Самая прекрасная земля на свете

Я обернулась. Во внутреннюю дверь входил человек. Можно подумать, ее открыл ветер, она распахнулась сама собой, а когда он вошел, сама собой и закрылась. Кожа у него была как ириска, а волосы – как перья у дрозда. Он был похож на одного из Старейшин, вот только вместо тоги на нем был темно-синий костюм, и там, где на него падал свет, костюм переливался, как бензин в луже. Человек подошел к нашему ряду и сел с краю, и от него пахло чем-то вроде фруктового пирога и чем-то вроде вина.
Альф тут же бросился к нему. Что-то шепнул, потом кивнул папе.
Папа улыбнулся. И сказал:
– Мы счастливы приветствовать…
– Брата Майклса, – подсказал человек.
Очень странный у него оказался голос. Как темный шоколад.
Папа сказал:
– Наш гость, лектор из…
Но этого брат Майклс, похоже, не услышал. Папа повторил вопрос, но брат Майклс только улыбнулся.
– Ну, в любом случае, мы тебе очень рады, брат, – сказал папа и спустился вниз.
Все громко захлопали, брат Майклс поднялся на кафедру. Никаких заметок у него с собой не было. Он достал что-то из портфеля, положил перед собой. Потом поднял глаза. Посмотрел на нас в упор, и тут я поняла, какая у него темная кожа. Волосы тоже были темные, а глаза странные, бледные. А потом он сказал:
– Какие у вас тут прекрасные горы, братья!
Я прямо почувствовала, как все удивились. Никто еще никогда не называл нашу долину «прекрасной». А брат Майклс продолжал:
– Вы разве не согласны? Я вот сегодня ехал через них на машине и думал о том, как вам повезло, что вы здесь живете. Вы знаете, мне показалось, что с верхней точки можно заглянуть за облака!
Я выглянула в окно. Либо брат Майклс повредился мозгами, либо ему пора купить очки. Облака опустились ниже прежнего, видимость была меньше метра.
А он улыбнулся:
– Тема нашей сегодняшней беседы – «Сдвинуть горы». Как вам кажется, братья, что нужно, чтобы сдвинуть вон ту гору?
– Динамит, – предположил Альф.
– Не получится, – сказал дядя Стэн.
– Экскаватор помощнее, – сказал Гордон, и все рассмеялись.
Брат Майклс взял что-то большим и указательным пальцем и поднял повыше.
– Знаете, что у меня здесь?
– Ничего там нет, – прошептала я, а папа улыбнулся.
– Кто из вас верит в то, что у меня в руке что-то есть? – спросил брат Майклс.
Некоторые подняли руки, большинство – нет. Папа продолжал улыбаться и поднял руку, тогда и я подняла тоже.
Брат Майклс положил листок бумаги к самому микрофону. Потом разъединил пальцы, и мы услышали, как что-то упало.
– Те из вас, кто решил, что у меня в руке что-то есть, могут погладить себя по головке, – сказал он. – Вы смотрели Глазами Веры.
– Что это? – спросила я, но папа прижал палец к губам.
– Это, братья, горчичное зернышко, – сказал брат Майклс. Он поднял повыше картинку с увеличенным изображением горчичного зернышка. Оно было похоже на желтый шарик. – Это крошечное зернышко, но из него рано или поздно вырастет дерево, и в кроне его станут петь райские птицы.
И после этого он заговорил об устройстве мира. О том, сколько тягот ждет Детей Божьих до того, как системе настанет конец. Сказал, что Дьявол явился в мир и ищет, кого бы пожрать. Мы все читали, как сыны Израиля разуверились в том, что когда-то узрят Красу Земель, как они насмехались над чудесами и над теми, кто эти чудеса творил.
– Да не уподобимся им, – сказал он. – Вера не есть достояние всех. Мир насмехается над верой. Иные и не помышляют о том, чтобы приказать этой горе сдвинуться. Но обратимся все вместе к Библии, братья, посмотрим, что говорит Иисус.
И он начал читать, и сердце у меня забилось сильнее, и на меня будто пролился свет.
– «Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Разумеется, – сказал брат Майклс, – Иисус говорит иносказаниями. На самом деле мы не можем двигать горы. Но если нам дана вера, мы в состоянии совершать то, что нам кажется невозможным. Вера состоит в том, чтобы видеть, что гора уже сдвинулась, братья. Недостаточно представлять, каков будет новый мир, нужно побывать там; мы думаем, каково будет там, но мы по-прежнему здесь. Однако вера дарует крылья.
С верой можно улететь куда угодно.
А потом он заговорил, будто рассказывал потрясающую историю, и я знала эту историю, но раньше вроде как не слышала, или ее рассказывали по-другому.
В начале, говорил брат Майклс, жизнь была чудом. Люди жили вечно и никогда не болели. Все плоды, все животные, всё на земле было безупречным воплощением Божественного замысла, и отношения между людьми тоже были безупречными. Но Адам и Ева утратили нечто важное. Они утратили веру в Бога. И тогда люди начали умирать, клетки их тел начали разлагаться, и тогда их изгнали из рая.
– И с тех пор остались лишь отзвуки прежнего миропорядка: закат, ураган, молния, ударяющая в куст. А вера превратилась в нечто, о чем молятся в полночь в своей комнате, или на поле битвы, или в чреве у кита, или в геенне огненной. Вера – это прыжок через зазор между тем, какова жизнь сейчас и какой она была раньше. И в этом-то пространстве и происходили чудеса… Возможно всё: в любом месте, в любое время, для кого угодно. Если вам кажется, что это не так, то лишь потому, что вы не видите, как близко вы к чуду, что вам нужно сделать самую малость – и все будет у вас в руках. Чудеса не обязательно грандиозны, чудо может случиться в самом неожиданном месте; самые удивительные чудеса происходят в самой обыденной обстановке. Апостол Павел говорил: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»: если у нас есть хоть самая малость, братья, остальное приложится. Приложится даже больше, чем мы чаяли.
Лекция завершилась, но в первую секунду никто не захлопал; а потом грянули оглушительные аплодисменты. Я же как будто проснулась. Только спала я гораздо дольше, чем продолжалась лекция; мне показалось – всю жизнь.
Мне ужасно хотелось, чтобы песнопения и молитва завершились как можно скорее. Я подумала: брат Майклс – как раз тот человек, с которым можно поговорить про Нила Льюиса.
А потом я стояла рядом с братом Майклсом и ждала, когда дядя Стэн закончит с ним разговаривать. Но только дядя Стэн отошел, явились Элси и Мэй. Потом Альф. Брат Майклс пожимал им всем руки, слушал, кивал, улыбался снова и снова. Никто из них не хотел отходить.
Я уже подумала, что так и не смогу с ним поговорить, но тут наконец ему дали передышку, он обернулся, чтобы положить бумаги в портфель, и заметил меня.
– Привет, – сказал он. – А ты кто такая?
– Джудит, – ответила я.
– Это ты так замечательно ответила на вопрос?
– Не знаю.
– По-моему, ты. – Брат Майклс протянул мне руку. – Очень рад знакомству.
Я сказала:
– Мне очень понравилась ваша лекция. – Только голос звучал как-то не так. – Мне еще никогда ни одна лекция так не нравилась.
– Спасибо.
– А вы не могли бы показать мне горчичное зернышко?
Брат Майклс рассмеялся.
– Конечно, – сказал он. – Правда, оно не обязательно будет то же самое.
Он вытащил из портфеля пузырек – в нем было полно зернышек.
Я сказала:
– А я раньше никогда не видела такой горчицы!
– Она такая до того, как ее размелют.
Я сказала:
– Вот бы и мне таких.
Брат Майклс вытряхнул мне в ладонь несколько зернышек.
– На, держи.
Я уставилась на зернышки. Я так обрадовалась, что почти забыла, о чем собиралась спросить.
– Брат Майклс, – сказала я наконец, – я пришла с вами поговорить, потому что у меня есть одна проблема.
– Я уже понял, – сказал он.
– Правда?
Он кивнул.
– И что за проблема?
– Один человек… я боюсь… – Я вздохнула. Потом поняла: ему надо сказать всё как есть. – Мне кажется, меня скоро больше не будет.
Брат Майклс поднял брови.
– В смысле, я перестану существовать.