Ханаанский блюз
почти три недели, шла третьим номером программы.Перед самой встречей меня подловил Гай, и тихо прошептал:
— Главное, не волнуйся. Все будет хорошо.
Я недоуменно посмотрел на него, а потом вспомнил, что по его мнению, я страдал крайней степенью боязни публичных выступлений. Вот уж чего у меня никогда не было.
— Все нормально — улыбнулся я — я постараюсь не нервничать.
Он похлопал меня по спине, и я заслужил ещё один обжигающий взгляд от Дори, который как раз заходил в комнату заседаний.
Презентация прошла успешно, я рассказал все, что от меня ожидалось, ответил на все вопросы и уселся на свое место. Нир улыбнулся мне с другого конца стола — он был доволен своим протеже.
Когда все уже расходились, подошел Гай и не глядя на меня, сказал:
— Зайди ко мне в кабинет после работы.
— Хорошо — ответил я. Голос у него был абсолютно нейтральным, но это уже было нехорошим знаком: по идее, он должен был поздравить меня с удачным выступлением. Вместо этого меня, скорее всего, ждали новые вопросы и дознания. Я пожал плечами. Не мог же я, только чтобы отвести от себя подозрения, специально заикаться и нервничать.
В семь часов я постучался к нему в дверь, и, услышав: «Входите», зашёл.
— А, Миха — сказал он — проходи, садись.
Я сел напротив него.
— Не хочешь мне ничего рассказать? — спросил он небрежно.
— О чем именно? — спросил я.
Он посмотрел на меня молча несколько секунд.
— У тебя было прекрасное выступление. Ты, должно быть, хорошо к нему готовился?
— Да — признался я.
— Волновался? — спросил он. Голос его был очень спокойным.
— Немного — ответил я осторожно.
— У тебя есть или нету боязни публики? — спросил он напрямую.
— Была, но сейчас мне уже лучше — сказал я почти что правду. Прозвучало, правда, немного глупо.
— Интересно — сказал он — потому что по твоему выступлению я бы не сказал, что ты когда-либо этим страдал.
— Значит, я хорошо подготовился — пожал я плечами.
— Или врал мне все это время — ответил он.
— Зачем мне врать о таком? — спросил я, решив держаться до последнего.
— Не знаю. Может, ты сам мне это скажешь?
Я покачал головой.
— Я не люблю общество людей, но не боюсь выступать перед публикой. Вот и все.
Он постукивал по столу пальцами, что-то обдумывая.
— Каково тебе было в армии? Дори сильно тебя третировал?
— Было терпимо — сказал я, мысленно закатив глаза. Мы вернулись к теме армии. Прелестно.
— За что ты получал знаки отличия? Я видел у тебя в послужном списке в резюме даже медаль «за отвагу», такое не дают за красивые глаза.
— За отвагу — процедил я сквозь зубы.
— Значит, Дори лгал?
Я не ответил.
— В каких вы были отношениях в армии? — спросил Гай напряжённым голосом.
— Зачем тебе это знать? — спросил я
— Потому что если между вами что-то было, то я хочу это знать! — рявкнул он.
Я буквально онемел.
Так он думал, что мы с его братом были во время службы любовниками? А теперь, получается, тот держит на меня злобу и из ревности не даёт прохода на работе?
Я сжал зубы, чтобы не рассмеяться.
Это было прекрасным решением.
Пусть думает, что я все это время прикрывал Дори, чтобы скрыть роман, которого не было. Брр, меня чуть не передёрнуло даже от мысли о таком.
— Давай не будем говорить про это — сказал я, старательно пряча глаза.
— Почему же? — спросил он притихшим голосом.
— Что было, то было. Как видишь, мы с ним не горим желанием общаться. Если тебе это мешает из-за того, что он твой брат, то я могу постараться поддерживать с ним более спокойные отношения.
— Не надо — сказал он резко, а я подивился, как ревность может затмить глаза даже бывшему солдату разведвойск. Если бы не это, то он давно бы нас раскусил — в этом я был уверен. Хотя бы потому, что не вложил бы мне в руки такую удобную причину наших с Дори трений.
— Как хочешь — ответил я.
— Так что у тебя было с ним? — спросил он, и я понял, что рано расслабился. Надо было соврать что-то правдоподобное, но без лишних подробностей.
— Было что-то… ну, ты понимаешь. Всего пару недель. Потом я понял, что ничего из этого не выйдет. Он мне этого не простил, как видишь — сказал я, молясь, чтобы Гай не позвал брата для того, чтобы немедленно сверить факты.
— Ясно — сказал он. Голос его был невеселым — ну что же, хорошо, что я это узнал, хоть и с таким опозданием. Но я не понял ещё кое-чего: почему ты пять лет не работал по специальности? И если у тебя были проблемы… с общением, то от чего?
Я сжал подлокотники кресла. Как же мне надоели эти допросы… Неужели Гай не понимал, что после такого у меня не оставалось никакого желания продолжить вечером то, что было вчера на пикнике?
— Во время одной из операций у меня на глазах погиб соратник — наконец сказал я, мысленно извиняясь перед покойным Томером — я считал себя виновным в его смерти. Не успел его спасти. До сих пор так считаю, но сейчас всё уже не так остро, как тогда. Я не хотел после этого какое-то время выходить на люди, и работал из дома. Как видишь, сейчас все потихоньку налаживается.
Я взглянул на него. Он был сейчас олицетворением вины и сожаления.
— Мне очень жаль — сказал он — прости, что я на тебя так давил со всем этим. Почему ты мне не рассказал раньше?
— Я вообще не хочу об этом разговаривать — ответил я резче, чем собирался. Мне на самом деле уже надоело то, чем мы здесь занимались.
— Извини — сказал он.
— Мне надо идти домой — сказал я — ты не против?
— Да, конечно — ответил он, помедлив. Видно было, что мое желание идёт вразрез с его — он-то предполагал, что, прояснив недопонимания, мы продолжим вечер в более приятной обстановке. Но мне хотелось только одного — пойти домой и не видеть никого, кроме деда.
— Спасибо, и увидимся завтра — сказал я уже помягче. Не хотелось перегибать палку.
— Да. До завтра — он встал, чтобы проводить меня к двери, и, на секунду притянув к себе, коротко поцеловал в висок.
Я не сопротивлялся, даже смог улыбнуться в ответ. Потом вышел и поспешно улизнул, пока он не передумал.
В машине я сразу же вытащил телефон и позвонил Дори. Он ответил после первого же гудка.
— Что? — резко спросил он.
— Можешь говорить?
— Да. Говори.
— Твой брат решил, что в армии у нас был трах — сказал я.
Он секунду помолчал.
— Удобно — наконец, сказал он. Я улыбнулся — значит, он тоже оценил все правильно.
— Мы продержались пару