Божественная лодка

Пожалуй, ещё, что было важного в нашей с мамой жизни, так это «метод Судзуки». По «методу Судзуки» работала музыкальная школа, где мама преподавала фортепиано и вокал. Она была на полной ставке преподавателя. По вечерам она не работала, и мы были вместе. На моей памяти мама не работала по вечерам только те восемь месяцев, когда мы жили в том городе.
По утрам я просыпаюсь в 7 часов. Мама возвращается очень поздно, поэтому по утрам спит. На завтрак у меня всегда овсяная каша и что-нибудь из яиц. Я готовлю завтрак сама. Самое любимое — это яйцо всмятку, но чаще всего просто болтунья: жарю, размешивая яйцо в сковородке. Следующее, что тоже часто готовлю, — это яичница-глазунья.
Сегодня утром как раз сделала глазунью. Когда выкладывала её на тарелку, даже желток яйца не разлился, и я подумала, что это первая удача, с которой начнётся сегодняшний день. Сегодня на физкультуре будем лазить по шесту, а у меня это упражнение хуже всего получается. Поэтому хороший знак как нельзя кстати.
Мама говорит, что Такахаги похож на Амиан — каждый день пасмурно, но сегодня здесь на редкость ясная погода. Амиан — это маленький городок на севере Франции. Если ей верить, то небо над этим городом круглый год затянуто облаками.
Я полила яичницу соевым соусом. Я считаю, что самое хорошее в этом блюде то, что его можно поливать и посыпать чем угодно. Обычно, конечно, можно просто посолить. Но когда к яичнице есть обжаренный в сливочном масле шпинат (ну это, конечно, на выходных, когда мама готовит завтрак), то вкусно будет, если полить каким-нибудь соусом. А иногда, как, например, сегодня, я экспериментирую с соевым соусом.
В окно на кухне непривычно ярко светит солнце, и серебряная поверхность возле мойки кажется белой. Из крана в мойке капает вода. Не так: кап, кап — потихоньку, а сильно: кап-кап-кап, кап-кап-кап. Наше с мамой обычное утро, какие часто бывают в последнее время.
Поев, я ставлю посуду в мойку, чищу зубы и надеваю носки. Когда я полностью собрана в школу, я иду в комнату, где спит мама, сказать, что я пошла. Мама вынимает руки из-под одеяла и гладит меня по голове. Потом она обнимает меня за голову и говорит немного охрипшим от сна голосом: «Счастливо!»
Но, кстати, сегодня я совсем выбилась из заведённого порядка. Я не могла отыскать носки, которые решила надеть. Я их искала, перерыв всё в ящике. Смотрела не только в ящике с носками, но и на других полках. И в корзине с грязным бельём. Я подумала, может они где-то с другими вещами, и посмотрела в мамином ящике. Он у неё тяжёлый и, когда открывается, стучит.
— Ты что делаешь? — Когда из-под одеяла раздался мамин голос, всё в комнате было верх дном.
— Да носки не могу найти, — ответила я в полной растерянности. — Белые такие, оборочкой заканчиваются, по краю тонкая тёмно-синяя полоска.
— Можно и другие надеть, — сказала мама, высунула руку из-под одеяла и помахала тонкой белой рукой.
— Они самые подходящие, — настаивала я. Я сегодня надела укороченные брюки, а в них при ходьбе видны щиколотки. Я вспомнила ещё одно место, где они могли быть, выбежала на балкон, но розовая корзина для постиранного и высохшего белья была пустой.
— Ничего не поделаешь…
Мама встала с постели и набросила на плечи толстый стёганый домашний кардиган, которым укрывалась поверх одеяла. Утром у мамы плохой цвет лица.
— Холодно, — мама потёрла рукой лицо и сразу надела носки. — Так, говоришь, белые и поверху оборочка…
Мама стала искать, но в тех же местах, где я только что посмотрела. Ящики комода, корзина с грязным бельём, балкон… Я всегда выхожу из дома в 8.05, но на часах было уже 8.15.
— Белые с оборочкой… Белые с оборочкой… — бормотала мама, продолжая искать.
В спальне немного темно оттого, что окно задёрнуто шторой и раздвижные двери закрыты. Я смотрела на мамину спину, и постепенно мне становилось грустно.
— Ну всё, хватит. Пойду в других.
Я выбрала голубые носки.
— Да подожди, сейчас те найдутся. Они же не могли испариться, — возразила мама, но я уже надела другие, закинула на спину ранец и взяла сумочку, подаренную соседкой из Сока.
— Мам, я так опоздаю!
Мама посмотрела мне в глаза, брови её поднялись вверх, будто говоря: «Ну ладно, ничего не поделаешь, давай иди в этих».
— Мам, я побежала, пока!
Я сунула ноги в кроссовки. На тумбочке для обуви стоит украшение — поделка из пластилина, которую я сделала во втором классе.
— Пока, моя хорошая! — Мама вышла в коридор, встала, скрестив руки, видимо ей было холодно, а когда я открыла дверь, прищурила глаза от яркого света.
— Ой, какая погода хорошая!
— Ага.
Из-за двери потянуло холодным воздухом.
— Ну, давай, чтобы всё хорошо прошло!
— И у тебя, мамочка! — ответила я ей и закрыла дверь.
В конце лестничной площадки я увидела идущую соседку с мешком мусора.
Сегодня четверг. На физкультуре надо будет залезать на шест.
А что касается тех носков, то мама их потом нашла. Они упали и лежали в проёме между стеной и стиральной машиной.
  
Глава вторая
 
Первый снег
 
На работу я езжу на велосипеде. Я сама выросла в Токио, но за девять лет наших переездов мы жили в разных маленьких городках (исключая сам Токио), тихих и плотно застроенных, где часто бывает, что или зайдёшь не туда, или дверью ошибёшься.
Однако кроме Токио, в любом из этих небольших городков лучше ездить именно на велосипеде. И людей, и машин мало, улицы широкие, а ветер разносит запах травы и деревьев. Особенно приятна дорога домой. Уже давно за полночь, вокруг ни души. Платок у меня на шее развевается на ветру.
Я еду домой по тёмной дороге, над которой в небе замёрзли звёзды. Иногда я привстаю над сиденьем и, как мальчишка-школьник, со всей силы кручу педали.
«Дейзи» — небольшой бар, и в нём работают, кроме самой хозяйки и бармена, я и ещё одна девушка по имени Махо. Мне 35 лет, а Махо — 29, но на работе, само собой разумеется, мы приуменьшаем свой возраст.
В этом баре работается легко. Не хочу хвастаться, но в каком бы клубе или баре я ни работала, никогда я не ухожу с работы из-за какого-то происшествия. Всегда увольняюсь только из-за того, что переезжаю в другой город.
Но, как говорил Момои, на работе ничем не выделяться и уметь сблизиться с другими людьми — совершенно разные вещи.
— Ты не умеешь сближаться с людьми в коллективе, — часто повторял мне Момои, — ты не противопоставляешь себя другим, но и не идёшь на сближение. В принципе это не плохо, но иногда ты отгораживаешься от окружающих.
Есть одно качество, которое придаёт мне уверенность в себе.
За это меня особенно ценят в любом месте, где бы я ни работала, даже больше, чем за умение обхаживать посетителей. Это качество — моё умение наводить порядок. Мой конёк во время уборки — это тщательно вытирать пыль, и я умею очень результативно распределить силы.
Например, я аккуратно протираю всё, вплоть до обратной стороны круглых тяжёлых барных табуретов, переворачивая их по одному. Даже когда мы убираем на следующий день после того, как потравили тараканов. В такой день все заходят в помещение, с неприязнью вытирая ноги, а я прихожу на работу в более воодушевлённом, чем обычно, настроении, с каким-то зерном надежды в душе, с боевым настроем.
Наш бар работает до двух часов ночи, но если приходится обслуживать припозднившегося клиента, то бывает, задерживаемся и до трёх часов. Но бывает и наоборот: все посетители расходятся в первом часу ночи, и ты сидишь, ничего не делая.
Мы с Махо часто, после того как закроем бар, выпиваем по чашке кофе и только потом идём по домам. От кофе и глаза раскрываются, чтобы спать не хотелось, и мы переключаемся с работы на личные дела, чтобы домой идти со свежей головой.