Караоке вдвоем: Хмельная страсть

— И куда же ты теперь? — спросила она побитого карточного шулера, чувствуя, как легкие крылышки нежности трепещут в ее сердце.
— Есть у меня каморка при отеле, там я снаряжение держу, там и ночую.
— А как заработок?
— Иногда густо, иногда пусто. Пройдусь по отелям, соберу группу, поныряем, жить можно, иногда и баба какая-ни… — Гена запнулся, с отчаянием понимая, что снова брякнул не то. Ему стало нестерпимо стыдно. — Раздобуду денег, отыграюсь, все будет хорошо! — Он подобрался, осанка его стала ровнее, шаги тверже. — Милка еще пожалеет, что так со мной обошлась. Да поздно будет… У нее там молодых как грязи. Такой народ. За деньги что хочешь сделают, только плати. — В голосе Геннадия прорезались горькие нотки человека, который еще не совсем махнул на себя рукой, но находится на пределе. Маша посмотрела на него сбоку. Его красивое лицо уже носит на себе следы бурной сытой жизни, такой жизни, которая никого ничему не научила, но продолжает манить своим блеском даже на краю пропасти.
Гена стал насвистывать что-то бравурное, маршевое, прищелкивая пальцами в такт шагам. Маша семенила рядом, исподволь продолжала бросать взгляды на его поседевшую голову и тешила себя мыслью, что, может быть, — может же быть! — ему повезет. Не с деньгами, нет. Повезет с человеком, с хорошей женщиной, ради которой он сможет найти в себе силы изменить свою жизнь, бросить дурацкие карты и стать наконец тем, кем он и был когда-то… в прошлом…
Гена перестал свистеть. Маше показалось, что он готовится что-то сказать именно ей, сказать нечто очень важное, и она напряглась, пугаясь того, что сейчас, может быть, услышит…
— Машка, — начал Гена, — помоги мне, если можешь. Так получилось, что проигрался я, начисто…
Маша вздрогнула, возвращаясь в реальность, и тяжело вздохнула:
— Ты понимаешь, в какое положение ставишь меня? Павел с ума сойдет!
— Сойдет, обратно вернется, с тобой разве можно по-другому? — грустно посмотрел на Машу Геннадий. — Эх, Машка, если бы мы с тобой тогда…
Вот оно! Но Маша уже перешагнула опасную черту, перешла в другую плоскость сознания. Поворот их беседы показался ей сейчас почти забавным. Во всяком случае, тревога ее поутихла. И нежность перестала размягчать ее податливое сердце.
— В память о прошлом, на вот, возьми. Будет возможность — вернешь. — С этими словами Маша вынула из ушей тяжелые золотые серьги и протянула их Геннадию. Тот, ничуть не смутившись, повернул руку ладонью вверх и взвешивающим жестом покачал украшение, словно примеряясь к чему-то невысказанному.
— Маш… Ты не думай, я не какой-нибудь… содержант. Я верну, как только будет возможность.
— Угу… Вернешь. И ничего я не думаю, вот еще глупости. Иди уж… преданье старины глубокой, дела давно минувших дней… — Она почти развеселилась.
— Я тебя провожу. — И Геннадий заторопился, не поспевая за торопливыми Машиными шагами.
— Такси! Такси! — помахала рукой Маша, выходя на площадь. От длинной вереницы машин отделилась одна и подкатила к ним. Покопавшись в кошельке, она обнаружила всего двадцать египетских фунтов.
— Отель «Хилтон» ю кэн? — тем не менее решилась она.
— Соти паундз, мэм…
— Твенти!
— Маш, не повезет он сейчас за двадцать фунтов, тридцать просит! — пробурчал Геннадий из-за ее спины.
— Май хасбенд элоун! — чуть не плача, прошептала Маша, не желая так легко сдаваться.
— Перестань, разве этим его проймешь?
— Хэв ю вайф? — пытала Маша арабского мужичка за рулем. — Имеджин! Ер вайф ин хоум, элоун! Ер вайф край! — убеждала она водителя, рисуя перед ним берущую за душу картину: одинокая любящая женщина одна дома в слезах.
— Машка, да брось ты… — урезонивал ее Гена.
— Ес… — вдруг решительно произнес шофер, — сит даун плиз, ай реди фо ю! Твенти паундз фо ю!
Маша, бормоча слова благодарности, полезла в салон. Вслед за ней на сиденье плюхнулся удивленный и обрадованный Гена.
— Бат, фо ю… — помахал пальцем водитель перед носом Геннадия, — соти паундз!
— Вот козел… — вполголоса посетовал дайвер и притих. А Маша поняла, что обычному работяге вполне по уму и по силам посочувствовать настоящей искренней просьбе, не надо только стыдиться своего чувства… и дело тут даже не в деньгах…
Они подкатили к отелю. Весь подъезд к нему перегородил сверкающий «бентли». Гена вжался в сиденье и не спешил выходить.
— Приперлась… и здесь нашла, — процедил он и нехотя выбрался из машины. — Знакомься, Маша, то есть вы ведь… Маша, это Мила… моя бывшая… — Гена поворачивал голову, переводя взгляд с Маши на стройную, яркую женщину.
Женщины смотрели друг на друга, не обращая внимания на Геннадия.
— Кстати, не подадите ли тридцать сребреников юродивому, исключительно заплатить за такси? — напомнил о себе Гена и просительно наклонил голову перед экс-супругой.
Мила, продолжая смотреть на Машу, рывком сунула Геннадию несколько купюр. Тот удалился, оставив дам наедине. Первой нашлась Маша:
— Милка?! Сколько лет, сколько зим! Тебя и не узнать!
— Слушай, а… пошли куда-нибудь посидим, поболтаем?
— Давай. Через полчасика! Ладно?
В номере, обнаружив спящего Павла, Маша тихонько пробралась под душ, заново переживая все перипетии вечера, и, переодевшись, выскользнула за дверь. От всего происшедшего ей было немного не по себе, но время разбираться в своих чувствах еще не пришло.
Геннадий, оставшись один, проводил взглядом женщин и скрестил руки на груди. Постоял задумчиво, сунул руки в карманы и нащупал там нечто заставившее его оттаять лицом.
— Ну и… обойдусь как-нибудь без вас, дорогие мои… — И он решительно направился к светящейся вывеске с изображением пары желтых игральных костей.
Мила ждала Машу в ночном ресторанчике на территории отеля. Расположившись в креслах за столиком, они не спеша начали изучать друг друга. Маша чувствовала напряжение, исходящее из самого сердца, но объяснить его причину не могла. Странно, что эта сердечная тягостность возникла у нее еще в тот самый момент, когда она увидела Милу. Это ощущение было двояким. С одной стороны, ее смущала невинная сцена происшедшего сегодня между ней и Геннадием, с другой — она чувствовала что-то еще, и это что-то волновало Машу даже больше, чем воспоминания молодости, связанные с Геной.
— Маша, прости меня за то, давнее, если сможешь, конечно.
— У меня нет обиды на тебя, Мила. Да, собственно, и никогда не было, — искренне ответила Маша.
— Ну вот и ладненько, — оживилась Мила и заказала бутылку «Совиньон» во льду. — Мы с Геной, чего уж там, знавали и лучшие времена…
— Как твой бизнес? — решила Маша перевести разговор на более конкретную вещь.
Мила протяжно вздохнула и пригубила из бокала, заботливо налитого официантом.
— Хорошо идет мой бизнес, Маша, у меня хватает средств, чтобы нанять толковых людей для работы, кстати, есть и русские, причем не хуже французов. А Генка — дурак! — вдруг ни с того ни с сего заключила она и сделала пару больших глотков из бокала.
Маша тоже отхлебнула из своего.
— Чего ему не хватало?! Почему все ему не так? Скучно. Он все время ждет каких-то вышних откровений! А еще вбил себе в голову, что непременно должен быть первым добытчиком в семье. Ему покою не дает то, что я успешнее его в делах. Вечно ноет. Если бы это ему не мешало, да если бы то ему не препятствовало…
Маша подалась вперед, внимательно слушая Милу, понимая, что обязательно нужно, чтобы кто-то выслушал ее.
— А ты как с Павлом? Любит он тебя? — неожиданно спросила Мила.
«Что это она вдруг?» — вспыхнуло у Маши в мозгу.
— У нас с Павлом… все очень хорошо! Лучше и быть не может! — горячась, ответила она и хватанула из бокала изрядное количество спиртного. Голова ее закружилась. В висках застучали молоточки. Маша едва сдержалась, чтобы не закричать: «Да нет же, нет! Павел не бычок какой-нибудь! Его нельзя вот так просто взять и увести! Задурить голову на какое-то время, наверное, можно, но чтобы насовсем? Нет!» Сердечко ее путалось в нехороших подозрениях.