Соломон Крид. Искупление

Моя церковь должна быть каменной.
 
16
 
– Он сказал, что нам нужно оставаться здесь?
– Так он и сказал, – ответил Малкэй, стоя у окна мотеля с мобильником в руке и глядя из-за серой занавески на стоянку.
За спиной Малкэя топтался по ковру Хавьер, выбивая пыль и запах плесени.
– Что, и ничего больше?
– Он еще многое сказал, но главное: мы должны оставаться здесь и ждать, пока он позвонит.
Хавьер потряс головой и продолжил топтаться. За последние двадцать с небольшим минут он несколько раз наведывался в туалет. Смыл Хавьер лишь один раз. То есть либо у парня скверно с гигиеной, либо он занимался чем-то другим. Масленый, лихорадочный блеск в его глазах ясно указывал на то, чем именно.
– Думаешь, Папа знает, где мы торчим? – спросил Хавьер, дергая пальцами, будто пытаясь стряхнуть присохшую жвачку.
– Возможно.
– Что за хрень? Возможно? Он или знает, или нет.
Освещал комнату лишь экран чуть слышно бормотавшего телевизора, показывавшего местные новости. Карлос сидел на краешке кровати и глядел на мигающий экран, словно загипнотизированный им. Карлос сделался таким с момента, как вошел и услышал слова Папы Тио. Малкэй видел такой взгляд несколько раз. Один раз – в камере тюрьмы неподалеку от Чикаго, когда еще носил форму, а в Иллинойсе – пока не отменили смертную казнь. Пару раз он сам был причиной такого взгляда – выражения отрешенности, полной готовности встретить все, что уготовила судьба. Так кролик глядит в фары наезжающего автомобиля, когда уже нет времени убежать.
– У кого-нибудь из вас есть мобильный? – спросил Малкэй.
– У меня есть, – ответил Хавьер таким тоном, будто его спросили, есть ли у него в штанах член.
Он вытащил «Блэкберри» в корпусе, инкрустированном золотом и хрусталем, повернул экран к Малкэю:
– Слышь, ублюдок, а я его выключил. Я ж не дурак.
– Молодец. А кто платит за телефон?
– Какого хрена? Какое это имеет отношение?
– Если Тио оплачивает телефон, он может отследить его даже выключенный. Тио платит за телефон?
Хавьер не ответил. Его молчание сказало само за себя.
– Значит, он знает, где мы, – резюмировал Малкэй.
Затем он отвернулся и, сощурившись от яркого света, выглянул в окно. За зданием администрации виднелись пробегающие по шоссе машины.
Малкэй проверил телефон, убеждаясь в том, что «Скайп» еще работает. Тио сказал, что свяжется кое с кем, а затем позвонит, но Малкэй не потому проверял телефон. Отец так и не позвонил.
– Эй, пендехо, а чего это твой телефон еще включен?
Малкэй смотрел наружу, чувствуя, как дневной жар лезет сквозь стекло, а старенький кондиционер легко и прохладно дышит в ноги.
– Эй, ублюдок, я задал тебе вопрос!
Малкэй глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Если спустя несколько минут придется убить Хавьера – что вполне вероятно, – это будет единственным светлым событием исключительно гнусного дня.
– Папа Тио не платит за мой телефон, – ответил Малкэй. – А потому Папа Тио не знает номера и названия сети, а звоню я ему по «Скайпу», так что для выслеживания звонка требуется несколько часов, а меня здесь не будет уже через два часа. Но главная причина, по которой я не выключаю телефон, – то, что Папа Тио пообещал позвонить мне по «Скайпу». И если я отключу телефон, Папа Тио не сможет позвонить мне по «Скайпу». А если он не сможет позвонить, то может сделаться очень подозрительным и послать парней, чтобы выяснить, отчего я выключил телефон. А Папа Тио в точности знает, где меня искать, потому что ты жмешься сам платить за телефон. Эй, ублюдок, я ответил на твой вопрос?
– О дерьмо! Какое дерьмо! – пролепетал Карлос, вставая и указывая на телевизор.
Экран заполнили подрагивающие кадры съемок с чего-то летящего. Внизу красовалось: «ЭКСТРЕННЫЕ НОВОСТИ! Упавший самолет произвел большой пожар у Искупления, Аризона».
– Где пульт?!! – заорал Хавьер, остановившись и уставившись в телевизор. – Где это гребаный пульт?
– Да здесь, – откликнулся Карлос, показывая, где именно.
– Громче! – гаркнул Хавьер, тыча пальцем в экран.
Карлос нажал кнопку на пульте, и помещение заполнил суровый голос диктора. Малкэй увидел искореженные обломки самолета, горящее топливо и горящую пустыню вокруг. Диктор вещал:
– …Полагают, что это был антикварный авиалайнер… по дороге в аэропорт-музей за Искуплением…
Не так оно должно было случиться. Крушение не входило ни в какие планы. Скорее всего, несчастный случай. Старый самолет. А они наверняка же ломаются чаще, чем новые. Однако Папа Тио не верит в несчастные случаи. И в совпадения. И в извинения. Если что-то пошло не так, тому всегда есть причина, и всегда есть тот, кто заплатит.
А Тио еще не позвонил.
Отец тоже.
Малкэй вернулся к наблюдению за дорогой – медленно текущей рекой металла и стекла – и позавидовал спокойным тихим жизням тех, кого защищал и вез этот металл и стекло. Здорово было бы стать одним из них, ускользнуть отсюда… Но такому не бывать. Малкэй понял это, увидев, как с дороги свернул джип и направился к мотелю. Большой «гранд-чероки» с черными тонированными стеклами. Точно такой же привез сюда Малкэя. Джип притормозил у здания администрации, но двое парней из джипа выходить не стали. Они осматривали припаркованные машины в поисках кого-то.
Его, Малкэя.
 
17
 
Вел Кэссиди. Соломон сидел рядом, опустив боковое стекло, чтобы ощущать на лице ветер. Машина была старая, с кожаными сиденьями, просторная, с хромированной отделкой.
«Линкольн-Континентал-V», – услужливо подсказала память.
Лучше, чем «скорая». От кожаных сидений и обитых кожей дверей меньше ощущения искусственности, но все равно не по душе.
– Не могли бы вы закрыть окно? – осведомился мэр. – Кондиционер не очень хорошо работает при открытом окне.
Соломон нажал кнопку, стекло поднялось. Он думал о церкви, об алтарном кресте, написанных на стене словах – и все это вокруг отраженного образа самого себя, незнакомца в зеркале, большой тайны в центре мироздания. Странная церковь. Может, оттого он и чувствовал некое родство с нею. Прежде всего, она слишком велика для города таких размеров. Построена словно с целью заявить о чем-то огромном. А может, в качестве компенсации за нечто. Внутри тоже крайне необычна: фрески больше напоминают соборы европейского Средневековья, чем церкви старого Запада. И необычная коллекция музейных экспонатов, загромождающих вход, – будто хотели что-то доделать и исправить.
– Зачем устраивать выставку шахтерских инструментов в церкви? – подумал Соломон вслух, скребнув пальцами ног по коврику: снова начало давить ощущение несвободы.
– Туристы, – выговорил мэр, словно выругался. – С год назад мы перенесли часть выставки из музея в церковь, чтобы привлечь людей. Народ сейчас куда больше интересуется сокровищами, чем Богом. Печально, да?
Соломон кивнул и схватился за сиденье, пытаясь унять подступающую тошноту.
– Много кто говорил, мол, нехорошо это, не для того церкви делаются. Люди охотно пользуются субсидиями от фондов, только никто не хочет думать, откуда приходят деньги. Вот она, радость жизни мэра: все неприятности валят на тебя, а за хорошее благодарить и не думают. Как детки – родителей.
– У вас есть дети?
– Бог не дал. Как вы себя чувствуете? Похоже, вам не по себе.
– Я в порядке, – ответил Соломон. – Не люблю находиться в тесном пространстве.
Кэссиди глянул на него с опаской, точно побаивался, что пассажира вытошнит в ценный антикварный автомобиль.
– Если вам лучше с открытым окном – открывайте, – разрешил мэр.
– Спасибо!
Соломон снова опустил стекло, наслаждаясь бьющим в лицо ветром. Теперь тот пах дымом. И немудрено – впереди уже виднелась его стена, серая занавесь, отгородившая небо, тянувшаяся вверх тонкими пальцами. Перед нею – россыпь крошечных машин и людских силуэтов.
– Но лишь прошедшие огонь обретут надежду на спасенье от ада, – пробормотал Соломон.