Век кино. Дом с дракончиком

— Ты не понимаешь, какое значение Вика придавала этой встрече с банкиром. Все наши надежды были на него.
— Да ладно, Танюша нечаянно подарила вам нового чудака. Как раз для «Египетских ночей».
— А кто будет ставить? — Узкие извилистые губы его растянулись в сардонической усмешке, которая тут же погасла. — Не дай Бог, попали в аварию.
— Но мы совершенно определенно договорились, что я отвезу их в Молчановку!
Самсон стремительным шагом прошел в «детскую»; я, помедлив, за ним: он рылся на полке с кассетами, обернулся.
— Ваня просил и меня, и мать привезти какой-то чертов «Пинк флойд», а мы все забывали. Для девчонки, конечно, он классикой одержим.
— Ну и?..
— Не забрал, вот она. Хотя… они в среду с Лелей поссорились, может, надобность отпала.
— С теткой он, похоже, не ссорился, однако в ночлежку не заехал.
— Ох уж эти мне изломанные, исковерканные девицы!
— Какая же она девица?
— Старая, — проворчал Самсон сварливо, но тут же переключился на меня: — Так ты действительно привез ее сюда ночью?
— Самсон, какого черта!.. (Он молчал.) Ну-ка разберемся. Виктория была в длинном, очень открытом платье золотистого цвета и, кажется, с сумочкой, крошечной такой… тоже золотистой. Давай посмотрим.
Ни платья, ни сумочки не нашлось. В вечернем туалете за город не ездят, конечно, но Вика могла прихватить его, например, для ужина с продюсером…
— Ведь так, Самсон?.. Что с тобой?
Взгляд застывший, устремлен в одну точку на полу. Шепот:
— Ковра нет. Перед кроватью.
Деревянное обширное ложе, покрытое пестрым покрывалом из шелка, старый начищенный паркет.
— Здесь лежал ковер?
— Точнее, коврик… где-то два на полтора, легкий, из искусственного бархата, ценности не представляет.
— Может, она отдала его в чистку?
— Да недавно чистили!
— А вообще что-нибудь ценное пропало, не заметил?
— Ничего.
— Деньги?
— Вчера расплатились с рабочими за дом, остались гроши.
— В этот ковер могли завернуть… ты понимаешь?
— Труп? — прошептал Самсон. — Да иди ты!
— Надо просчитать все варианты. Или… ковер забрали, если на нем остались какие-то улики.
— Какие улики?
— Кровь.
В прихожей зазвонил телефон, мы бросились туда.
— Викторию Павловну? — переспросил Самсон (истерично гаркнул). — А кто ее спрашивает? Кто вы? — швырнул трубку.
— Кто это?
— Испугался, гад.
— Кто?
— Где-то я слышал этот голос…
— Чего он испугался?
— Черт его знает!.. Нет, не вспомнить… — Самсон набрал номер. — Лелечка? Сбегай, голубчик, к нам на дачу, посмотри, не приехали Ваня с матерью. Хорошо? А потом мне позвони. Диктую телефон… Дочка Ильи Григорьевича, — пояснил мне, задумался. — Вани в клубе точно не было?
— Нет, нет, Вика сидела с Василевичем…
— Он! — взвизгнул Самсон. — В нос говорит, гундосит… Он звонил!
— Странно. Ты не ошибаешься?
Он не ответил; лицо еще больше помрачнело. Любопытная комбинация, вдруг подумалось: «Египетские ночи» — уж не вздумала Виктория сменить сценариста?
— Сценарий уже готов?
— Практически да. Обрабатываю на компьютере. — Самсон достал из пиджака записную книжку, полистал, позвонил, послушал.
— Василевич, точно!
— Чего ж ты с ним не объяснился?
— Успеется.
Мы опять закурили, на нервах, в ожидании. Между тем я чувствовал — надежды нет. Почти нет. Меня напугала пропажа ковра — обстоятельство весьма многозначительное. Машинально я окинул взглядом желто-коричневую дорожку… за телефонной тумбочкой на полу клочок бумаги. Поднял. Половинка машинописного листа с текстом: «Приди ко мне тот, кто под землей». Над текстом нарисован паук или жучок… что-то в этом роде.
— Что это? — Самсон вырвал у меня листок. — Что это такое?
— Тебе лучше знать. — Наши взгляды встретились; его — тяжелый, воспаленный. — Чей почерк?
— Ее… Вики.
— А бумага?
— Кажется, из письменного стола, я на такой обычно пишу… желтоватая, из старых запасов.
Мы мигом очутились в кабинете, он рванул верхний ящик: стопка, сверху аккуратно оторванная половинка листа.
— Вот. — Самсон соединил обе половины. — Отсюда. Но… я не понимаю.
— «Приди ко мне тот, кто под землей», — повторил я. — Похоже на заклинание. Виктория, случаем, не занималась черной магией?
— Да иди ты!..
— Куда ты меня все время отсылаешь?
От звонка мы оба вздрогнули. Банкирская дочка. Ни Виктория, ни Ваня в загородном доме не появлялись.
  
4
 
Не появились они и в понедельник. А мне опять приснился мальчик. Точнее, я знал, что это Ваня, но его не видел: он прятался и смотрел на меня из-под земли… Вот такое сюрреалистическое ощущение: взгляд из-под земли, от которого стало невыносимо страшно, такая мука охватила (земля гладкая, черная, злые колючки на ней), такая мука, что я проснулся в ожидании звонка. «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».
Слава Богу, обошлось. Но потом, после разговора по телефону с Самсоном, я упрекнул себя в малодушии. «Обошлось»! Они, должно быть, мертвы. «Не ищите мою могилу…»
Естественно, я сразу попытался отстраниться: какое мне, в сущности, дело до сценариста и его семьи? Мы так давно не виделись, что, встреть я Ваню — наверняка не узнал бы. И вообще, человек я черствый, холодноватый (прохладный, так сказать), уединенный. Но это сновидение, этот зов незнамо откуда, из каких-то, мерещилось, посмертных сфер, — не давали покоя. И, получив заработанные позавчера в клубе наличные, отправился я зачем-то в Молчановку. От нечего делать — новой работы пока не предвиделось, а «пушкинский» замысел, кажется, испарялся, превращался в исчезающее привидение на засвеченной пленке.
Молчановка и встретила безмолвием, дом не заперт, но пуст. Прошелся по новеньким комнатам, еще пряно пахнущим краской, лаком, деревом… нашел вчерашнюю лужайку, на которой Танюша — с вечера, что ль? — так и лежит. Увидев меня, что-то быстро спрятала под сборчатый подол. Так большая уже девочка прячет куклу, интеллигентная дама — бутылку, ну а убогая… что-нибудь эдакое — молитвенник, четки… Сестры одной породы (темноволосые, маленькие, одна красива, другая нет), и потаенная страстность, внутренний огонь — в обеих, но разного свойства: сладострастие Виктории — и какая-то блаженная придурковатость в младшей.
— Зря вы с больным позвоночником валяетесь на земле, — с ходу начал раздражаться я; эта женщина раздражала как нечто чужеродное.
— Мне хорошо, тепло. Их нет нигде?
— Нету. — Я сел на белый стульчик; ажурная мебель так и осталась под липой символом дачного уюта и беззаботности, длинных душных дней. — Звонил Самсону, он уже побывал в милиции. Там, конечно, глухо: приходите на днях. Для «дела» нужны трупы.
— Они убиты.
— Да что вы, как Пифия! — Я и сам подозревал истину, но не мог унять раздражение. — Самсон сумел связаться с одним крупным чином: в сводках происшествий за сутки ни среди убитых, ни среди раненых Виктории с сыном как будто нет.
— Как будто?
— Ну, согласно описанию. Он обзвонил больницы и морги… У Вики всегда при себе удостоверение Союза кинематографистов, понимаете?
Она кивнула и произнесла:
— Вам же сказано было про могилу.
— А вы, помнится, к чему-то приплели Иоанна Кронштадтского.
— Это слова последнего русского императора: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». Святой увидел его во сне. Оба были еще живы.
У меня мурашки по спине поползли.
— Вы рассказывали об этом Ване?
— Рассказывала, он был потрясен.
— Зачем забивать голову?..
— Мы должны знать. Чтобы спастись. — Она помолчала, глаза засверкали, странно преображая лицо. — Николай Васильевич, их надо найти.
— Если они убиты, то какая разница…
— Похоронить по-настоящему. И вы должны остановить его.
— Кого?
— Не знаю. Тайное зло — самое страшное.