Далекие Шатры

– Думаю, она устает, потому что старая, – осмелилась предположить Каири после минутного раздумья. – Старые женщины всегда устают, ты же знаешь. Данмайя постоянно жалуется на усталость.
Но мама вовсе не старая, подумал Аш, совсем не такая, как сморщенная, седовласая Данмайя. И он снова почувствовал страх. Именно под влиянием страха он заговорил с Каири грубо и сказал, что она глупая, безмозглая и ничего не понимает и что он сам не знает, зачем тратит время на разговоры с ней или почему позволяет, чтобы она бегала за ним, точно бездомный котенок, не давая ему ни минуты покоя. «Мяу! Мяу! Девчонки!» – с чисто мужским презрением произнес Аш и зло добавил, что, к его счастью, у него нет сестер. Каири горько расплакалась и не успокоилась, пока он не разрешил повязать себе на запястье шелковый шнурок, став таким образом ее «браслетным братом» в согласии с древним обычаем, позволяющим женщине подарить или отослать браслет любому мужчине, который, приняв дар, впоследствии обязан всегда приходить к ней на помощь по первому зову, как к настоящей сестре.
Но хотя упорное обожание Каири зачастую досаждало Ашу, в конце концов он искренне полюбил маленькую девочку и проникся к ней чувством собственности, какого не испытывал со времени смерти Туку. В качестве преданного ручного существа Каири устраивала мальчика даже больше, чем Туку, ведь она умела разговаривать. Как и Туку, малышка любила его, повсюду ходила за ним и зависела от него, и со временем она заняла в сердце Аша пустое место, прежде принадлежавшее маленькому мангусту. Было приятно сознавать, что наконец-то у него есть живое существо, которое можно ласкать и защищать без всякого опасения, что Лалджи или кто другой причинит ему вред. Но из осторожности он велел Каири не проявлять слишком открыто своих нежных чувств к нему.
– Я всего лишь слуга твоего брата, а потому Лалджи и остальным это может не понравиться, – объяснил он.
Несмотря на свой малый возраст, Каири все поняла и впоследствии редко заговаривала с Ашем при посторонних – только когда они находились наедине или с Ситой. Они придумали способ общаться друг с другом через разговоры, происходящие у них с третьими лицами, и вскоре научились извлекать подлинный смысл из ничего не значащих с виду фраз, обращенных к Лалджи, к одному из придворных или же, чаще всего, к попугаю либо ручной мартышке. Они оба находили удовольствие в такой игре и вскоре настолько в ней наловчились, что никто, кроме Хиралала, от чьего внимания ничего не ускользало, ни разу не заподозрил, что болтовня маленькой девочки и редкие брошенные вскользь замечания мальчика имеют двойной смысл. Таким образом они часто открыто договаривались о встрече в определенные часы дня и в определенных местах, для каждого из которых придумали кодовое название: либо во дворике Ситы, либо на балконе Павлиньей башни, где они кормили птиц и белок, обсуждали последние события во дворце или сидели в приятном молчании, задумчиво глядя на далекие снежные вершины.
В тот год Аш лишился одного из своих немногочисленных друзей. Осенью Зарин покинул Хава-Махал, чтобы присоединиться к своим старшим братьям, служившим соварами в Корпусе разведчиков.
– Зарин – прирожденный наездник, и я научил его всему, что знаю сам об искусстве стрельбы и владения мечом, – сказал Кода Дад. – Настало время ему самому пробивать себе дорогу в жизни. Война – мужское дело, а на границе всегда идут бои.
Кода Дад позаботился о том, чтобы сыну выдали лучшего коня во всем Гулкоте. Поступить в Корпус разведчиков стремились многие, но принимали туда только самых искусных наездников и самых метких стрелков из длинного списка претендентов. Ни Аш, ни Зарин ни минуты не сомневались в успехе, и Зарин уехал прочь, уверенный в своих силах, на прощание пообещав Ашу вернуться в первый же свой отпуск.
– А когда ты станешь совсем взрослым, то приедешь в Мардан и тоже станешь соваром, – заверил мальчика Зарин. – Мы с тобой будем ходить в атаки и участвовать в разграблении городов. Так что постарайся научиться всему, чему может научить тебя мой отец, чтобы мне не пришлось краснеть за тебя, когда ты явишься туда в качестве новобранца.
После отъезда Зарина жизнь в Хава-Махале показалась еще скучнее, чем прежде, и, когда из Мардана пришло известие, что он вступил в рисалу (кавалерию) и стал соваром, владевшее Ашем беспокойство возросло, а вместе с ним укрепилось намерение последовать примеру друга и стать солдатом. Поэтому мальчик никогда не упускал возможности поупражняться в верховой езде и стрельбе с Кодой Дадом, хотя Сита всячески старалась отговорить его от новых планов на будущее. Одно упоминание о разведчиках приводило в ужас Ситу, чье враждебное отношение к Коду Даду и Зарину объяснялось главным образом их связью с этим полком. Она испытала сильнейшее потрясение, когда поняла, что даже здесь, в Гулкоте, где она полагала себя в полной безопасности, Ашок завел дружбу с людьми, которые однажды могут обратить на него внимание его дяди-ангрези. И она сделала все возможное, чтобы предотвратить такую беду.
Солдаты – люди грубые, утверждала Сита; они получают низкое жалованье и ведут опасную, беспорядочную жизнь; спят в палатках или на голой земле и у них никогда нет крыши над головой или уютного дома для семьи. С чего вдруг Ашок решил пойти в солдаты?
Она казалась такой расстроенной и встревоженной, что Аш оставил всякие разговоры на эту тему и сделал вид, будто просто пошутил. Он решил, что мысль о военной службе не понравилась матери только потому, что ее подсказали Кода Дад и Зарин, всегда вызывавшие у нее неприязнь, и даже не заподозрил, что у Ситы есть иные причины для возражений. Мальчик никогда больше не заговаривал о своих планах с Ситой, но продолжал обсуждать их с Кодой Дадом и часто заводил речь о своем решении стать солдатом с Каири, которая, несмотря на свой малый возраст и недостаток понимания, оказалась благодарным и сочувственным слушателем.
Каири была готова часами слушать любые рассказы Аша, и он обнаружил, что ей не надо ничего объяснять – она, похоже, понимала его интуитивно, хотя вряд ли что-нибудь задерживалось у нее в памяти надолго, кроме историй про долину. Каири отдавала предпочтение этому предмету перед всеми прочими, долина стала для нее таким же реальным местом, как и для Аша, и девочка считала само собой разумеющимся, что она тоже отправится туда и поможет строить дом. Двое детей придумывали план дома комната за комнатой, добавляя новые помещения и различные декоративные элементы, постепенно превращая скромную хижину во дворец, но в конце концов, утомленные великолепием, уничтожали все взмахом руки и начинали планировать заново – на сей раз крохотное жилище с низкими потолками и тростниковой крышей.
– Но даже такой домик будет стоить уйму денег, – встревоженно говорила Каири. – Много, много раз по десять рупий.
Она умела считать лишь до десяти.
Однажды девочка принесла Ашу серебряную монетку достоинством в четыре аны, сказав, что пора начинать копить деньги на дом. Мальчик уже давно не держал в руках даже такой мелкой монеты, и она показалась ему целым состоянием. Он с удовольствием потратил бы ее на множество разных вещей, но вместо этого спрятал под расшатавшимся камнем в полу балкона Павлиньей башни, сказав Каири, что они будут добавлять к ней другие монетки по мере их поступления. Они так ничего больше и не добавили к своим накоплениям, поскольку жалованье в Хава-Махале платили крайне неохотно, хотя кормили там сытно и новую одежду исправно выдавали, когда старая приходила в негодность. Прежняя жизнь в городе представлялась Ашу чудесной порой благополучия и свободы, и он с тоской вспоминал о своем скромном жалованье конюшонка у Дуни Чанда.
Было унизительно сознавать, что сейчас он не в состоянии внести в общее дело даже такую скромную лепту, какую внесла Каири, и что, даже если он когда-нибудь получит разрешение оставить службу у ювраджа и преодолеет предубеждение Ситы против военной карьеры, он все равно не сможет присоединиться к Зарину. Кода Дад говорил, что в кавалерию разведчиков может поступить только силладар, то есть тот, кто является в полк со своим конем, а также с деньгами на покупку обмундирования, и эта сумма возвращается ему по увольнении. У Зарина были и конь, и деньги, но Аш не смог бы достать ни того ни другого.