Век кино. Дом с дракончиком

— Вы думаете, я настолько близко знал ее?
— Еще стакан кока-колы! — приказала журналистка бармену. — Думаю, что близко.
— Вам что-нибудь Самсон говорил?
— Я наблюдала за вами в ночном клубе.
— Зачем? Чтоб мужу донести?
— Мне не нравится этот глагол!
— Уверен, вы сказали ему, что Вика уехала со мной.
— Кажется, я не давала клятву хранить ваши тайны.
— Какие там тайны… просто подвез старую приятельницу. Но если, по вашему тонкому замечания, почва для преступления была подготовлена — любое неосторожное слово могло ускорить катастрофу.
Кристина в великом возбуждении завертелась на высоком табурете; говорили мы почти шепотом.
— Вы знаете Василевича?
— Знаю. Жуткий ходок. Он сидел за столиком с Викторией.
— Я их заметил не сразу. Не помните, она с ним в клуб пришла?
— Пришла с ним, а ушла с вами. Он удалился где-то около одиннадцати. При чем здесь Василевич?
— Вы говорили о «почве искусства». Зачем режиссеру два сценариста?
— Может, Василевич был нужен ей как мужчина.
— Тем более он замешан… Расскажите о своих наблюдениях той ночью.
— Они явились около десяти… Любавская, ну, вы знаете, маленькая, немолодая, неказистая, была в шикарном, цвета золота, платье, почти голая. В общем, подать себя она умела. Заняли столик, оживленно переговариваясь… можно сказать, шушукались, склонившись друг к другу. И покуда он заказывал кельнеру бокал шампанского…
— Для себя?
— Для нее. Он, по-моему, в тот вечер не пил. Она вдруг, не улыбнувшись, махнула рукой, точнее, пошевелила пальцами — и возникли вы.
— Кристина, вы дьявольски наблюдательны.
— Говорю же — профессионал. Тут окончилась пляска чертей и к вашему столику подвалил один из Мефистофелей в маске.
— Борис Вольнов.
— Да? На минутку. Вскоре сценарист встал, Виктория тоже. Я решила, что они уходят вместе, но она вернулась к вам.
— Все так и было. Василевич познакомил Вику с актером как с претендентом на главную роль в «Египетских ночах». Чем она осталась недовольна… узнаю ее самостоятельность и хватку. Борис отошел, мы втроем бегло обсудили его достоинства…
— Правда великолепный актер, — вставила Кристина. — Несправедливо, что не ему присудили приз за «Страстотерпцев» — так я и написала в своем обзоре.
— Что ж, в киношной тусовке, да как и в любой другой, все заранее распределено.
— Приз должен был достаться Вольнову, все знали, — донесла журналистка в упоении. — Но он разругался с председателем жюри, случайно получилось. Это настоящая мафия…
— Да, да, согласен. Вернемся к «нашим баранам». Василевич собрался уходить, сославшись на какие-то дела. Вика сидела в глубоком раздумье, вдруг встала вместе с ним. «Сейчас приду», — и вернулась через минуту. «Пригласила протеже Василевича завтра на дачу. Надо к нему присмотреться». И меня пригласила, по делу. Она придавала такое значение этой встрече с продюсером, что…
— Что только смерть помешала бы ей явиться, — закруглила журналистка мой словесный период афоризмом из боевика. — Итак, возле героини крутилось пятеро претендентов. Настоящий убойный детектив!
— Пятеро?
— Вы, Василевич, Вольнов. Мужа исключаете?
— Наоборот! Кто пятый?
— Думаете, продюсер прекрасному Самсону полтора миллиона отвалил бы? Нет, уж скорей его роковой Далиле.
— Поворот перспективный, — задумчиво согласился я. — Еще кофе и кока-колы, Жорж! — Бармен, давний знакомый, перешедший сюда из Дома кино, подмигнул и усмехнулся одновременно, перекосивши физиономию. — Но наш Самсон под колоннами устоял, а вот бедная Далила…
— И сына за собой увлекла, — констатировала Камиская хладнокровно. — Инфернальная женщина.
— Ну, не надо демонизировать…
— Надо, Николай Васильевич! Только в таком, адском отблеске, вы что-то увидите и поймете.
Она зловеще ощерилась сиреневым, как у покойницы, ртом. И эта туда же! Обе женщины — Танюша и Кристина — ощущали ход событий в мистическом уклоне, но с противоположных точек зрения. Я решительно отбросил пресловутую, с истерическим привкусом, «женскую интуицию».
— Что ж такого Самсон вам про жену наговорил?
— Не в этом дело. Я сужу о человеке по его творчеству — вот главный критерий. Бешеные страсти, эротика и кровь.
— Ну уж нет! Никакой «чернухи» и «порнухи» — у Виктории в высшей степени развито чувство меры и гармонии.
— Опасное сочетание: ледяной разум и подпольный огонь. Вы ее любили? Сознайтесь.
— Это было слишком давно и уже не имеет значения, — отмахнулся я рассеянно, тут же поймав себя на мысли: «А Ванечка? Ужасен мир, где все связано, повязано тугой удавкой на горле…» — Поговорим лучше о романе «первой свежести». Извините за нескромность — когда вы сошлись с Самсоном?
Прежде чем ответить, она задержалась взглядом на верзиле Жорже; тот отвернулся.
— Не извиняйтесь, я сама предложила вам сотрудничество. Это произошло в прошлую среду.
В тот день, когда Любавские поссорились. Горячо!
Кристина продолжала:
— Знакомы — издали, так сказать — мы были давно. Когда-то я даже брала у него интервью. «Горячее лето» помните? И вот в среду случайно столкнулись здесь — вот за этой стойкой.
Ага, понятны «ужимки и прыжки» многоопытного сердцеведа Жоржа.
— Самсон пил?
— Ну… выпил. Он был нервный и страстный. Мы поехали ко мне.
— Вот это быстрота и натиск! Прошу прощения.
— А если это любовь? — Вновь бледно-сиреневая улыбочка (или усмешка?). — Люди, умудренные испытаниями, потерпевшие крах в жизни, имеют право на свои маленькие радости. Таково мое кредо.
— Понятно. Самсон сказал, что потерпел крах?
— Я говорю о себе. Сейчас я живу в состоянии развода.
Где-то я уже слышал эту дурацкую фразу… Ах да, Василевич — в том же состоянии. И я когда-то был, давно. Все есть, были или будут, везде у нас разлад, распад, развод.
— Вы дали Самсону ключ от своей квартиры?
— Ну и что? В субботу кончались его обязанности надсмотрщика над строителями, и мы договорились, что он приедет ко мне на всю ночь.
— Долго же ему пришлось ждать.
— Я рассчитывала вырваться пораньше, но программа была довольно забавная.
Еще бы: слежка за женой любовника!
— Вернулась где-то в третьем, изнемогая от усталости. Не помню, как заснула.
— Но Вику и меня успели заложить.
— Вы ж говорите, и закладывать нечего: старые приятели…
— Как на ваше сообщение прореагировал Самсон?
— Да никак… промолчал… Впрочем, мне было не до психологических наблюдений, рухнула в постель как мертвая.
Журналистка врала, особо не утруждая себя и притворством: уже откровенная усмешка кривила губы, поблескивала в глазах.
— Поднапрягитесь, пожалуйста, вспомните.
— Может быть… потом, когда пройдет стресс.
— Стресс?
— Естественно, меня потрясло их исчезновение, особенно ребенка.
— И вы не слышали, как утром ушел Самсон?
— Что-то такое смутное, сквозь сон… шаги, голос.
— Голос? Он звонил по телефону?
— Ничего определенного не могу сказать.
— Во сколько примерно он вас покинул?
— Коля, — прошептала она интимно, я аж вздрогнул, — если мне хоть что-то удастся вспомнить, я с вами немедленно войду в контакт. А вы — держите меня в курсе! — и унеслась на невидимом «энергетическом» помеле в поисках новых радужных пузырей сиюминутной сенсации.
  
9
 
— Жорж, будь добр, холодного пивка.
— Айн момент, босс!
В этот ранний для возлияний час клиентов почти не наблюдалось; бармен — с красной рожей, но во фраке — оперся о стойку напротив меня.
— Чего рыщешь, Ник?
— Преступника ищу.
— В нашем баре?
Посмеялись.
— Знаешь эту журналистку?
— Тыщу лет.
— В прошлую среду она была тут со сценаристом Любавским.
Он подумал.
— Тощий, бледный, безобразный.
— Точно. О чем они говорили?
— Ты неравнодушен к этой бабенке?