Двойной удар по невинности
Конечно, я возмущалась. И ругалась. И позвонила матери, потому что хотела прекратить этот фарс. А потом слушала, как она ругается, то на русском, то на родном немецком… Оказалось, у меня в Кельне бабушка. О которой она отзывалась самым нелицеприятным образом, что играло скорее на пользу неведомой родственнице.
Спустя шесть часов мы вылетали из Шереметьево в Кельн, и я все еще пребывала в полном раздрае. Зато немец, скотина, воткнув в уши наушники, спокойно слушал что-то ужасающее, со скрипкой и виолончелью. Любитель классики нашелся! И спал. Весь перелет он спал, пока я не находила себе места от волнения.
У меня есть бабушка! И я собиралась с ней познакомиться. Пусть мама, как и предсказывал немец, долго костерила неизвестную мне пока женщину, желая той скорейшей кончины, но в самом деле, не оставлять же умирающую старушку одну?
ГЛАВА 2
Из воспоминаний меня выдернул звук шагов. Мелкий гравий хрустел под подошвами дорогих ботинок, которые остановились, приблизившись почти вплотную.
– Прошу прощения, но я не мог проигнорировать важный звонок, – почти по-человечески извинился Клаус.
Я медленно скользнула взглядом по длинным ногам и узким бедрам, облаченным в дорогие брюки. Оценила плоский живот и разворот плеч, а когда наконец миновала квадратный подбородок с сурово поджатыми губами и дошла до ярких голубых глаз, то получила восхитительную возможность осознать, что меня явно ненавидят.
Прелесть какая, а?
Вопрос, чем я ему так не угодила, так и вертелся на языке. В повседневной жизни никто не назовет меня грубиянкой, я прекрасно знаю, как себя вести, уважаю окружающих и их права. Но, наверное, еще больше уважаю себя. С чего он решил, что может смотреть на меня вот так и не слышать в ответ колкости?
Этот немец уже давно составил обо мне мнение и наслаждался выводами. И кто я такая, чтобы мешать ему в этом? Кроме того, не могу не признать, мне чрезвычайно нравится оправдывать его худшие ожидания и наслаждаться бешенством во взоре.
– Идем, – сухо проговорил светловолосый зазнайка и первым пошел вперед.
Мне, судя по всему, полагалось, теряя кеды и рюкзак, рвануть вслед за ним.
Я же не спешила. Нарочито медленно присев, начала с невероятной скрупулезностью проверять и затягивать потуже шнурки на кедах.
Мой трепетный ариец, ни капли не сомневающийся в том, что алчная девица из России бежит за ним, поднялся на крыльцо и даже нажал на звонок. Обернувшись, он приоткрыл рот, явно желая сказать мне очередную колкость, но, не обнаружив привезенную издалека пропажу, недовольно нахмурился.
– Уже бегу! – радостно оскалилась я, бухнула рядом рюкзак и с просто-таки маниакальной тщательностью занялась вторым ботинком.
Тем временем Клаус еще раз нажал на звонок и где-то в глубине дома раздалась мелодичная трель. Только сейчас немец соизволил поискать меня взглядом.
Я выпрямилась, одернула задравшуюся футболку и пружинистым шагом направилась к крыльцу.
– Рюкзак стоило оставить в машине, – окинув меня пристальным взглядом, проговорил ариец. – Да и одеться во что-то более приличное для встречи с пожилой леди.
Ух ты, какой строгий герр! Критиковать уже не стесняемся? А где же молчаливое осуждение, которым ты баловал меня все время знакомства?
– Это одни из самых приличных вещей, – нагло заявила я в глаза Клаусу, не испытывая ни малейшего сожаления из-за маленькой лжи.
На лице немца уже появилось выражение “собственно, я и не сомневался”, но озвучить очередную гадость он не успел – двери распахнулись и на пороге появился высокий, подтянутый и одетый с иголочки дворецкий. Он с одинаковым почтением кивнул и мне, и Клаусу, чем сразу завоевал мое уважение, и, отойдя в сторону, проговорил:
– Прошу, герр Сайн-Витгенштайн. Хозяйка уже ожидает в малой гостиной.
Плохие предчувствия окончательно подтвердились. Умирающая старушка в Германии “без никого” из родни оказалась очень даже состоятельной леди, которая могла принимать гостей в малой гостиной.
– Позвольте вашу сумку, фройляйн? – вежливо попросил дворецкий, и я неохотно отдала ему свой рюкзак.
– Вильгельм вас проводит, – любезно улыбнулся мне слуга и, как по волшебству, на том конце холла появился лакей. В ливрее, разумеется.
Я шла по большому светлому дому, где все детали дышали сдержанной роскошью, и с каждой секундой все больше понимала: мне тут не место. Неуютно, холодно… не мое.
Когда мы все же добрались до гостиной, то первый же взгляд на бабушку показал – до умирающей тут очень-очень далеко. Пожилая леди сидела в кресле у окна. На круглом столике рядом с ней стояла чашка, над которой вился легкий дымок. Тонкие руки с идеальным маникюром, аккуратная прическа и красивый светлый костюм, словно она только что вернулась с приема у английской королевы. Ну и, конечно же, пристальный, пронизывающий взгляд ясных голубых глаз без капли старческого маразма.
Очень странно смотреть на свою постаревшую на несколько десятков лет копию. Именно в этот момент, когда она внимательно разглядывала меня от растрепанной макушки и до запыленных кед, стало неловко за свой внешний вид.
– Ну, здравствуй… Хелена, – первой поприветствовала меня бабушка. – Я рада тебя видеть.
– Добрый день, – ровно проговорила я и, ощущая повисшую в комнате неловкость, переступила с ноги на ногу.
Она чуть заметно поморщилась от моего немецкого, но, стоит отдать старушке должное, попыталась скрыть свою реакцию. Ну что же, я вполне понимаю, что язык у меня не идеален, да и акцент, скорее всего, очень сильно режет чувствительный к любому несовершенству слух аристократов.
Клаус обошел меня, приблизился к хозяйке дома и, согнувшись в поклоне, коснулся поцелуем костяшек пальцев, затянутых в кружевные перчатки.
– Фрау Хильда, с каждым днем вы все краше.
– Льстец, – усмехнулась бабушка и, легко тронув светлые волосы Клауса, проговорила: – Останешься на чай?
Он кивнул, поправил и так идеально сидящий пиджак и опустился в кресло напротив пожилой леди. Мне оставалось место между ними, которое, надо признать, совсем не хотелось занимать. С каждым мигом крепло ощущение, что меня заманили в ловушку. Обманули и заманили! Не сдержав эмоций, я кинула на Клауса злой взгляд, но он лишь дернул уголком рта в подобии снисходительной усмешки.
Хотела я того или нет, а пришлось составить им компанию за столиком. Почти сразу двери неслышно отворились, и в комнате появилась девушка… я невольно во все глаза уставилась на нее, так как горничных в форме я видела только в кино или у нас в клубе, но там они совсем уж развратненько выглядели. Эта же служанка классическая: темное платье до колен, накрахмаленный воротничок и передник, а также нейтрально-вежливая улыбка на бледных, почти бесцветных губах без грамма помады.
На столе в мгновение ока появился пузатый белый чайник, три чашки и корзиночка с печеньем. Девушка попыталась было налить чай, но фрау Хильда покачала головой и, махнув рукой, сказала:
– Можешь быть свободна, Гретхен. Я сама поухаживаю за гостями.
Горничная только поклонилась, забрала полупустую чашку, из которой пила хозяйка перед нашим приходом, и с профессиональной сноровкой и скоростью неслышно испарилась из гостиной.
Надо полагать, даже служанки в этом доме чистокровные немки, чьи родственники известны до пятого поколения и, уж конечно, на роду нет каких-либо пятен. Вроде меня, например.
– Я рада, что ты наконец-то в отчем доме, – добро и ласково улыбнулась бабушка, не торопясь разливая чай. Я смотрела на нее сквозь легкую дымку пара, вдыхала запах дорогого молочного улуна и понимала, что надо из этого гостеприимного дома делать ноги, и как можно скорее. Интуиция буквально вопила о том, что ничем хорошим это не закончится, а я привыкла ей доверять.
Ну, ладно… Очевидно, что бабушка не торопится отходить в иной, лучший мир. Потому не нужно изображать из себя святую внучку у смертного одра и можно побыть собой. Прогибаться я тут ни под кого не буду!