Отступник

Я приподнялся. Меня трясло и сил в ослабшем теле оставалось совсем мало. Рукой нащупал бляшку ремня, расстегнул. Он ослаб и зарылся на песок. На нем была закреплена фляжка, та, в которой был крепкий самогон, что так любезно разливал повар-толстяк Семен.
Зажав ее между коленями, я отвинтил крышку и сделал пару жадных глотков. Горло обожгло огненным самогоном. С усилием совершил глубокий вдох. Дыхание на миг остановилось. Сразу накатила пелена опьянения, словно волна у поселка рыбарей во время сезона дождя, когда рыба вьюн идет на нерест. Я сделал еще несколько глотков, но уже без лишних эксцессов. Потряс фляжку. Там еще была огненная вода, и я, не жалея, вылил остатки на кровавый обрубок. Боль вспыхнула еще сильнее.
Скрипя зубами, я с трудом перетянул руку над самой раной, почти у локтя. Поднялся на слабых ногах. Перед глазами все плыло, горячий воздух поигрывал над песком. В всем небе ни облачка. Лишь застывшая платформа, словно наблюдающая за происходящим на земле, среди остатков древней цивилизации.
Из-за покрытого песком и сухими кустарниками холма, показался самоход. Большая машина, покачиваясь из стороны в сторону, перевалила вершину и неспешно покатила в мою сторону. Тут же, как по команде, появились сопровождающие ее два мотоцикла с колясками и один легковой автомобиль. У него в задней части было приделано кресло, в котором восседал здоровяк в больших очках, водруженных на широкий лоб. Огромный детина был перетянут крепким ремнем к сиденью, его ноги упирались в основание кабины, а в руках он держал пулемет, не прикрепленный к автомобилю. Видно, силы в нем было не меряно, если он не пользовался турелью. Его лысая голова, сгоревшая на солнце, была покрыта красными волдырями.
Мотоциклы, обогнав самоход, рванули ко мне. Бежать куда-то посреди Пустоши, раненым, без оружия и боеприпасов, без пищи и воды, было бы хуже самоубийства. Поэтому я стоял и не двигался, понимая, что и пары шагов нормально не сделаю.
Тарахтя двигателем, мотоцикл остановился недалеко от меня. Из люльки выпрыгнул паренек в широких штанах и кожаной рубашке завязанной на животе узлом. Из-за пояса ремня торчал пистолет, а в голени истоптанных кирзовых сапог выглядывала рукоять большого ножа. Покрытое коркой грязи лицо, большие очки, натянутые на глаза, взъерошенные от грязи и потока ветра волосы. Он смачно сморкнулся и, прихрамывая на правую ногу, которую отяжелял нож, засеменил, направ-ляя в мою сторону четырехствольное ружье. Паренек явно хотел показать свою крутизну перед собратьями, которые, гогоча, восседали в седлах мотоцикла.
– И кто это тут у нас? Братва, поглядите! Это же монах, в реку меня с вьюнами! – Парень подошел, почти уперев стволы ружья мне в лицо. – Не дергайся, или я тебе твою святую голову в клочья разнесу.
– Сиротка, ты монаха не пугай, а то он от страху еще в штаны наложит.– Взорвались в диком хохоте его товарищи.
– Так это ж, он того, ну ранен сильно. Как бы он тут сам копыта не отбросил. – Нашелся Сиротка, шмыгая носом картошкой.
– Врежь ему как следует, Сиротка. Давай, а то Выдра выкинет тебя из нашей стаи. – Крикнул суховатый бандит в одних штанах и с перевязанными на голое тело лентами патронташа. Он восседал спереди, держась руками за рулевую вилку мотоцикла.
– А то, ты, Сиротка, и сезона в нашей стае не провел. Лично я, да вот и Голыш, ни разу не видели, как ты хоть кого-нибудь завалил. Вот сейчас вожак на самоходке подкатит, врежет тебе, а этого монаха на кол посадит. Ха-ха. – Отозвался широкоплечий Колита. Он, в отличие от товарища, был в кожаной безрукавке, с берданкой наперевес.
Голыш и Колита издевались над молодым парнишкой, стараясь вывести его из себя. Чтобы тот проявил свою агрессии на мне.
Парнишка трясся, четыре ствола выплясывали перед моим лицом. Даже через грязный слой на его лице виднелось, как он покраснел.
У меня же перед глазами все плыло. Сильно штормило, я с трудом стоял на трясущихся ногах. Меня не надо было бить. Стоило парню ткнуть в меня стволами, я бы упал, не совершая никаких попыток к сопротивлению.
– Колита, ты знаешь, что наш Сиротка и ползуна мелкого завалить не сможет, а тут монах великого Ордена! – Махнул рукой Голыш. Видно имя он свое получил, потому что использовал в своем гардеробе минимум одежды, щеголяя в одних рваных штанишках до колен.
– Да пошли вы! – Взорвался парень. Четыре ствола на миг исчезли, а по лицу заехал большой приклад обмотанный ветошью. Пучок иск вырвался перед глазами. Я, не удержав равновесия, упал на песок. Чувствуя, как теряю сознание, словно проваливаясь в вечную темноту. Возможно, так чувствуют себя эти пустоголовые симбионты, что были настигнуты некрозом. Мир вокруг потерялся, я словно повис в воздухе. Рядом со мной появился Рид, изуродованное лицо источало неукротимое желание мести. Он, занес над моей головой искривленный клинок сабли, желая отсечь мою голову. Щелчок. Тишина.
Глава 5. Волк
Дым костра щипал веки, ноздрей касался знакомый до боли запах горевших с треском пален. Музыка, такая громкая и совсем не привычная для моего слуха, с грохочущим эхом разносилась по округе, словно взрывающиеся гранаты.
Все тело ломило болью. Я с трудом разлепил вспухшие веки, пытаясь сквозь туманную пелену что-то разглядеть. Вдали большой костер играл языками пламени, освещая окрестности. Большие тени сновали вокруг, танцуя под дикую музыку. Слышался хохот и громкие разговоры.
Я висел, привязанный к бетонному столбу, вершина которого упиралась в прозрачно-черное небо, осыпанное множеством мерцающих звезд. Ноги едва касались земли, застланной обломками кирпича и торчащими кусками проржавевшей арматуры. Мое тело опутывали цепи, их крепкие звенья сильно давили на грудь. Каждый вдох теплого воздуха отдавался сильным болевым уколом в ребрах.
Правая рука тоже была спутана цепью. А левая? Рука? Я быстро взглянул на нее, стараясь прогнать вырисовывающиеся в голове воспоминания. Ее не было. Кисти левой руки. Все же это не сон, Хан действительно отстрелил мне руку. Она была замотана грязным бинтом, от которого разило уже знакомой вонью специальной мази, основанной на травах и корнях водорослей Донной пустыни. Говорят, такой отвар мог приготовить только истинный шаман кочевников. Мазь имела свойство к быстрому заживлению ран. Да и плечо перетянули новой повязкой, так же разящей мазью кочевников. Меня определенно опоили чем-то дурманящим. Перед глазами все плыло, какая-то пелена тумана окутала мой разум и приглушила боль.
Значит, кетчеры перевязали меня и опоили какой-то гадостью. Только для чего? Зачем я им? Они из тех, кто никогда не берет заложников, даже ради выкупа. Они убивают всех. Самая большая нажива для них это топливо для техники, которая является их домом и пристанищем. Они скитальцы Пустоши, звери, ее гнойный нарыв.
Музыка продолжала звучать. Свет от костра высвечивал самоход, на крыше которого разместилось пару бандитов с пулеметами. Еще ветряк, еле вращающий своими большими лопастями из-за полного штиля. Из распахнутого окна самохода, совсем рядом с раскрытой входной дверцей, торчало что-то похожее на раструб. Динамик, точно. Те, кто извергали эту адскую музыку, словно слуги сатаны, бьющие в барабаны перед розжигом своих костров, громко пели:
 
 
Топливо всегда найдем, за него мы все умрем.
 
Если надо то сожжем, выжжем все кругом.
 
Вы спросите, есть ли дом?
 
Вам ответит каждый:
 
Дом мой на колесах в Пустоши родной.
 
Кетчеры устроили свой привал в частично оставшихся стенах развалин. Наверное, в древности здесь был завод или что-то еще промышленное. Повсюду торчали остатки арматур, сплетенных между собой, когда-то составляющих огромные металлические леса.
 
Насо Грей, монах-наставник, часто рассказывал мне о таких вот местах, о судах которые строились на таких заводах. Откуда он знал так много о древнем мире, еще до Погибели, я не знал. Сколько я не пытался спросить его об этом, он всегда говорил, что читал слишком много книг. Все учителя тоже много читали, но только он один, мог так интересно и подолгу рассказывать о том канувшем в древности мире.
 
Как же он называл это? Ах да «Ленинская кузница», судостроительный завод. Возможно это и не этот завод, спорить и доказывать что-то я не могу. Иногда мне казалось, что Насо Грей будто сам был в том мире, когда еще не было Пустоши. Наверное, мне хотелось представлять его таким. Насо Грей не был воином. Он не умел держать оружие в руках, но что-то в нем было загадочное. Такое, что заставляло смотреть на него с восторгом и слушать с умилением его истории. Я был его любимым учеником. Только со мной он мог так долго говорить о том мире, который утратило человечество.
 
Крики прекратились, гром музыки так же иссяк. К столбу, на котором я висел, направлялись три человека, двое рослые и третий как мальчишка. Три тени мелькали, едва освещаемые отсветами костра.
 
Знакомые все лица.
 
Сиротка, с трудом перебирая ногами, часто останавливался. Четырехствольное ружье норовило слезть с плеча, то и дело, побрякивая прикладом о землю. Колита и Голыш, шли в обнимку, пьяные и веселые, они бурно что-то обсуждали. Сиротка, стараясь их догнать, все же споткнулся о приклад и с грохотом растянулся, поднимая облако пыли. Тут же старшие кетчеры ответили громким, пронзительным хохотом.