Высокий Утес (СИ)

В тот год бизоны ушли на восток, в земли племен кэддо - давних врагов кайова. Когда-то давно многих представителей этого народа покорило племя чикасо. Многие кэддо погибли, а те, что выжили, рассеялись по всему юго-западу. Кайовам охотиться на этой враждебной территории было опасно, но люди нуждались в пропитании. Риск был необходимой мерой.
Высокий Утес вспоминал о многочисленных сражениях против врагов своего народа, в которых он участвовал в юные годы. Он так горел желанием показать всем свою храбрость и бесстрашие, что его прозвали Вьющимся Хвостом. На память ему пришел поход против тонкавов, о которых ходила недобрая молва. Говорили даже, что они не прочь полакомиться человеческим мясом. Поход был организован ради мести. Неделю назад один из воинов-кайова был найден погибшим в прерии. Его звали Быстроногим Бизоном. В его груди торчало две стрелы. Они принадлежали воину-тонкаву. Вожди не могли понять, почему убийца не вынул стрелы из тела убитого. Один из воинов предположил, что он попросту боялся погони, ведь совсем близко боевой отряд проверял окрестности. С этим все согласились. Быстроногий Бизон был одним из лучших следопытов, а в умении охотится ему и вовсе не было равных. Стенания жены и детей погибшего заставили вождей собрать воинов для карательного набега. В их число вошел и Вьющийся Хвост.
Долгое время шли они по следу убийцы. Иногда останавливались, чтобы напоить лошадей и осмотреться вокруг. В таких походах смертельная опасность поджидала их участников на каждом шагу. Наконец, они добрались до вражьего лагеря. Он оказался не таким большим, каким его ожидали увидеть предводители военного отряда. Всего десять типи. Воины в становище были настороже. Это можно было заметить по их лицам, выражавшим тревогу, которую они отчаянно пытались скрыть.
Кайова не стояли часами на месте. Не дожидаясь, пока враги выйдут за пределы стойбища и нападут первыми, они на всем скаку устремились к лагерю. Издавая душераздирающие крики, потрясая копьями и томагавками, мчались они на встречу своей судьбе. Впереди всех скакал Вьющийся Хвост. Он обогнал даже вождей, но не остановился. Тем самым он нанес предводителям оскорбление. Но они стерпели это, посчитав, что смогут проучить юношу после сражения. Несмотря на проявленное к ним неуважение, они не могли не восхититься отвагой, что проявлял этот воин на поле боя. В той битве он подсчитал до пяти ку, коснувшись противников специальным посохом с дугой на конце и оставшись, при этом, в живых.
Воины сполна отплатили тонкавам за совершенное злодеяние. Все погибшие враги были достойны смерти. Вожди - за то, что не собирались останавливать преступника; старшие воины - за то, что ничего с этим не делали и не учили охочих до убийств юношей правилам поведения; молодые - за то, что поддерживали поступок убийцы. Вьющийся Хвост снял три скальпа и украсил ими свое копье.
Он был наказан за необдуманный поступок и дерзость, проявленную к лидерам. Ему было запрещено рассказывать о подвигах, проявленных в битве, у костра. Но все итак знали о его храбрости. Мальчики, готовившиеся к тому, чтобы встать на военную тропу, стремились быть такими же доблестными, как он. При возвращении военного отряда домой, девушки, в первую очередь, смотрели на него, а потом и на остальных воинов. А он заглядывался только на Утреннюю Росу, дочь Оброненного Пера и Яркой Птицы.
Воспоминания о годах юности всегда веселили вождя. Кто мог подумать, что юноша, отличавшийся безрассудной храбростью и только вступивший в разряд катайки, когда-то станет мудрецом, словам которого будут прислушиваться самые великие вожди!
V
Из воспоминаний Дастина Томпсона
Я очень быстро свыкся с миром кайовов, в отличие от других пленников, среди которых находились такие неудачники, что я просто диву давался. Я неплохо стрелял из лука. Хотя и с трудом, но все же мог даже смастерить его без посторонней помощи. Читать по следам я научился не сразу, но, как говорится, терпение и труд все перетрут. Я не ленился, благодаря чему в скором времени умел почти все. Из обычного раба я быстро превратился в преуспевающего ученика, чему Маленький Жеребенок, кстати, был только рад. Еще бы, ведь самым толковым парнем был именно его пленник, а не чей-то другой.
Единственным моим проколом было объездка лошадей. Да, дивные создания Божьи, которых я так любил и с которыми без труда справлялся в Далласе, здесь частенько скидывали меня на землю, и я всякий раз больно ударялся о землю то лицом, то спиной, то задницей. Дело в том, что для того, чтобы заслужить право ездить на лошади приходилось ее, для начала, укротить. Никто, ведь, не собирался давать бледнолицым увальням своих собственных скакунов для упражнений. Нас собирали в небольшие группки по три-четыре человека и отправляли в прерии, где мы искали дикие табуны, бороздившие равнины, и пытались заарканить одну из лошадей крепким лассо из бизоньих сухожилий. За мои поражения на этом фронте меня назвали Падающим-С-Лошади. Индейцы сочли такое прозвище больно остроумным и весьма для меня подходящим. Мне же оно совсем не нравилось. Хотя я слышал, что некоторых пленников и, даже, вождей звали и похуже.
После сна, о котором упоминалось раньше, я стал пристально наблюдать за тем индейцем, что когда-то пытался преподать мне урок хорошего тона в Далласе. Воин этот был молчалив, да и дружелюбием особым не отличался. От Маленького Жеребенка я узнал, что в лагере его недолюбливают, потому, что, мол, толку от него нет никакого. Пугал меня этот угрюмый, ни с кем не общавшийся странный человек. Поэтому, я отчетливо помню тот день, когда он взял и ушел из лагеря. Предварительно, он о чем-то побеседовал с вождем. Заметив то, что они уединились в типи вождя, я пытался подслушать их разговор, но в условиях кипевшего жизнью становища это было просто невозможно. Обсуждали они, должно, что-то важное. Не может же кто попало вот-так взять и заявиться к вождю по-своему усмотрению. Разговор их я не слышал, но помню, что по его завершении пугавший меня краснокожий вышел из типи, собрался в дорогу и попросту уехал. Он надолго пропал из моей жизни...
Я не буду здесь подробно вспоминать все тонкости жизни белого человека с индейцами, ибо моя история ничем не отличается от сотни других таких же историй. В конце концов, не я один был пленником у краснокожих хозяев континента. Я как-то слышал рассказ о парне, которого дикари похитили в раннем возрасте. Он прожил с ними целых тридцать лет и описал все в какой-то книжонке, которую я никогда не видел и в руки не брал. Мисс МакКинг, в свое время, рассказывала мне удивительные истории о том, как "несчастные мальчишки" попадали в плен к безжалостным команчам, и как те обучали их жестокому искусству войны. Я не считаю этих ребят несчастными. Нет, скорее уж счастливчиками. Те, которым удалось выжить после индейских набегов, получали знания о том, как выжить в самых суровых условиях. Ничему полезнее я за свою жизнь не обучался. Не могу понять людей, что годами учатся законам физики, всяческим математическим аксиомам и прочей ерунде. Человек должен уметь выживать и писать, чтобы поведать будущим поколениям о том, как он выживал. Я благодарен школе Далласа и нудной училке в очках лишь за то, что научили меня держать перо в руках и выводить буквы на бумаге. Об остальных часах, потраченных впустую за дубовыми партами, я лишь жалею.
Отдельного упоминания, пожалуй, стоит тот день, когда я впервые отправился на охоту. Нам пришлось сняться с места и отправится на восток, в сторону окрестностей Бомонта. Маленький Жеребенок сказал мне, что мы отправляемся в земли вражеского племени. Говорил он не без удовольствия - ждал хорошей битвы, в которой мог бы вновь проявить себя. Нужного места для стоянки, со всем нашим грузом и немалым количеством женщин, детей и стариков, мы достигли за пару недель. Впоследствии я поражался тому, насколько быстро с такими переходами справляются военные отряды в походе. Избранное вождем место представляло собой широкую равнину на многие мили вокруг. Мы стали как можно ближе к реке Нечес. Вообще, зачастую, индейцы всегда пытались ставить лагеря ближе к рекам, чтобы не испытывать недостатка в воде.