вскочил и зигзагами понесся вдоль стены. Пули вгрызались в кирпич позади него, он чувствовал за спиной дыхание смерти. До угла осталось добежать совсем немного, когда некая неведомая сила подняла его в воздух и бросила на землю. Он потерял сознание.
  
Глава 14
 
Риммер оказался прав — их роту действительно кинули на зачистку Цитадели. Русских, защищавших Тереспольские ворота, перебили несколько дней назад, но еще много красноармейцев пряталось в кольцевых казармах, казематах, катакомбах и прочих развалинах Центрального острова. Это была тяжелая работа, что Матиас ощутил достаточно быстро.