Нам нельзя (СИ)

— Я не хочу, — заныла я, в надежде глядя на Антона Ивановича.
На Трэша смотреть было бесполезно, он за то, чтобы Котову досталось.
— Катя, — Тоша посмотрел на меня печальными глазами. — У Максима Котова уже есть судимость. В школе говорят, что за воровство, но на самом деле… За участие в групповом изнасиловании. Он получил условно, потому что был самый младший из участников и был несовершеннолетним.
— Она? — испуганно посмотрела я на Трэша.
— Нет, — Никита понял, о ком я говорю.
Не Сонька, и то хорошо.
— Это заявление необходимо, чтобы припугнуть его, — пояснил Антон Иванович.
— Он не хотел…
— Киса! — зарычал Трэш.
— Я правду говорю, он просил тех мужчин! Это они мне коктейль дали.
— Ты сможешь забрать заявление, но его должен увидеть отец Максима, — объяснял биолог. — Пойми, отец его оберегает. Он сможет Максиму помочь. Ещё не поздно вытащить парня из этого.
Я взяла ручку и потянулась к папочке, на которой лежало заявление. Я даже читать не стала. Так глянула, что есть результаты анализов и показания свидетелей.
— Постойте здесь, я сейчас, — сказал Тоха и отошёл вместе с полицейским в сторону.
Они разговаривали и даже обнимались. Были друзьями.
— Тоха наш крутой мужик, — сказал Трэш, тоже глядя на старых друзей. — Его здесь все знают.
Никита посмотрел на меня и опять встал рядом, спрятал от чужих взглядов.
— Маленькая, глупая Киса, — сказал он и очень нежно улыбался. — Совсем маленькая, не совсем глупая.
— Ты меня не знаешь, — посмотрела в его тёмно-синие глаза.
— Я всё о тебе знаю, — гордо заявил он.
— Да? — с подозрением натянула улыбку. — И какие мои любимые конфеты?
— Молочный шоколад, ассорти.
— Откуда? — ошарашенно удивилась я.
— Ты в первый день к нам пришла, одна на задней парте целую коробку слопала.
— Ни одна, Куча воровала, — оболдеть… Он знает! — А какие мои любимые цветы?
— Пионы. Они у тебя на заставке в телефоне.
— Точно.
Он не перестанет удивлять.
— Что ещё знаешь обо мне? — шепнул я.
— Ты любишь виноградный сок. Мы на реку ходили, я разные купил, ты выбрала именно виноградный.
— Ещё, — требовала я, понимая, что он… Я ему небезразлична, он очень внимательно ко мне присматривался.
— Ты не красишь ногти, но они у тебя ухоженные и покрыты бесцветным лаком. Ты в одежде выбираешь неброские цвета, но нижнее бельё у тебя всегда яркой расцветки.
— Откуда?! — возмутилась я.
— Дырка в стене между мужской и женской раздевалкой, в спортзале, — он довольно улыбался.
А Сонька ещё у раковины по пояс раздевается каждый раз. Вот обрадуется, когда узнает.
Я тихо рассмеялась и, ткнув его слабым кулаком, уткнулась носом в его плечо.
Запах. Его любимый, терпкий запах.
— Ещё что знаешь?
— Что ты меня любишь, как и я тебя. Но я сильнее, Киска. Я походу помешался на тебе.
Он крепко меня обнял. Мне ничего не было нужно. Я готова была так стоять всю ночь до утра.
— Но я не знал, когда тебе день рождения, — он залез в карман своей старой куртки и показал мне странное украшение. — Ты когда к нам в класс пришла и улыбнулась… Я в тот же вечер вырезал тебе подарок на день рождение.
На чёрном кожаном шнурке висела деревянная подвеска. Это была кошечка. Просто силуэт, но миленький, потому что котёнок.
До слёз!
— Никита, — выдохнула я.
Он надел на меня подарок. Кошечка висела выше подвески с брильянтами, прямо на груди.
Трэш припал губами к моей шее, и я чуть не задохнулась от волнения. Задрожала всем телом. Это было умопомрачительно, сногсшибательно! От его губ шло невероятное тепло, укрывающее меня с ног до головы мягким пологом. И я попадала в невероятное томление и желание, чтобы это не кончалось.
— Киска, — прошептал мне в ухо. — Выходи за меня замуж.
Шлагбаумом меня по голове.
Если бы не Тоша Иванов, я бы испортила с Трэшом отношения неудержимым смехом.
Мы ехали в Тохиной машине обратно в посёлок. Трэш обнимал меня, а я думала, почему предложение выйти замуж меня так рассмешило. Ведь с милым рай в шалаше. Или не так? Я не воспринимала его всерьёз? Я не любила его? Любила, но не так как он меня. В этом Трэш прав.
— Нам надо поговорить будет, — предложила я.
— Завтра в школу придёшь?
— Я на больничном. В пятницу на приём.
— Звони. Ты позвонишь мне? Я сам тебе позвоню.
— Молодец, Никита, что ко мне обратился, — Тошу пробило на разговоры. Решил, что мы начнём безобразничать на его заднем сиденье. — Оперативно всё сделали.
— Уродам мало досталось, — разозлился Трэш и ввязался в разговор с биологом.
А я смотрела в окно на освещённую трассу и пролетающий чёрный лес. И думала о том, что Светкина меркантильность мне жизнь может испортить.
Не подходит мне жених. Нищий, да маленький.
Я подняла голову, чтобы увидеть чёрное небо над лесом. Где-то там, наверху был мой папа.
Папа смотрит на меня с небес и может помочь. Он точно не стал бы смотреть на благосостояние человека, ему интересна сама личность.
Позвонил Егор, спросил, где я шляюсь. Я ответила, что в городе была и уже домой еду.
Тоша довёз меня до дома, а Трэш выбежал меня провожать.
Глубокой ночью под светом звёзд мы стояли у нашей калитки, прикоснувшись лбами.
— Ты серьёзно, предложил? — тихо спросила я.
— Замуж? Конечно.
— Я бесприданница, — тихо усмехнулась я.
— А я приданница? У меня есть комната, руки, ноги, голова. И ты! Ты — самое важное. Для тебя, Кис, я всё сделаю.
— Нам нельзя, Трэш. Пока в школе учимся.
— Жить всё равно вместе будем. Вот увидишь, я тебя добьюсь.
— Откуда ты такой взялся? — рассмеялась я и пошла домой.
Егор не спал. Уже сгонял, посмотрел, кто меня привёз. Замер в прихожей, сложив руки на груди. Вид у меня был не очень.
— Я хочу тебе кое-что рассказать, — Я расстегнула сапоги и с трудом их стащила. Они, похоже, влились в мои ноги. — Только обещай Свете не говорить.
— Когда это ты мать по имени называть стала?
А я даже не заметила. Вот так вот теряешь родственников.
— Влетела. Да?
— Не совсем.
Я рассказала отчиму, что случилось. Он долго думал, как из этого можно найти выгоду. Ничего в его ушлую голову не пришло, и он спокойно отправился спать.
Приняв душ, я тоже поплелась наверх, где рухнула на кровать.
Рядом с подушкой засиял мой телефон. На экране появились бело-сиреневые пионы.
Надо же! Заметил!
Высветился номер под названием «Трэшняк».
— Киса, приходи завтра на биологическую станцию, будем целоваться. Тоха меня с собой берёт на катере. Придёшь, селянка?
— Во сколько? — усмехнулась я.
— В четыре часа. Лядь, конечно, увяжется, она в Тоху вляпалась по самые уши.
— Это секрет.
— Кис, переезжай ко мне.
Меня пробил смех. Точно Трэш одержимый. Только это быстро проходит.
— Я серьёзно. Тебе пилить десять километров до школы. А снег выпадет?
— На лыжах, — ответила я глядя в темноту окна.
— Я даже постельное бельё постирал, ради такого случая.
Больной! С чего он решил, что я к нему переду?
Постирал бельё? То есть у него нет стиральной машины! И по рассказам, там бомжатня. Насколько сильна моя любовь, чтобы бросить этот уютный уголок на чердаке и свалить в притон? Стирать вручную постельное бельё и носки Трэша. Ходить, пи́сать под его присмотром, чтобы никто не тронул. Не спать, потому что кругом пьяные. Вздрагивать, когда бьются в дверь комнаты.
Что это, безрассудство? Глупость и неразумность? Детство в попе заиграло, что вот так в омут с головой? Трэш уже нырнул, и меня тянет на дно. И как спасательный буёк болтается на поверхности — Света, засадившая в мою голову тягу к прекрасной и сытой жизни.
— Перееду, если поклянёшься, что у нас ничего не будет в постели, — сказала я.
— Опа! Попадос! А с чего это вдруг? — возмущённый голос Трэша немного разочаровал.