Третья жертва

– Не думаю, что таких мест осталось много, – заметил Куинси.
Рейни повернулась и посмотрела на него.
– Вы правы, не осталось.
Больше фэбээровец ее не отвлекал. Настроение Рейни поменялось на задумчивое, да и его самого, сказать по правде, на разговоры не тянуло. Одно дело рассуждать об объективности и профессионализме, и совсем другое, глядя на живописные красоты пейзажа, размышлять о кровавой трагедии, разыгравшейся на этом фоне в восьмилетней школе. Пока что лишь немногое из увиденного в Бейкерсвиле соответствовало его ожиданиям.
Это относилось и к Лоррейн Коннер. Даже не принимая во внимание устоявшееся мнение о провинциальных полицейских, большинство женщин, которых он встречал в правоохранительных органах, не отличались изяществом и грацией, были широкоплечи, кряжисты и, что скрывать, мужеподобны. Лоррейн Коннер не соответствовала этому образцу ни по каким параметрам. При росте в пять футов и шесть дюймов она выглядела подтянутой и обладала очень даже соблазнительной фигурой с приятными изгибами и выпуклостями в нужных местах. Длинные каштановые волосы обрамляли на удивление привлекательное лицо с широкими скулами, твердым подбородком и полными губами.
И еще глаза. Не голубые, не серые, а где-то между. Цвет их, как представлялось Куинси, менялся вместе с настроением, переходя от мягкого, как фланель, когда она уходила в какие-то свои мысли, к колючему, как лед, когда гневалась. Интересно, какими они бывают, когда она ведет любовную игру? Смотрит ли она при этом чуточку исподлобья, слегка склонив голову? Раскрывает ли губы в ожидании поцелуя?
Пирс неловко заерзал на сиденье и отогнал лезущие в голову неуместные образы. Такого рода мысли в отношении полицейской были ему несвойственны. Работа есть работа, и только. Тем более в наши дни.
Куинси перенес анализ на профессиональные качества Лоррейн Коннер. Неопытна, что подтверждают ее действия на месте преступления и обращение с подозреваемым. Но не глупа. Ему хватило тридцати секунд, чтобы определить ее как упрямую, сообразительную и обладающую врожденными аналитическими способностями особу. Он уже понял, что она служит своему городу не за страх, а за совесть и временами бывает непомерна горда. Скорее всего, живет одной работой, друзей и посторонних интересов мало. Профиль единственного ребенка женщины-алкоголички вырисовывался довольно определенно. Лоррейн Коннер могла пойти одной из двух дорог: стать пьянчужкой-неудачницей или трудоголиком. Поскольку первой она явно не была, оставался второй вариант. Впрочем, у нее еще оставался шанс доказать, что он ошибается.
В общем, его ожидания не оправдались. Возможно, ошибся в своих расчетах и детектив Эйб Сандерс, из-за чего эти двое и стали бодаться. При всем уважении к местной службе шерифа полицейские таких маленьких городков, как Бейкерсвиль, обладая хорошими человеческими качествами, не отличаются выдающимися профессиональными достоинствами. Как говорится, на рождественской елке они не самые яркие лампочки. Зарабатывают примерно двадцать тысяч в год. Дела расследуют самые заурядные. Попадая в колею обыденности, чувствуют себя хозяевами своих крохотных владений, а аналитические способности, если и присутствуют изначально, атрофируются в регулярных пятничных патрулированиях футбольных матчей.
Конечно, сам Куинси – самоуверенный федеральный агент – получал еще и за то, чтобы смотреть сверху вниз на представителей всех прочих органов правопорядка, и в особенности на интеллектуальных карликов из БАТО.
Рейни свернула с проселка, и сельские пейзажи сменились городскими. Через несколько минут впереди показалось неуклюже расползшееся белое здание школы. Парковочную площадку опоясывала желтая оградительная лента, а проволочное ограждение прогибалось под тяжестью сложенных с внешней стороны букетов.
Машина остановилась.
– Вы ведь сегодня здесь еще не были? – негромко спросил Куинси.
Рейни покачала головой. Взгляд ее застыл на кучках цветов, воздушных шариков и мягких игрушек, растянувшихся вдоль забора на добрых десять фунтов. Розовые и голубые ленточки и крошечные крестики. Самодельные открытки с надписями «Мы любим вас, миссис Авалон». Сложенное из красных гвоздик большое сердце – «Моей дочери».
Глаза Рейни предательски блеснули. Она громко шмыгнула носом, изо всех сил сдерживая подступившие слезы. Куинси отвернулся к самодельному мемориалу.
– Удивительная вещь. С одной стороны, эти случаи настолько трагичны, что вызывают страх за будущее человечества. Что же это за общество, которое растит детей, убивающих других детей из автоматического оружия? С другой стороны, эти случаи настолько трагичны, что пробуждают в нас человечность. Мы видим проявления смелости у санитаров, отважно входящих в опасную зону, и учителей, с риском для жизни встающих на пути стрелка. У брата, собственным телом защищающего сестру, и матери, оказывающей первую помощь чужому ребенку с надеждой, что ее сыну поможет кто-то другой. Трагедия находит отклик по всему миру, задевает в людях какой-то нерв, и они чувствуют потребность отозваться – послать цветы, стихи, свечи, так или иначе дать знать далеким незнакомцам, что они не одни… Бейкерсвиль в их мыслях и их молитвах.
Рейни вытерла уголок глаза, поморгала.
– Да. – Она откашлялась. – Когда сообщили, что больнице требуется кровь для переливания, в «Лосях» сразу предоставили помещение для Красного Креста. И очередь желающих вытянулась на четыре квартала. Из бакалейного прислали бесплатный лимонад. Две старушки отдали в распоряжение детей свои игровые площадки. Люди стояли по два-три часа и не жаловались. Все говорили, что это самое меньшее, что они могут сделать. «Бейкерсвиль геральд» написал об этом сегодня на первой полосе. А сообщению о стрельбе отвел нижний уголок. Наверное, не все согласны с такой расстановкой приоритетов, но, по-моему, в этом что-то есть.
– Стреляет кто-то один, а последствия чувствует весь город.
– Что-то вроде этого. – Рейни отстегнула ремень. – Если не возражаете, мне бы хотелось закончить. Вчера я там бóльшую часть дня провела, и сегодня продолжать не хочется. Я не профайлер, а в школе много такого, на что смотреть больно.
Куинси последовал за ней в школу. Он уже достал блокнот и переключился в рабочий режим.
Еще раньше, в офисе, Коннер согласилась провести его по месту преступления и, может быть, внести какие-то дополнения в свои записи. Пирс не стал говорить, что они работают вместе, а Рейни не стала делиться сомнениями в виновности Дэнни. При таком варианте он мог проходить и как наблюдатель, и как эксперт. Когда Куинси попытался объявить, что забирает дело себе, она откровенно сказала, что сохраняет за собой право переломать ему при необходимости ноги. И при этом вполне серьезно посмотрела на его коленные чашечки.
У него сложилось впечатление, что благодушия и тактичности в отношении других от полицейской Коннер ждать не приходится. Странно, но ему это даже понравилось.
Они прошли по пустому коридору в заднюю часть здания. Куинси отметил пыль на полах – порошок для снятия отпечатков пальцев – и темные прямоугольники там, где эксперты вырезали плитки со следами крови для отправки их в лабораторию.
По словам Рейни, эксперты-криминалисты закончили свою работу на месте преступления к утру. Ожидалось, что школу еще не раз посетит оперативная группа, которая попытается восстановить полную последовательность событий трагического дня. Несколько месяцев уйдет на тщательную сортировку вещественных доказательств. В здании такого размера, как школа, экспертам придется разбираться с сотнями следов обуви и тысячами отпечатков пальцев. Скорее всего, журнал осмотра места преступления разрастется до шести или семи томов.
– Вот здесь Уолт и Эмери оказывали помощь раненому Брэдли Брауну, – сказала Рейни, указывая на залитый кровью участок на пересечении двух коридоров, и выжидающе посмотрела на Куинси.
– Браун был в сознании?
– Да. Я спросила, видел ли он что-нибудь, – Браун ответил отрицательно. Услышал выстрелы, пробежал по коридору, повернул направо и получил пулю.