Южная роза (СИ)

              ...И почему он так смотрит на неё? Пречистая Дева! Ну, ведь она же не собиралась ему грубить! 
              Сердце Габриэль забилось тревожно. После вчерашней шарады от Форстера можно было ожидать чего угодно. Из рассказов Корнелли она поняла, что горцы очень щепетильны в вопросах чести. И она снова отступила на полшага назад и стиснула пальцы. Оглянулась - несколько пар прогуливалось вдоль пруда, но довольно далеко. С одной стороны это всё было нехорошо – они здесь одни, в уединённом месте… Это было так неприлично и… это её пугало.
              Но с другой стороны - это было подходящее место, чтобы вспомнить своё обещание и извиниться. Прозрачные лёгкие сумерки смягчили черты лиц, и Габриэль подумала, что, может, это даже удачное стечение обстоятельств, что они здесь одни. Самое время всё прояснить, «съесть лягушку» - сделать самое неприятное, откланяться, и навсегда покончить с этой неловкостью.
              К тому же, как ни странно, Форстер вёл себя так, будто и думать забыл о вчерашнем. И это был хороший знак.
              - И какую маску вы бы мне предложили? – он прищурился, чуть наклонившись вперёд, и улыбка исчезла с его лица. – Хотя, после вчерашнего представления - могу догадаться…
              ...Ну вот, зря она обрадовалась… 
              -Ваши намёки… довольно бестактны…
              Она не договорила, вдохнула поглубже, и собрав все свои силы, чтобы быть спокойной и вежливой, произнесла, не глядя на Форстера:
              -…а впрочем… это даже хорошо, что вы пришли.
              -Правда?
              -Да. Я хотела с вами поговорить, мессир Форстер, - ответила Габриэль, и снова принялась разглаживать платье, стараясь выглядеть уверенной в себе и холодной, а на самом деле изо всех сил набираясь храбрости.
              ...Почему это так сложно – извиниться? 
              -Какое совпадение! Потому что я тоже хотел поговорить с вами, синьорина Миранди. Но, прошу, вы первая, - он сделал учтивый жест рукой, но почему-то это выглядело как насмешка.
              Габриэль набрала в грудь побольше воздуха, и глядя на воду, туда, где между цветущих кувшинок только что исчезла личина ангела весны, произнесла на одном дыхании:
              -Я хотела извиниться перед вами. То представление, свидетелем которого вы стали вчера - с моей стороны поступить так - было бестактно и некрасиво. Мне очень стыдно, и я сожалею об этом, - она произнесла это быстро.
              Даже слишком быстро.
              Она полдня прокручивала в голове эти слова, и кажется, разбуди её посреди ночи – повторила бы их без запинки.
              Ну вот, «лягушка» съедена, и дальше Габриэль ожидала, что Форстер сгладит неловкую ситуацию - скажет, что уже и забыл об этом, и что тут нечего прощать или ещё какую-нибудь ни к чему не обязывающую вежливость. И на этом тема будет закрыта. Но он молчал. Повисла тягучая пауза. Габриэль оторвала взгляд от созерцания кувшинок и посмотрела на Форстера.
              Он разглядывал её внимательно, чуть склонив голову набок, никакой насмешки - лишь глаза прищурены, словно он искал в её лице какой-то ответ, но так и не нашел. Постучал костяшками пальцев по перилам и произнёс негромко:
              -Какое торопливое извинение, будто за вами гнались… Позвольте спросить - а почему вы сожалеете об этом?
              -В каком смысле «почему»? – с недоумением произнесла Габриэль.
              -А какие в этом могут быть смыслы, милая Элья? – он снова улыбнулся. - Почему вы вдруг решили извиниться?
              -По-моему, это глупый вопрос. Понятно ведь зачем люди извиняются! – ответила она и тут же прикусила язык.
              ...Ну вот! Она опять сказала бестактность! 
              -Люди, да… А почему извинились именно вы?
              -И что не так с моим извинением?
              -А то, что оно прозвучало как-то… неискренне. Будто вы заучивали его на ночь вместо молитвы.
              -Да как вы…
              Она осеклась, не зная, как ответить ему вежливо, потому что отчасти он был прав. Но с другой стороны, ведь именно он спровоцировал её на этот глупый поступок с шарадой.
              ...А теперь он хочет искренних извинений! 
              И она не знала что сказать - всё, что приходило ей на ум, было либо грубо, либо бестактно, либо неприлично. Её переполняло раздражение, а красноречие, как назло, снова ей отказало.
              Форстер лишь усмехнулся, глядя на её безуспешные попытки совладать с собой, и вдруг произнес жёстко, с нотой горечи в голосе:
              - Вам действительно жаль, что вы сделали больно другому человеку? Или вы решили извиниться потому, что вашими глупыми правилами предписано, что «воспитанная синьорина не должна так себя вести»? Вы сожалеете о том, что ваш поступок дурно истолкуют в обществе, и это подпортит вашу репутацию? Или потому, что вы понимаете, что издеваться над другими людьми, отличающимися от вас, низко? Так за что именно вам стыдно? – он чуть подался вперёд, его глаза впились в неё цепко, и он всем своим видом снова стал напоминать хищную птицу. - И стыдно ли на самом деле? А может это всё - такое же представление, как вы устроили на сцене вчера? Или соблюдение дурацкого этикета? Ну же, ответьте - вы сказали это потому, что это правильно с точки зрения ваших приличий, а не потому, что вы это чувствуете? Ведь так? Если так, то не стоило утруждать себя извинениями.
              Габриэль ощутила, как кровь приливает к щекам, как раздуваются ноздри и всё то, что она эти три дня прокручивала в голове, рвется наружу. Она сделала над собой неимоверное усилие, чтобы принести извинение, и от него требовалось лишь принять его. Но ему, разумеется, захотелось её проучить.
              ...Да кто он такой, чтобы читать ей тут проповеди с видом оскорбленного праведника! 
              Она-то думала, что к его неподобающему поведению нужно отнестись снисходительно: ведь он горец, и недостаток воспитания - его беда, а не вина. Но, как оказалось, мессир Форстер прекрасно понимал, как нужно себя вести, вот только не хотел этого делать, потому что испытывал к южанам только презрение.
              И она знала, что будет сожалеть об этом, но сдерживать себя больше не могла. Габриэль выпрямилась, и глядя ему прямо в глаза, спросила, копируя его манеру речи и вложив в слова весь сарказм, на который была способна:
              -А вы, мессир Форстер, спросили меня об этом потому, что вам так важна искренность? Или вам просто в очередной раз захотелось унизить меня? Вся эта проповедь нужна была лишь для того, чтобы назвать меня лицемеркой? Или вам, и правда, было больно? Моя вчерашняя шутка так вас задела? Если «да», то значит, вы не так уж и гордитесь тем, как зарабатываете на жизнь. Вы втайне стыдитесь этого, хотя совсем недавно говорили мне обратное! И кто теперь неискренен? Кто из нас лицемер?
              Форстер скрестил на груди руки и его синие глаза стали почти чёрными. Наверное, он не ожидал от неё такого отпора и резкости, потому что на какой-то миг замешкался, словно раздумывая над этими словами, а потом сказал негромко:
              -Мы ещё поговорим обо мне, синьорина Миранди. Но я спросил первый, и хотел бы услышать ваш ответ. Если вы, конечно, снова не струсите сказать правду. Как струсили на сцене с вашей шарадой. Так я был прав? Ваши извинения - ложь? Вы не можете быть честной, и поэтому всё время прикрываетесь глупым этикетом? Почему вы так цепляетесь за все эти смешные правила?
              -«Смешные правила и глупый этикет», мессир Форстер, создают общество, в котором все поддерживают друг друга. И, именно эти «глупые правила» отличают нас, цивилизованных людей, от дикарей, вроде…
              Она замешкалась, понимая, что сказала грубость, и закусила губу, чтобы не сказать ещё большую грубость, и даже разозлилась на себя за это: ведь она хотела быть вежливой и сдержанной.