Нам нельзя (СИ)

Я быстрым шагом возвращалась в класс. Коридоры были пустыми, в рекреации с большими окнами слышались голоса учителей. Отопление включили, в школе стало жарко, и на уроках часто открывали двери.
Трэш догнал меня. Забежал вперёд, вынудив остановиться.
— Катя, не верь Котову никогда, — он говорил мягко, потому что я его только что спасла.
— Мне надо вернуться в класс, — тихо прошептала я.
— Всё? — у него на лице отобразилось горе. — Мы расстаёмся?
— Малолетка, — вырвалось у меня. — Мы и не встречались.
Во что я вляпалась? От него ведь одни беды! Теперь любой рисунок в посёлке будут скидывать на него. А потому что, нефиг было себе такую репутацию делать! А мне бегать вытаскивать его?! И нет в Трэше ничего, что могло бы мне понравиться.
Пытался защитить? И до чего ты докатилась, Катя! Альфа-самца захотела. Так хоть бы выбрала Котова, а тут же совсем чмо… Пожалела! Я его пожалела! А на жалости далеко не выедешь.
— Верни тогда тетрадь, я порву то, что написал, — злился Трэш. Так, как мой отец когда-то делал: плотно сжимал зубы, так что мышцы под острыми скулами играли, верхнюю губу чуть приподнимал вверх, оголяя клык, получалось агрессивное, ехидное фырканье.
— Я сама порву, — обошла его стороной.
Трэш невесело усмехнулся и обречённо поплёлся к подоконнику.
Он забрался на окно, согнул колени, так что натянулись его джинсы, и я увидела волосатые голые ноги, от вида которых пробежала дрожь по телу. Трэш безрадостно уронил голову на руки и пришибленно замер.
Я вернулась в кабинет русского и литературы. Все сидели на своих местах, громко разговаривали, выясняя отношения. Замолчали, когда я прошла и села на стол Марго.
— Ну? — спросила Лядина. — Что там нарисовано?
— Маргариту оскорбили реально. Но это не простой рисунок. Трэш на компе не работает, а это обработка фотографий. Это сделал тот, кто шарит в фотошопе.
Все, как по приказу, уставились на Ложку. Лерка испуганно выпучила глаза. Губы пухлые упали уголками вниз. Ложкина заныла, испугавшись не на шутку. И ничего не смогла сказать в своё оправдание.
— За Ложку я вручаюсь, — вступилась за Лерку Соня. — Она Марго любит. Кто у нас ещё мастер?
Лядина зло глянула на одноклассников.
— Компы у всех есть, не каждый редакторы знает, — рассуждала Сашка Верещагина. — Ты видела что нарисовали? Можешь показать?
— Нет, — резко отрезала я.
Не хватало, чтобы они пялились на такое безобразие. Конечно, мы тут все адекватные и взрослые. Но ржать будут и вспоминать очень долго. А я реально не хотела Марго оскорблять.
— Ребят, — встал Васин. — Никто бы из нас такого не сделал. Это бэшки. Помните, как они завидовали нам, что у нас класс дружный, и что у нас Морго в классухах. Типа нас всех по литре́ вытаскивает.
— Вот уроды! — вскочил с места Шишков. — Мочить гадов надо!
Я только рот открыла, чтобы остановить лавину. Тот, кто нарисовал эту мерзость, не только Марго оскорбил, драку спровоцировал.
Прости мен, Антонина Васильевна, без самоуправства не обошлось.
Прозвенел звонок. А я уже была вымотана всем происходящим. В пустом классе, я забрала свою сумку.
Месиво было зрелищным. На защиту бэх вышла часть носорогов из десятого. На нашу сторону подоспели парни из Васиной деревни. Они хоть и девятиклассники, а уже под два метра ростом. Верещагина мочила девок, Лядина и Ложка всё снимали на видео.
Орали учителя, угрожая полицией. Трудовик и ботаник разгребали завалы с двух концов рекреации, но как только отпускали бойцов, они тут же неслись навстречу друг к другу.
От основной заварушки расходились по сторонам мелкие конфликты. Котова оттащил Антон Иванович. Трэша тянула в сторону какая-то девка.
Заметив мой взгляд, Трэш обнял девчонку и крикнул:
— Нафаня, ты самая лучшая!
Нафаня была на полторы головы ниже его. Толстая, прыщавая уродина из девятого класса. С выменем, как у Соньки.
Когда я увидела, как Трэш её обнимает, как она радуется и улыбается гнилыми зубами, то вернулась в свои тринадцать лет. Почти так же мой шестнадцатилетний парень пытался от меня избавиться.
Горькое чувство ревности, что я не испытывала уже пять лет, появилось снова. Это было так тяжело, что, казалось, мир рушится. Кислота, разъедающая сердце душила, и наваливались противные спазмы на горло.
Жалость? Я его просто жалела? Так почему же так плохо?!
Моё убежище, надёжное место, где всегда защитят варварски уничтожалось, не оставляя шанса на спасение.
Что же я наделала?
Эта путаница в наших отношениях с Трэшем закрутилась и затянулась петлёй на шее.
Я бежала без оглядки. Из школы вылетела пулей. Забыла куртку, но не чувствовала холода.
Вытравливала сердечную боль физической нагрузкой. Вошла в ритм бега. От школы завернула к пятиэтажкам, там к дому из белого кирпича, где жила Анечка. Промчалась под аркой.
Ледяной ветер жёг мокрые от слёз щёки, колол уши. Я пересекла торговую площадь и залетела в один из маркетов.
Только там, у колясок и корзинок я смогла продышаться.
Медленно прошла сквозь ряды. У меня дрожали губы. Эмоции были на пределе.
Мне не тринадцать. Я взрослая. Это просто надо пережить. И конечно, избавиться от источника боли. Нездоровые, токсичные отношения нужно было прекращать.
В отделе сад-огород я выбрала большой пластиковый горшок белого цвета. Цена вполне была приемлемой. С ним наперевес я пошла на кассу. В сумке нашла свою карточку. Точнее она была маминой, но вот уже подходило время, когда я на себя заведу свой личный банковский счёт.
В магазин влетел Трэш. И я обречённо проскулила.
Достал!
Увидев меня, остановился и облегчённо вздохнул.
Прекратить все отношения. Проблема в том, что их сначала надо выяснить, всё разложить по полочкам. А это сложно. Этого делать не хотелось.
Трэш дождался, когда я закончу на кассе и вместе со мной вышел на улицу. Я, обнимая огромный горшок, первая остановилась, потому что старше, потому что умнее и всякое такое.
Но слова произнести не смогла. Меня вымотал этот парень. И начал всю эту фигню ещё в прошлом году. А теперь решил добить. Он как вампир пил мою кровь, и я обезвоженная хотела упасть и уснуть навсегда.
Трэш понял по моему виду, что всё очень плохо. Он похолодел и заметно струхнул. В глазах его знакомых и тёплых мелькнуло искреннее переживание.
— Катя, прости, — выдохнул он. — Я всё понял, я никогда так больше не сделаю. Слышишь? Никогда никого к себе не подпущу. Мне не нравится твоя ревность.
— Я не ревную, — соврала я. — Просто всё стёрто, ничего больше не будет.
— Кис, — он хотел меня обнять за плечи, но побоялся дотрагиваться. А близко подойти не получилось, между нами был горшок. — Прости, пожалуйста.
Я почувствовала осенний холод. Пальцы на пластике горшка стали красными и цепенели. Но я не двигалась. Ноги, как в асфальт вросли.
Посмотрела в сторону и наверх. Там на небе мой отец.
Папа! Помоги! Я больше не могу…
— Я не соврал, я люблю тебя, — шептал парень.
— Помнишь, я спросила, зачем тебе нужна. Ты ответил, что просто трахнуть.
Он заныл, закатив глаза, и обречённо всплеснул руками.
— Я злился, не сдержался, прости.
— У тебя ещё и недержание? Так вот! Нафаня для утех вполне подходит, а ко мне не приближайся больше!
— Никогда с ней ничего не было и не будет, — разозлился он. — Зачем горшок купила? Я бы сам купил!
— Оставь деньги на косяк, нарик.
Он резко вытолкнул горшок. Руки мои не удержали край, и пластик упал на пожухлую клумбу у крыльца магазина.
Трэш с силой прижал меня к себе.
Тепло.
Он просто пылал, как печь. Я уткнулась красным носом в его плечо. На инстинкте сунула руки в карманы его толстовки, обнаружив там нож. Широкие тёплая ладонь легла мне на спину. Другую руку Трэш положил на мою голову.
— Я не могу так больше, — зарыдала я. — Я не хочу таких отношений. Никаких не хочу! Ты меня замучил! Никита, оставь меня в покое!